Сводные... Запрет на любовь...

Глава 8. Яр.

Ей семь… Мне двенадцать…

И я ненавижу ее за то, что появилась непрошенным гостем в нашем доме.

Маленькая светловолосая ведьма с глазами-озерами.

Она здесь всего четыре месяца, а родители трясутся над ней так, будто действительно родили и вырастили эту взъерошенную куклу.

Мне от их внимания достаются лишь досадливые упреки и осуждающие взгляды.

Она ведь маленькая, а я взрослый… Я должен уже все понимать и подстраиваться…

Мне двенадцать, и я совсем не взрослый… Так же как и остальные мальчишки бегаю на тренировки, дерусь во дворе и гоняю в футбол, до сбитых в кровь коленей…

Мне двенадцать... И без того не самый простой возраст.

Огрызаюсь, благополучно настраивая родителей против себя, а своих друзей и детей во дворах против мелкой.

Ведутся, от мала до велика, цепляя ее на улице и в классе, провоцируя… Мне на радость.

– Саш, она снова подралась в школе, – мама разговаривает с отцом шепотом, но я прекрасно слышу их обоих, стоя за дверью кухни.

– Ее обозвали «проклятой ведьмой», – равнодушно повторяет слова обидчика отец, отрываясь от монитора компьютера. – Из-за того, что с людьми вокруг нее всегда случается что-то нехорошее...

Это мои слова! Ляпнул с горяча, когда мелкой купили велосипед, а ее новая подружка навернулась на нем с горки. Просто позлорадствовал… Не думал, что все перерастет в сплетни в школе.

Нервно растираю плечи руками, чувствуя себя виновато, но все-равно продолжаю подслушивать их разговор.

– Стася дикая, – мама растерянно переводит взгляд с отца на стол. Ей нелегко даются эти слова, но она все же решается. – Укусила и толкнула девочку в классе.

– Она защищалась!

– Не подпускает к себе никого… Дергается каждый раз, как от огня, когда касаешься оголенных участков ее кожи. Я даже обнять ее не могу… Я… Я не знаю с какой стороны к ней подступить, Сань.

– Два года в интернате не могут пройти бесследно, – голос отца становится непримиримо холодным. – Ты видела, в каком состоянии мы ее забрали? Сколько синяков и следов от укусов было на ее теле?!

– Саш…

– Что, Саша?! Если бы я знал, что произошло с Игорем и Алиной, я бы забрал ее намного раньше…

– Ты ни в чем не виноват… – выдыхает женщина. – И никому ничем не обязан.

– Игорь был мне как брат, и я буду терпеть выходки этого ребенка до тех пор, пока она не примет нас, – раздраженно закрывает монитор ноутбука, сердито глядя на жену. – Хочет ходить закутанной в водолазке по горло и с длинным рукавом, пусть ходит, если ей так комфортно.

– Яру двенадцать. Он ревнует.

– Яр взрослый, должен понимать…

– Наш сын никому ничего не должен! Он ребенок! – строго чеканит мать, расстроенно выдыхая. – Они оба еще совсем дети… Не знаю… Может нам стоит поговорить с семейным психологом?

Отвлекаюсь на тихий стук за спиной, и вижу рукав мелькнувшей детской футболки. Слышу быстрые шаги, поднимающиеся по лестнице, и понимаю, что мелкая подслушивала, так же, как и я!

Срываюсь с места, взбегая по лестнице. Распахиваю дверь в детскую комнату, но там темно и ничего не видно.

– Подкидыш, ты здесь?! – пытаюсь привыкнуть к полусумрачному помещению, шаря рукой по стене в поисках светильника. – Я знаю, ты подслушивала… Выходи.

Слышу тихие всхлипы и останавливаю руку возле выключателя.

– Ты что, ноешь что ли? – возмущаюсь, пытаясь понять, с какой стороны доносится звук.

– Они… отдадут… меня… назад… в интернат… – проговаривает надрывно, и у меня что-то ломается внутри.

Это я во всем виноват.

– С ума сошла? – добираюсь наконец до источника звука. – Никто тебя никуда не отдаст!

Вжимается в угол, обнимая колени ладошками.

– Они все так говорят… А потом разговаривают с психологом и... отдают в детский дом... – смотрит на меня маленьким испуганным волчонком, размазывая по щекам крупные дорожки слез.

А у меня сердце в пятки обрывается. В смысле отдают?! Она что, игрушка какая-то?! Поиграли и не понравилась?!

– Не посмеют, поняла?! – рычу, обозленный больше на себя, чем на родителей.

Никому не дам ее обидеть!

Запираю дверь на замок и подтягиваю мебель, баррикадируя. Понимает меня с полувзгляда, срываясь с места и помогая в темноте подпирать ручку двери письменным столом и стульями.

– Яр, что происходит?! – слышим голос родителей в коридоре и нервный стук.

Быстро прячемся за своим укрытием, уверенные на все сто процентов, что к нам теперь не пробраться.

– Дети, откройте немедленно! – отец толкает дверь, но она не подается. – С ума сойти… Вы что за бойкот там устроили?!

– Что такое «бойкот»? – шепчет одними губами мелкая.

– Это значит, что мы выйдем отсюда, только если сумеем с ними договориться…

– А если мы останемся здесь навсегда? – испуганно заглядывает бесеныш в глаза.

Становится смешно и страшно одновременно.

Касается пальцами моей ладони, и я недоверчиво посматриваю в ее сторону.

Замираю, боясь даже дышать, чтобы не спугнуть.

Она взяла меня за руку! Крепко! Сама!

– Если кто-то посмеет тебя обидеть, передай, что твой брат кинет его в бездну морскому чудовищу, и оно сожрет его вместо завтрака, поняла?!

Кивает, размазывая слезы по щекам, но руку не отпускает, держа ее еще крепче.

– Яр, я прошу тебя, – тихо проговаривает мама, почти плача. – Открой дверь, давайте поговорим.

– Наговорились уже! – кричу из-за баррикад. – Вернете подкидыша в интернат, я из дома сбегу, ясно?!

– О, господи! – стонет папа, закатывая глаза. – Никто не отдаст никуда Стасю. Она наш ребенок и это не обсуждается.

– И никакого психолога, – шмыгает носом мелкая, тулясь ко мне, и я обнимаю ее за плечи, чмокая в растрепанную макушку.

– Нам нужен психолог, чтобы разобраться с семейными проблемами, – вздыхает мама. – Он поможет Стасе адаптироваться дома и в школе, завести друзей.

– Яр, ты ведь сам ее ведьмой обзывал, – тычет меня носом папа. – Кричал, что ненавидишь ее.

– Это неважно! Она только мой мелкий подкидыш, и кроме меня никто не смеет ее обижать, ясно?!

– Я буду хорошо себя вести, – снова рыдает белобрысое чудовище, и я перетягиваю ее к себе на руки, успокаивая. – Не буду больше кусаться… Не надо к психологу.

– Стася, милая, не плачь, – мама сама начинает рыдать под нашей дверью. – Дети, откройте двери, прошу вас.

Толкаю бесенка в плечо. Отказывается поднимать голову, обнимая.

– Яр, ей нужно учиться общаться вне дома.

– На бокс я тебя не поведу… Побьешь весь класс, точно к психологу загремим… Подкидыш, ты плавать умеешь? – спрашиваю шепотом. Смеется сквозь слезы, качая головой. – А научиться хочешь?

Кивает.

– Я умею задерживать дыхание в ванной, – шепчет, преданно глядя мне в глаза. – Долго-долго…

– Мы будем ходить на плавание вместе, можно? – кричу родителям. – Она там себе друзей найдет. А в школе я присмотрю за ней, обещаю.

– Договорились, – выдыхает папа. – Открывайте дверь немедленно, переговорщики.

– И никакого психолога? – неуверенно переспрашивает Стася.

– И никакого психолога, – соглашается мама.

Медленно отодвигаем мебель на свои места и открываем забаррикадированную дверь.

Стоим в проходе красные и взъерошенные, готовые обороняться. Мелочь прячется за мной, как за стенкой, высовывая пугливо свой красный нос.

Чувствую себя неуверенно, но распрямляю плечи.

Родители переглядываются, косясь на сцепленные детские ладошки.

Бесенок меня не отпускает, но я и не требую. Меня все устраивает.

– Я там торт к чаю принесла, – робко проводит по волосам мелкой мама, но Стася тут же отшатывается.

– Я больше не буду, – тут же испугано закусывает губу ребенок.

– Все в порядке… – успокаивает мама. – Ты привыкнешь.

– Я честно не буду, – машет головой и вкладывает вторую ладошку в женскую руку, крепко сжимая.

Мама садится на корточки перед малышкой, вытирая набегающие слезы.

– Я буду любить тебя сильно-сильно, – чмокает мелкую в зареванный нос, обнимая и целуя в макушку. – Обещаю. Вас обоих…

* * *

Машины на светофоре начинают отчаянно сигналить, и я выныриваю из собственных воспоминаний, выжимая педаль газа до упора.

Да, я перегнул. Прекрасно понимал, что не имел право вмешиваться, и что она уже давно не ребенок… Но все-равно не смог остаться в стороне, глядя, как Горин кружит над ней коршуном, миллион раз отработанными приемами.

Ведется на всю эту милую чушь, как школьница, запрыгивающая на крючок, поспорившего на нее старшеклассника.

Бьет по креслу сидения ступней, и мне, конечно, не больно, но с каждым словом и ударом грудную клетку стягивает в тиски, заставляя чувствовать себя предателем.

Бесится, выговаривая все, что накипело, и меня это вовсе не раздражает. Оба знаем, что она права, так что я выслушаю… Все до последнего слова… Заслужил…

Молча смотрю на сжавшийся замерзший комок на заднем сидении и не понимаю, когда мы с мелкой вновь стали чужими?

Она снова дикий волчонок, а я агрессивный огрызающийся подросток. Это какой-то нескончаемый замкнутый круг…

Сумасшествие…

Включаю печку, закидывая девчонку пиджаком.

Доезжаем домой в давящей тишине.

– Спасибо, что подвезли, – бурчит мое маленькое проклятье.

Стягивает с себя пиджак, перекидывая его мне через плечо.

– Я помогу, – отстегиваю ремень и заглушаю двигатель.

– Помог уже, – смотрит на меня через зеркало, натягивая кроссовки и собирая в кучу свои вещи. Щеки раскрасневшиеся, глаза блестят праведным гневом. – Спасибо, Яр! Больше не стоит. Хорошего вечера!

Дождь наконец закончился, и мелкая вылетает из машины будто шмелем ужаленная, скрываясь за дверью нашего общего подъезда.

– Двинутая, – выдает ей вслед Ника, собираясь.

– Рот закрой, – обессиленно падаю головой на водительское сидение, прикрывая глаза.

– Но… ты сам…

– Что? – перевожу на нее взгляд. – Я могу называть ее как угодно, но это не значит, что это позволено кому-либо ещё, ясно?

– Не могу понять, – возмущенно пробегает взглядом по моему лицу. – Этот парень у «Океанариума»… Ты что, приревновал её к нему?

– Я ее брат, Ника! Она часть моей семьи, – выбираюсь из тачки, хлопая дверью. – Мне запрещено ее ревновать.

Смотрит на меня, как на умалишенного...

Да, плевать... лишь бы не доставала... Я на сегодня, кажется, все… Задолбался в край...