Святые Спиркреста

Глава 8 В одиночку и вместе

Теодора

Верный своим словам, Закари отправляется на Летний бал один. Но даже если бы он этого не сделал, он все равно выделялся бы среди других мальчиков нашего года. Не потому, что он лучше всех выглядит или лучше одет.

Закари выделяется, как световой маяк. Его уверенность, его интенсивность, то, как он себя ведет. В месте, где полно людей нашего возраста, он выделяется как кто-то старший, как кто-то важный. Как молодой лорд, а не школьник.

Все, над чем я так старательно работаю — красоту, элегантность, интеллект — Захарий излучает врожденно, не прилагая к этому усилий.

Летний бал — унылое испытание без пары, но Закари не выглядит подавленным. Он стоит среди своих друзей, разговаривает и смеется. Когда все выходят на танцпол, он прислоняется к колонне, потягивает свой напиток и задумчиво наблюдает за происходящим.

Позже я даже вижу, как он болтает с кем-то из учителей. Он стоит, засунув одну руку в карман, а другой уверенно жестикулирует, как будто проводить время с учителями, а не танцевать с девушками — самая естественная вещь на свете.

Хотя я тоже в итоге просиживаю большую часть танцев, я не подхожу к нему. Это моя вина, что я здесь одна — он попросил меня пойти с ним, а я отказалась. Сочувствовать было бы приятно, но делать это с полным осознанием того, что я сама спровоцировала эту ситуацию, было бы слишком горько.

В итоге ко мне подходит Закари. Он приносит чашку с пуншем и протягивает мне. Я беру ее и делаю осторожный глоток, но морщусь от приторного вкуса. Он отпивает свой и поднимает бровь.

— Не по вкусу?

— На вкус это сахар и химикаты.

— Могу предположить, что это рецепт, да. — Он колеблется, потом спрашивает: — Хотите, я принесу тебе что-нибудь поесть? Я заметил, что за ужином ты почти не притронулась к еде.

— Я не голодна, — автоматически отвечаю я.

Это мой привычный ответ при любом упоминании еды, и слова вылетают у меня изо рта с отработанной легкостью. Закари медленно кивает, его глаза смотрят на мои.

— Мм. Ты уверена?

Его тон легкий, почти игривый. Часть меня хочет придерживаться безопасного ответа, но часть чувствует странное, молчаливое общение, которое существует между нами. Я хочу прислониться к нему, позволить ему притянуть меня к себе, убаюкать.

Закари не требует от меня ответа. Он просто наблюдает за мной, ожидая, когда мое молчание превратится в слова.

— Я не люблю есть в присутствии людей, — говорю я наконец.

— О, точно.

Интересно, знает ли он, что я говорю ему только часть правды, а не всю. Правду было бы слишком сложно объяснить, потому что это означало бы сказать ему, что я неделями лишала себя еды, чтобы хорошо выглядеть в этом платье. Правда означала бы сказать ему, что я всегда голодна.

— Ну, — говорит Закари через несколько секунд, — если хочешь, мы можем украсть немного закусок с одного из тех столов и прокрасться на территорию. Они открыли несколько французских окон, чтобы впустить холодный воздух, так как танцы стали немного дикими. Мы можем сесть на скамейку — там достаточно темно, чтобы никто нас не увидел. — Он усмехается. — Мы даже можем сесть спина к спине, если хочешь.

Я закатываю глаза, но в итоге мы делаем то, что он говорит. Закари наполняет тарелку из тисненой бумаги едой для пальцев и накрывает ее другой бумажной тарелкой. Он наполовину прячется за меня — нелепое предположение, ведь он теперь выше меня, — пока мы пробираемся сквозь толпу танцующих тел и мимо скучающих учителей к одному из окон.

Снаружи вечерний воздух прохладный и хрустящий, наполненный запахом деревьев, росистой травы и сладким ароматом жимолости.

Мы проходим к одной из мраморных скамеек, выложенных вдоль дорожки, и выбираем ту, что наполовину скрыта в тени, отбрасываемой колючими ветвями огромного можжевельника. Мы сидим не спина к спине, а плечо к плечу. Рука Закари тепло прижимается к моей. Он снимает импровизированную крышку с еды и ест. Он держит тарелку на коленях и не делает никаких попыток предложить мне еду или побудить меня есть.

Мы сидим некоторое время, он ест, а я готовлюсь к еде. Это включает в себя своего рода внутренний ритуал, в котором я напоминаю себе, что всем людям нужны питательные вещества для выживания, что есть необходимо и что это нормально для меня, прямо сейчас.

Когда я наконец достаю еду, Закари не смотрит вниз. Он просто смотрит вперед, его глаза остекленели в раздумьях.

Удивляясь самой себе, я первой нарушаю молчание.

— Тебе следовало попросить кого-нибудь еще пойти с тобой.

Он поворачивается. В ночной темноте и тени можжевельника я едва могу разобрать его черты.

— Почему? — спрашивает он.

— Потому что быть на этой дурацкой вечеринке одной — самое удручающее, что случалось в Спиркресте.

Он издает тихий, мягкий смех. — Мм, да.

На мгновение он замолкает, а потом говорит: — Тогда ты должна была сказать "да".

В его тоне нет обиды или злости, только язвительный смешок, который заставляет его звучать намного старше, чем он есть.

— Это было нечестно.

— Заставлять нас обоих переносить эту вечеринку в одиночку — несправедливо.

— Я специально посоветовал тебе пригласить кого-нибудь другого.

— А я специально сказал тебе, что собирался пригласить только тебя.

Я бросаю на него непонимающий взгляд, который, я уверена, он видит примерно так же, как я вижу его выражение лица — почти не видит.

— Не притворяйся, что у тебя нет вариантов. Я знаю, что ты и твои друзья — самые популярные ребята в нашем классе.

— Я не говорил, что у меня нет вариантов. Мне не нужны были варианты. Я сделал выбор, и этот выбор — ты. Вот и все.

— Почему я?

Он снова смеется, на этот раз мягко и озорно.

— Кто теперь ловится на комплименты, Теодора?

Мои щеки пылают от жара, и я благодарна темноте. — Я не придаю значения лести.

— Комплимент — это не то же самое, что лесть.

— А что, если я скажу, что ни то, ни другое не нужно, если вы просто ответите правду?

— Мне нравится правда, — говорит он. — В ней есть что-то хорошее, чистое, строгое. Но иногда говорить правду и говорить правду — это не одно и то же.

— Это ничего не значащее предложение — ты любишь такие.

Он наклоняется ближе, словно пытаясь заглянуть в мои глаза даже сквозь темноту. Я не отхожу, отказываясь отступать.

— Ничтожное предложение? — повторяет он.

— Предложение, в котором звучит так, будто ты говоришь что-то значимое, но на самом деле вы не говорите вообще ничего.

— Я никогда в жизни не произносил таких предложений.

— Ты постоянно используешь их во время дебатов. Это твой фирменный стиль. Каждый раз, когда твоя команда проигрывает, это потому, что ты использовал такую фразу, и я указывала на это своей команде.

На мгновение воцаряется тишина, которая кружится и мерцает между нами, как космос. В нем нет ничего неудобного или неловкого. Оно даже не враждебно. Это похоже на близость, но без привязанности.

— Как твоя команда собирается побеждать в следующем году? — спрашивает он легким тоном. — Теперь ты потеряешь свое секретное оружие.

— Мне просто придется найти новую твою слабость, чтобы использовать ее в своих целях.

— Ты с трудом найдешь. — Я почти слышу высокомерную улыбку на его губах. — Возможно, тебе стоит подумать о том, чтобы победить меня честно и справедливо, используя веские аргументы и четкую логику.

— Я и это сделаю, не волнуйся.

Он испускает вздох, переходящий в смех, и я тоже смеюсь. Летний ночной воздух стал прохладнее, и шлейф ветра прошелся по мне, заставив вздрогнуть. Закари сминает пустые бумажные тарелки и встает, чтобы выбросить их в ближайшую урну.

Закончив, он возвращается к скамейке и встает передо мной, протягивая руку.

— Может, вернемся?

— Хорошо.

Я подаю ему руку, и он помогает мне подняться, хотя я не нуждаюсь в его помощи. Какое-то время мы просто стоим рядом друг с другом, его рука все еще на моей, наши пальцы соприкасаются в нежном прикосновении. Его присутствие рядом с моей рукой яркое и теплое, и его тепло оттаивает мой лед.

Наконец Закари отпускает мою руку, и мы переходим по вымощенной галькой дорожке обратно к французскому окну, через которое мы сбежали.

Перед тем как шагнуть через него, Закари поворачивается ко мне и говорит: — Раз уж мы застряли здесь одни, а уходить еще рано, может, потанцуем вместе?

Теперь, когда мы стоим в фиолетово-серебряном свете бального зала, темнота не может скрыть румянец на моих щеках, поэтому я отвечаю быстро, не давая ему времени искать ответ на моем лице.

— Да.

Он ведет меня внутрь, на танцпол. Струнный квартет отошел от прежних формальных вальсов и теперь исполняет зажигательные композиции современных песен.

Закари обхватывает меня за талию. Он прижимает меня к себе, но не настолько, чтобы я вжалась в его тело. Мои чувства переполнены им — его присутствием, его теплом, его интенсивностью, его запахом. Мы танцуем, и этот момент нежен, необычен и особенен.

Мы танцуем, и, хотя я скорее умерла бы, чем призналась ему в этом, Закари был прав.

Я должна была сказать ему "да", когда он пригласил меня на танец.