Святые Спиркреста

Глава 18 Волк Спиркреста

Закари

По дороге в Спиркрест я подробно рассказываю Захаре обо всем, что ей нужно знать, — от того, как передвигаться по кампусу, до того, какие требования предъявляют учителя. Я подробно рассказываю ей о социальной иерархии в школе, как среди персонала, так и среди учеников, и говорю, с какими учениками ей следует подружиться, а от каких держаться подальше.

Я совершенно честно отвечаю на все ее вопросы, даже на те, которые заставляют меня представить своих друзей и себя в негативном свете.

Когда у нее наконец заканчиваются вопросы, я беру ее руку и сжимаю в своей.

— Я попрошу тебя об одной вещи, и это все. Одну вещь.

Она вздыхает, но кивает. — Что именно?

— Я хочу, чтобы ты использовала девичью фамилию нашей матери, пока будешь учиться в Спиркресте. Я сам поговорю об этом с мистером Эмброузом, если ты мне позволишь.

— Ты не хочешь, чтобы все знали, что я твоя сестра? — спросила она.

— Я не хочу, чтобы все знали, что я твой брат, — поправляю я.

— Это значит одно и то же.

— Почти. Поверь мне, Захара, пожалуйста. Что бы ты ни сделал, что бы ты ни предпринял — я уже говорил тебе, я не наш отец. Единственное, о чем я забочусь, — чтобы ты был в безопасности и счастлив. Ты же не хочешь, чтобы люди знали, что я твой брат. В Спиркресте, как и в реальном мире, есть люди, которым нельзя доверять. Люди, которые захотят использовать тебя, чтобы добраться до меня или моих друзей, или, что еще хуже, люди, которые захотят использовать тебя против нас. Я хочу, чтобы у тебя был чистый лист, когда ты приедешь туда, и поверь мне, когда я говорю, что люди будут рыться в Интернете в поисках любой информации о тебе. Вы же не хотите, чтобы у них было что-то над вами. Я буду рядом с тобой независимо от этого. Но поверь мне в этом, хорошо?

Она смотрит на меня, и впервые в ее глазах мелькает беспокойство. Ее глянцевый блеск уверенности развеивается, и она нервно сглатывает.

— Хорошо, — говорит она. — Хорошо. Я сделаю так, как ты скажешь.

Первый день в Спиркресте я провел, заботясь о том, чтобы приезд Захара прошла как можно более гладко. Я навещаю мистера Эмброуза и прошу его изменить фамилию Заро на девичью фамилию нашей матери — Оврей — в школьных реестрах. Когда он спрашивает меня о причинах, я говорю ему только правду.

Когда все улажено, я возвращаюсь в здание для мальчиков шестого класса. Вместо того чтобы идти в свою комнату и разбирать вещи, я сразу же направляюсь в комнату Якова и резко стучу в дверь.

Сначала мне отвечает тишина, но я терпеливо жду. В конце концов, с той стороны двери раздается ворчание.

— Войдите.

Я вхожу в комнату и закрываю за собой дверь. Несмотря на то что уже почти одиннадцать утра, шторы все еще закрыты. Огромное тело образует гору под одеялами.

Гора сдвигается. Угол одеяла оттягивается вниз, открывая темные миндалевидные глаза, которые медленно моргают.

— Что? — говорит Яков, и в его голосе звучит скорее обвинение, чем вопрос.

Я раздвигаю шторы, заливая комнату дневным светом. Освещается картина хаоса: черный вещевой мешок, брошенный на стул у письменного стола, смятая школьная форма, висящая на дверце шкафа, две пустые пивные бутылки, сверкающие рядом с кроватью, куча треснувших боксерских перчаток, засунутых в угол.

— Вставай, — говорю я, стягивая с Якова одеяло. — Уже почти одиннадцать, черт возьми.

Яков проводит рукой по лицу и произносит свое любимое слово. — Черт возьми.

— Хорошо провел каникулы с папой Кавински, да? — спрашиваю я.

— Не называй его так, — ворчит Яков.

Он приподнимается и садится на край своей кровати. Схватив с пола бутылку воды, он пьет длинными, громкими глотками. На нем черные боксеры и больше ничего. Звездный дневной свет падает на него, открывая карту синяков и порезов на спине, ребрах, руках и ногах. Некоторые из них старые и выцветшие, с желтыми краями, другие — пестрые, рельефные и красные, свидетельствующие о более недавних травмах.

Я сопротивляюсь желанию отвести глаза. Иногда смотреть на Якова физически больно.

Яков, кажется, не стыдится того, как он выглядит, и у него есть манера никогда не объяснять свои травмы, что делает невозможным расспрашивать его о них. Его синяки — это как его татуировки, черные ботинки и стрижка "под кайф": это его неотъемлемая часть.

Яков допивает воду и бросает бутылку на одеяло. Он встает со стоном и потягивается, кости хрустят, когда он поворачивает туловище. Он распахивает дверь своей ванной комнаты, встает перед унитазом и бесцеремонно начинает мочиться.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он через плечо.

— Я не собираюсь разговаривать с тобой, пока ты мочишься. — С гримасой я спихиваю вещевой мешок с его рабочего кресла и сажусь. Из ванной доносится звук спускаемого унитаза, затем льется вода. Яков возвращается с лицом и волосами, с которых капает вода, с зубной щеткой во рту.

— Ну, давай, — говорит он, прислоняясь плечом к стене и чистя зубы с ненужной агрессивностью.

— У меня к тебе просьба, — говорю я ему.

— Да? — Он издал низкий, рычащий смех. — Это будет стоить тебе денег.

— Услуга за услугу — я знаю. — Я переплетаю пальцы и откидываюсь на спинку стула. — Это очень важно.

Яков кивает, затем исчезает в ванной, где я слышу, как он сплевывает и полощет рот. Вернувшись, он приседает у вещевого мешка и роется в нем.

— Большое одолжение, да? — спрашивает он, не глядя на меня.

— Да.

Он поднимает глаза. — Нужно, чтобы я кого-то убил?

Невозможно понять, говорит он серьезно или нет. Его тон торжественный, но Яков всегда торжественный, даже когда он саркастичен. В равной степени Яков производит на меня впечатление человека, который вполне способен лишить человека жизни — я даже не удивлюсь, если узнаю, что он это уже сделал.

В конце концов, именно поэтому я здесь.

м Нет, мне не нужно, чтобы вы кого-то убивали. Мне нужно дать тебе кое-какую информацию, прежде чем я скажу тебе об услуге, но ты должен поклясться, что не расскажешь ни одной живой душе. — Я поднимаю бровь. — Я серьезно, Яков. Ни единой душе.

Он кивает. Достав из вещевого мешка черный кейс на молнии, он бросает его на кровать, а затем садится. Наклонившись вперед, он опирается локтями на колени и смотрит прямо на меня.

— Верно.

Его голос низкий и торжественный. Его черные глаза устремлены на меня.

— Я клянусь. — Он выпячивает подбородок. — Скажи мне.

В Спиркресте есть только один человек, чьему слову я могу полностью доверять. Этот человек — Яков. Я никогда не знал, чтобы он выдал секрет или нарушил обещание. Голова Якова — это Форт Нокс. Ничто и никогда не покидает его темного места, которое он держит в голове.

— У меня есть младшая сестра — Захара. Ей шестнадцать. Раньше она училась в частной школе во Франции, но там случилось что-то… плохое, и ей пришлось уехать.

— Верно, — говорит Яков.

На его лице нет ни малейшего выражения. Если у него и есть вопросы о том, что случилось с Заро, он держит их при себе. Подозреваю, что у него их нет — я никогда не знал, чтобы Яков был чем-то шокирован.

— Короче говоря, осенью она поступает в Спиркрест. Она будет учиться в старшей школе, как и мы. Ее имя в файле — имя нашей матери, так что никто, кроме мистера Эмброуза, не узнает, что она моя сестра. Я не хочу, чтобы кто-то знал.

— Но ты же говоришь мне, — говорит Яков. — Почему?

Я сглатываю. — Вот тут-то и проявляется благосклонность.

— Мм. — Он тянется к кровати и берет коробку сигарет. Вытащив сигарету, он постукивает ею о коробку, перекатывая ее между пальцами. Ему не разрешают курить в помещении, но Яков всегда играет с сигаретами, когда думает, сосредотачивается или волнуется. Эта маленькая особенность легко выдает его. — Ладно. Выкладывай.

— Мне нужно, чтобы ты присмотрел за ней. — Я нервничаю больше, чем думала, спрашивая его об этом. — Заха… Захара изменилась за последние несколько лет. Я всегда думал, что с ней все будет в порядке. Глупо. Я вовсе не думаю, что с ней все в порядке. Она невероятно умна и остра — она пустит кровь, если сможет, — но из-за этого я забываю, как она молода. И я хочу позаботиться о ней, но я буду занят и не хочу, чтобы она ускользнула от меня только потому, что я сосредоточен на других вещах. Она слишком важна для меня, чтобы оставлять то, что с ней произойдет, на волю случая.

Глаза Якова остановились на моем лице, темном и нейтральном. Он обдумывает свои мысли так, как всегда, не чувствуя необходимости выразить то, о чем думает, и не подбирая слов, чтобы оттянуть время.

Когда он готов говорить, он говорит. И когда он это делает, то застает меня врасплох.

— У меня тоже была младшая сестра, — говорит он. — Я знаю, что ты имеешь в виду. Я это сделаю.

Я не знал, что у Якова была младшая сестра. Я замечаю, что он сказал это в прошедшем времени — у него "была" сестра. Предложения Якова часто бывают односложными, но он прекрасно владеет английским языком. Это не может быть ошибкой.

Я даю ему время на уточнение, но он не делает этого. Вместо этого он берет с кровати черный чемоданчик и расстегивает его, выкладывая содержимое рядом с собой. Соленая вода, йод, марля.

У этого дикого зверя-человека целая аптечка для лечения ран.

Он начинает обрабатывать некоторые раны и смотрит на меня. — Скажи мне, что тебе нужно сделать. Говори конкретно.

— Мне нужно, чтобы ты присматривал за ней. Просто так, по кампусу, на вечеринках. Если она не попадает в неприятности, если она кажется безопасной и счастливой, то вмешиваться не нужно. Главное, о чем я беспокоюсь, — это о том, что ею воспользуются. И я не хочу, чтобы она уезжала за пределы кампуса.

— Почему? — перебивает Яков. — Мы хотим.

— Ей шестнадцать. Она не поедет за пределы кампуса. С ней может случиться что угодно.

— Хорошо, — говорит Яков. — А если она попытается?

Я вздыхаю и провожу рукой по лицу, внезапно устав.

— Черт, я понятия не имею. Останови ее. Нет, скажи мне. Может, проследи за ней незаметно, убедись, что с ней все в порядке, и скажи мне. Я разберусь с этим. Наверное, будет лучше, если она не поймет, что я поручил тебе присматривать за ней.

Яков почти профессионально промывает рану на бедре, а затем перевязывает ее. Закончив, он откладывает вещи в сторону и смотрит прямо на меня. — Плохая идея.

— Правда?

— Если она умная, то сама разберется.

Яков, конечно, прав. Захара умна, а Яков не из тех, кто может незаметно прятаться за углами.

— Так ты думаешь, я должен ей сказать? — Я ущипнул себя за переносицу, чувствуя, как за глазами начинает болеть голова. — Она подумает, что я заставляю тебя шпионить за ней.

— Так и есть, — с безжалостной честностью говорит Яков.

— Не совсем так — только для ее же блага. — Я на мгновение задумываюсь. — А что, если, рассказав ей, она станет еще более скрытной?

Яков пожимает плечами. — Может, она будет более скрытной. Но, возможно, она будет более осторожной.

Какое-то время мы просто сидим в тишине. Я в кресле с начинающейся головной болью, Яков сидит на своей кровати, как татуированный, покрытый синяками "Мыслитель" Родена.

— Ладно. — Я встаю, полный мрачной покорности. — Мы просто должны сделать все, что в наших силах. Я позвоню и скажу ей.

— Нет.

Яков встает и одергивает потрепанную черную джинсовую куртку, которая висит у него на двери. Он достает из одного кармана телефон и протягивает его мне.

— Запиши сюда ее номер, — говорит он. — Я разберусь с этим.

Я беру телефон и поднимаю на него брови. — Ты уверен? Она не собирается принимать это близко к сердцу.

— Что она собирается делать? — спрашивает Яков. — Избить меня?

Я сохраняю номер Захары в его телефоне и передаю ему обратно. — Она — Блэквуд. Она сражается словами, а не кулаками.

— Хм, — говорит Яков, бросая телефон на свой стол, где он с грохотом падает. — Лучше, если она умеет драться и тем, и другим. Может, я ее научу.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что это ужасная идея, но в голове мелькает образ. Моя младшая сестра, Заро с длинными кудрями и глазами лани, неуклюже соблазненная этим отвратительным мерзавцем в Сент-Аньесе. Мой желудок сжимается от ненависти, настолько язвительной, что по коже ползут мурашки.

Если бы я когда-нибудь встретила этого человека, то точно знаю, что предпочла бы драться с ним кулаками, а не словами.

И однажды Захара почувствует то же самое.

Я улыбаюсь Якову. — Может, и стоит.