Сводные... Запрет на любовь...

Глава 27. Яр.

Не хочется чувствовать себя идиотом, но именно им я себя сейчас и ощущаю.

Отец ведет машину вдоль забора нового кладбища, и оно кажется бесконечным с его темными гранитными плитами и кустистыми насаждениями.

Молча кидаю взгляды в окно, все еще не понимая, что мы здесь делаем.

Наши родственники похоронены в пригороде. И мы сотни раз проезжали мимо этого места, но входить внутрь никогда не было причин.

Мягко паркует кроссовер у ворот, напротив местной церквушки.

Зачем?

Странное место для знакомства… Даже если с самим его владельцем.

Подкуривает сигарету, не выходя из машины, и глубоко затягивается.

– Здесь построили колумбарий пару лет назад, – наконец произносит Никитин старший, выдыхая в окно сизые дорожки дыма, мгновенно развеивающиеся холодными порывами ветра.

Озадаченно смотрю на невысокое здание, недалеко от ворот, и сейчас его архитектура строения меня интересует намного больше, чем причина, по которой мы сюда притащились.

– Пойдем, – решается, тяжело выдыхая.

Тушит сигарету и берет из бардачка бумажный пакет.

Выходим из машины и молча следуем внутрь.

Осматриваюсь по сторонам, вслушиваясь в звуки. Шелест листьев, пение птиц… и все-равно ловлю себя на мысли, что хочу уйти отсюда, как можно скорее, глядя на высокое одноэтажное здание, практически полностью отделанное камнем.

Ступаю внутрь, попадая в практически вакуумную тишину.

Хочется научиться передвигаться совсем беззвучно, но у меня это практически не выходит. Каждый шаг эхом разносится по стенам.

Отец идет первым. Шаг уверенный. Он здесь не впервые.

Следую за ним, периодически оглядываясь на имена и даты стеклянных ячеек.

Наконец останавливается, оборачиваясь у одной из них.

– Хочу представить тебя кое-кому, – хмыкает, все еще держа руки в карманах.

Смотрю туда, куда он указывает взглядом, и по телу мгновенно пробегают мурашки.

«Романов Игорь Андреевич»…

«Романова Алина Евгеньевна»…

Дата смерти одна на двоих и фотографии в ячейке… счастливой пары, обнимающей пятилетнюю, светящуюся от счастья Стасю.

Волоски на коже рук и шее чувствительно поднимаются дыбом. Хочется стереть их пальцами, но я просто сглатываю подступивший к горлу комок, понимая, что меня начинает потряхивать.

Открывает своим ключом дверцу, осторожно заменяя высохший букетик на новый, совсем крохотный.

– Привет, – проговаривает тихо.

Вытаскивает из пакета пару полароидных снимков со вчерашних соревнований мелкой, окруженной детьми с медалями.

– Откуда ты…

– Взял их? – заканчивает за меня, меняя старые фото Стаси на новые. – Дарья утром завезла. Я попросил сделать.

Аккуратно беру в руки чужой семейный портрет, разглядывая родителей мелкой.

– Она копия Алины, – улыбается папа. – А характер Игоря. Такой же упрямый баран… был...

У Стаси действительно улыбка матери… И такие же огромные яркие глаза, в которых можно утонуть.

– Перевез их сюда, как только колумбарий открылся... – продолжает отец. – У Романовых из родственников в Краснодаре никого не осталось, а мы туда, сам понимаешь… Если раз пятилетку доберемся, то это уже праздник.

– Ты никогда не рассказывал, как вы познакомились, – впитываю в себя черты лица ее родителей, пытаясь найти сходства с мелкой.

– Мы с Гошей в школе несколько лет друг против друга на сходки бегали, – смеется. – Здоровый амбал был. А потом все как-то само по себе завертелось… Начали общаться, поступили в один универ, влюбились в одну и ту же девушку. Я самоустранился. Не хотел мешать другу. Они даже практически пожениться успели. Игорь меня на свадьбу свидетелем позвал. А мы с твоей матерью, возьми, да и влюбись друг в друга, без памяти…

– Ты украл девушку друга прямо перед свадьбой, – доходит до меня семейная байка родителей. – Мою мать, у отца Стаси?

Смотрю на него, все еще не веря в то, что это реальность.

Кивает, гордо улыбаясь.

– Мы с Ольгой из города тогда сбежали, – продолжает, отбирая у меня фото. – Игорь искать не стал. Понял, что бессмысленно. Через два года ты родился, а еще через год он Алину встретил. Любил ее, больше жизни… И Стасю боготворил… Я, когда их не стало, на похороны приехать не смог, хотя и знал о случившемся. Через месяц только добрался. Думал, родственники Настю к себе забрали. А еще через полтора года со мной адвокат их связался, попросил приехать. Сказал, последнюю волю усопшего при встрече озвучить хочет. Там и про Наську было...

– Почему только через полтора года?

Я знал, что мелочь практически два года пробыла в частном интернате, периодически перебиваясь каникулами у каких-то родственников или опекунов, но никогда не понимал, почему отец ее забрал только спустя два года.

– Завещание никто найти не смог, – пожимает плечами. – Фирму продали, а дом и счета заморозили, до выяснения обстоятельств. Когда дошло дело до продажи недвижимости, новые хозяева обнаружили завещание семьи Романовых. Счета мгновенно переписали на дочь и запечатали до совершеннолетия. А у дочери тут же объявилось куча родственников-стервятников, согласных приютить ребенка у себя.

Печально хмыкаю, представляя себе это зрелище.

– Я запутался, – ерошу волосы на затылке. – Причем тут вы с мамой?

– А Игорь решил, что лучше, чем мы с Ольгой, никто о его ребенке не позаботится, указав этот пункт в завещании, – закрывает ячейки, пряча ключи в карман пальто. – Ирония судьбы, не правда ли? Мы оба предали его, сбежав из города, а он решил оставить нам самое ценное, что было в его жизни. Собственную дочь… – отец аккуратно складывает старые, немного выцветшие фото в бумажный пакет, что-то обдумывая. – Забрать Настю к себе оказалось еще той задачкой с неизвестной переменной. Оля все чаще сомневалась, стоит ли вообще это делать, глядя на обилие бумажной волокиты и сгущающихся вокруг нас родственников мелкой. Стася попала к нам в дом только через полгода, и тут мы поняли, что самое сложное у нас с ней только начинается.

Смотрю, не отрываясь, на фото маленькой Стаси в ячейке рядом с прахом ее родителей и вижу совершенно чужую, улыбчивую малышку.

Внутренности болезненно стягивает от воспоминаний.

К нам в дом она попала в семилетнем возрасте. Маленьким, огрызающимся волчонком, готовым разорвать в клочья любого, кто к ней посмеет притронуться.

– Ольга считает, что это наша с ней карма за предательство, – хмыкает отец.

– История, конечно, более чем занятная… И я внимательно выслушал бы ее в любом возрасте… – озадаченно оборачиваюсь к нему. – Не понимаю только, зачем ты мне это все рассказываешь здесь и сейчас?

– Яр, понимаешь, – начинает он, старательно подбирая слова. – Вы оба слишком дороги для нас с матерью…

– И поэтому ты собрался выбить из меня обещание перед прахом ее родителей? – перебиваю, нетерпеливо выдыхая. – Маразмом попахивает… – рычу, глядя в потолок и пытаясь не рассмеяться от абсурдности ситуации. – Мне кажется или это чересчур, даже для тебя?

– Просто, будь осторожнее в своих действиях, – терпеливо просит меня. – Настя уже один раз потеряла семью. Не хочу, чтобы это произошло второй раз, по твоей милости.

Внутри что-то рушится вместе с осознанием его слов.

Я всегда могу вернуться домой, в случае проблем.

Мелкая же поступит так же, только если эти проблемы не будут связаны со мной.

Слишком гордая. Запрется в своем коконе… Найдет миллион причин или в крайнем случае переедет, но к родителям ни за что не вернется. И в этом безусловно виноват буду только я.

Кажется, за полчаса в «Доме Скорби» я узнал о собственной семье больше, чем за всю свою жизнь.

– У меня скоро мозг взорвется от количества полученной информации, – оглядываюсь в последний раз на фото в ячейке и запоминаю ее месторасположения, мягко выталкивая отца в сторону выхода. – Ты просто обязан компенсировать мне это завтраком и вкусным кофе.

– Здесь недалеко есть отличное заведение, по дороге в город, – проговаривает, следуя за мной.

– Отлично, – переступаю порог колумбария, наконец вдыхая прохладный воздух полной грудью. – И пожалуйста, не приезжайте завтра. Дайте нам обоим выспаться, в конце концов.