Бабушка была права.
Едва мы зашли в дом, на улице началась страшная гроза. И судя по тяжелой туче, в которой не видно просвета, заливать будет долго. Минимум — до утра.
— Садись поешь, парень, — звучит голос бабули, — тебе силы нужны.
Заметив, как она суетится, накрывая на стол, мысленно возмущаюсь.
Она обхаживает Высоцкого, как почётного гостя, хотя он этого не заслужил. Я уже жалею, что не дала ему уехать. Ничего бы с ним не случилось.
— А ты чего не садишься? — обращается ко мне бабушка.
— Время — ночь. Я не хочу есть.
— Надо. Ты должна кушать за двоих.
Хмурюсь от её слов.
Бабуля пока не в курсе, что я беременна. Что это за фразочки с двойным смыслом? Ещё и в присутствии Максима.
— Лучше пойду спать, — решаю сбежать.
— Ложись в гостевой. В твоей комнате я подоконники красила, запах ещё не выветрился.
— Ладно, — равнодушно жму плечами.
И иду к выводу из кухни, но застываю, когда слышу:
— Максим тоже в гостевой будет спать. Вам придётся потесниться.
— Что?! — резко оборачиваюсь. — А нельзя нас по отдельности разместить?
— У меня тут не санаторий. Свободных коек всего две, и они стоят в гостевой.
— Я могу лечь у тебя, — взволнованно соображаю. — На полу.
— Ты не будешь спать на полу, — категорично заявляет Высоцкий.
— Не указывай мне, что делать!
— А ну тихо всем! У меня из-за вас давление подскочило. Ты, — бабушка кивает на меня. — спишь в гостевой. И ты, — переводит взгляд на Максима. — тоже! И если не хотите, чтобы у меня случился приступ — никаких споров!
Поджимаю губы, раздраженно глядя на Высоцкого. Я категорически не хочу спать с ним в одной комнате. Но, посмотрев на бабулю, понимаю, что по-другому не будет. Она настроена серьезно, а мне остаётся лишь смириться. Я не хочу, чтобы у бабушки были проблемы со здоровьем.
Кипя от злости, ухожу в гостевую, падаю на одну из кроватей и закрываю глаза.
Всего одна ночь.
Когда проснусь, Высоцкого уже здесь не будет. Он уедет в город и, скорее всего, больше тут не появится.
Странно, но я не чувствую радости от этих мыслей...
Всё из-за усталости, наверное. День был тяжёлый, и оставаться в сознании, лежа на мягком матрасе, сложно. Поэтому я не замечаю, как проваливаюсь в сон.
А открыв глаза утром, сразу смотрю на соседнюю кровать.
Максима там нет.
О том, что он был здесь, напоминает лишь примятое сверху постельное бельё. И то, что я укрыта пледом с его кровати.
Этот жест заботы со стороны Высоцкого удивляет больше всего. Но я стараюсь не зацикливаться на нём и давлю глупые надежды на корню. Это бессмысленно.
Между нами огромная пропасть из предательства и обид.
Он не изменится, а я не смогу простить — такая реальность. Надо смириться и жить. А начинать надо прямо сейчас.
Пытаюсь настроить себя на оптимистичный лад, но, поднявшись с кровати, чувствую тошноту и делаю несколько глубоких вдохов.
Воздуха всё равно не хватает, поэтому быстро иду на улицу, где меня встречают ясное небо, солнышко и… звуки заглохшего двигателя за воротами.
На ватных ногах подхожу к железной двери и, распахнув её, вижу джип с открытым капотом, в котором ковыряется Максим.
— Ты не уехал? — удивляюсь.
— А ты как думаешь? — летит усмешка. — Походу, после грозы электроника полетела. Тачка не заводится.
— Но ты же знаешь, как это починить? — спрашиваю с надеждой. — Или… позвони кому-нибудь. Пусть приедут…
— Я никого не буду сюда звать, — режет уже серьёзным голосом. — Местных подёргаю.
— Но это займёт время. И тебе придётся…
— Остаться, — довольно заканчивает за меня бабуля, появившись словно из-под земли. — А у меня как раз дел накопилось, где мужская сила нужна. Пошли, Максим, я тебе задания дам, а сама пока по деревне пробегусь — поищу умельцев для твоей машины.
— Я помогу их искать, — вызываюсь с энтузиазмом.
А у самой приступ тошноты подкатывает к горлу.
— Ещё чего придумала? Иди лучше чай попей, который я заварила. Легче станет.
— Мне и так не тяжело, — твёрдо отвечаю, поймав на себе сканирующий взгляд Высоцкого.
— У тебя нездоровый вид, — строго чеканит Максим, прищуриваясь. — Не спорь с бабушкой. Иди в дом.
Мне не нравится такое пристальное внимание с его стороны. И бесит, что придётся сделать так, как он сказал, ведь я вот-вот могу хлопнуться в обморок. Не дай бог Высоцкий станет свидетелем этого.
Усмирив протест, плетусь в дом и наливаю бабушкиного чаю, надеясь, что он хоть немного собьёт тошноту.
В помещении находится всё так же тяжело, поэтому выхожу на веранду и усаживаюсь в удобное кресло. Надеюсь поймать дзен в спокойствии, но, увидев напротив крыльца бабулю с Максимом, прислушиваюсь.
— …Я давно хотела убрать эту деревянную перегородку, — делится бабушка. — Она закрывает цветы, и из дома их не видать. Вон там инструменты лежат. Справишься?
— Часа за полтора сделаю.
— Ну и славненько. А я тогда пойду пока к соседям схожу. Мишка Горностаев вроде в электрике разбирается.
Бабуля уходит, а Высоцкий, немного подумав, растягивает мастерку и снимает её, оголяя торс и заставляя меня поперхнуться чаем.
С горящими щеками скольжу взглядом по широким плечам, на которых бугрятся мышцы, и понимаю, что спокойствия в ближайшее время мне точно не видать.
Солнце поднимается всё выше, накаляя воздух. Чай в кружке давно закончился, а я всё продолжаю сидеть на веранде и наблюдать за Высоцким. Точнее — нагло пялиться на его мощное, покрытое испаренной тело, периодически подавляя тяжелые вздохи.
В голове гуляют шальные фантазии, от которых я готова сгореть со стыда. Но не сейчас. Потом.
В конце концов, я же просто смотрю. Никому не мешаю. И вообще — Максим сам снял мастерку, поэтому стыдно должно быть ему, а не мне.
Хотя значение слова «стыд» вряд ли знакомо Высоцкому.
С голым торсом и в низко сидящих на бёдрах штанах он источает первородный грех. Умелые руки мастерски справляются с инструментом, будто Максим всю жизнь занимался лишь этим. В каждом движении уверенность, мужественность и сила. Про то, как завораживающе играют мышцы на спине и плечах, я вообще молчу. Об этом лучше не говорить, а просто наслаждаться эстетикой мужского тела.
Что я и делаю, игнорируя внутренний голос, который настойчиво требует включить мозг и уйти с веранды.
— Это ещё что? — недовольно ворчу себе под нос, заметив пышногрудую красавицу, выглядывающую из-за соседнего забора.
Валька Андреева — местная сердцеедка с тонкой талией и большой грудью, которая даже издалека притягивает взгляд. Парни с ума сходят от её фигуры, замуж зовут, но она не соглашается. Просто меняет их как перчатки, пропуская через свою постель.
Я знаю её с детства. Она старше меня всего на пару лет, но мы никогда не дружили. Валька слишком вредная и наглая. А ещё она назвала меня доской, когда мы были подростками. Я тогда рыдала целый день. Даже вспоминать обидно.
Но сейчас я думаю не об этом. А о том, что Андреева проявляет слишком уж откровенный интерес к Высоцкому. Она, словно хищница, подкрадывается ближе и смело заговаривает с Максимом, отрывая его от работы.
Напряжено выпрямляюсь в кресле и прислушиваюсь, но разобрать, о чём эти двое разговаривают, не получается.
Валька хлопает ресницами, теребя пальцами свою длинную косу, и смущенно покусывает пухлые губы. Это выглядит наигранно на фоне томного взгляда бывалой искусительницы, которым она буквально пожирает Максима.
Пытаюсь совладать с эмоциями, кипя от негодования, и не замечаю, как ноги сами несут меня к лестнице, выгоняя с веранды на улицу.
— Валя? — натянуто улыбаюсь, подходя к парочке. — Привет.
— Привет, — нехотя отрывает она взгляд от Высоцкого. — Слышала, вам электрик нужен? Стас Чайкин мастер на все руки, можете к нему обратиться. Он по вечерам дома бывает.
— Как его найти? — интересуется Максим.
— На соседней улице, в самом конце, — сладко улыбается она ему. — Я могу показать дом. Вика, ты не против, если мы с твоим парнем сходим до Чайкиных?
Я очень против. Но, посмотрев на Высоцкого, напоминаю себе, что не имею на него никаких прав. Он свободен.
— Максим — не мой парень, — сообщаю ровным тоном. — Просто знакомый.
— Правда? — улыбка Вальки становится ещё шире. — Ну тогда, может, прогуляемся вечером до соседней улицы? Что скажешь, Макс?
— Посмотрим, — кидает он безразлично.
И возвращается к работе, теряя интерес к разговору.
И вроде ничего ужасного не происходит, но мне становится обидно до слёз.
Дураку понятно, что Андреева положила глаз на Максима. И она использует все свои чары, чтобы соблазнить его. А он, конечно, не будет против. Наоборот — воспользуется случаем скоротать вечер, а то и ночь, в компании большегрудой молодой красотки.
— Ты болеешь, что ли? — вырывает из мыслей равнодушный голос Вальки.
— У меня всё нормально, — цежу сквозь зубы.
— Да? Что-то не верится, — Валька критично осматривает меня и понижает тон, чтобы слышала только я. — Худющая стала — жуть. И так ничего не было, а теперь и вовсе подержаться не за что. Советую поднабрать вес, а то скоро ветром сдувать будет.
— Вместо того, чтобы раздавать ненужные советы, займись лучше собой! — бросаю в сердцах.
И, развернувшись, иду к дому.
— У меня и так всё прекрасно, — летит вслед. — Здоровья и энергии хоть отбавляй. Думаю, по мне это видно. Как считаешь, Макс?
Последние слова пропитаны такой приторной слащавостью, что аж зубы ломит. И снова тошнит. Поэтому сбегаю, чтобы быть от всего этого подальше.
Меня не интересует личная жизнь Высокого! Мне плевать! — повторяю себе снова и снова. — Пускай хоть со всей деревней переспит — его дело! Меня это вообще никак не касается. Своих проблем хватает.
Взяв телефон, звоню папе, в надежде услышать его голос. И после долгих гудков отец отвечает, вызывая вздох облегчения.
— Не пугай меня так больше, — прошу, нервно стискивая трубку. — Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи?
— Для беспокойства нет причин, — отвечает отец. — Меня готовят к операции. Всё идёт по плану.
— Почему ты не позвонил мне? Почему Высоцкому? Я не понимаю…
— Обсудим это потом. Сейчас не могу долго говорить. Главное — оставайся в деревне. Домой без меня не возвращайся.
— Хорошо.
— И запомни — никому не говори, где ты. Если нужна помощь — звони Высоцкому. Но не на постоянный номер, а на тот, который я сейчас скину.
— Не буду я ему звонить! — заявляю категорично. — И вообще — меня поражает, что ты ему доверяешь. Как так вышло?
— В двух словах не объяснить. Но позже мы обязательно поговорим об этом. А пока делай, что я сказал. Твоя безопасность для меня важнее всего.
— Поняла, пап. Не волнуйся только, ладно? Я буду осторожна.
— Умница, — хвалит он и с кем-то здоровается. — Врач пришёл. Мне пора. Выйду на связь после операции.
— Я буду ждать, — стараюсь не плакать от переживаний. — Люблю тебя, пап.
— И я тебя.
Попрощавшись с папой, тяжело вздыхаю и молюсь, чтобы операция прошла успешно. Заставляю себя верить в лучшее и не думать о плохом.
— С отцом разговаривала? — спрашивает бабуля, заходяя в комнату. — Он мне тоже сегодня звонил. До последнего молчал про сердце, засранец такой.
— Он просто не хотел, чтобы ты волновалась.
— А я и не волнуюсь. Пашка крепкий — его дубиной не перешибешь. Рядовая операция — как с гуся вода.
— Хорошо бы, — заряжаюсь бабушкиным оптимизмом. — Ты права. Папа у нас боец. Так просто не сдастся.
— И я о том же говорю. Поэтому долой сырость, — она достаёт платочек и заботливо промокает им мои глаза. — Лучше займись своим женихом. А то его там Валька уже вовсю окучивает.
— Пускай окучивает, — раздраженно отмахиваюсь. — Он мне не жених. Мы расстались — и на этом точка.
— Ну, как говорится — милые бранятся, только тешатся.
— Нет, бабуль. Между нами всё кончено, и я хочу, чтобы Высоцкий уехал. Тебе удалось найти электрика?
— Мишка в зопой ушёл. Теперь минимум неделю ждать придётся.
— Неделю? — испугано выдыхаю, но тут же вспоминаю: — Валька сказала, что Стас Чайкин разбирается в электрике. Может, ему удастся починить машину?
— Ох уж эта Валька, — сердито ворчит бабушка. — Тьфу на неё! Кошка драная! Вечно суёт свой нос, куда не просят!..
Продолжая ругаться, бабуля уходит, оставляя меня в расстроенных чувствах.
Хоть бы дурацкую машину удалось починить, чтобы Высоцкий побыстрее уехал. Его присутствие совсем меня не радует. А как вспомню, что мы ещё и спим с ним в одной комнате, так вообще злость берёт.
Хотя сомневаюсь, что Максим будет ночевать в доме. У него есть занятие поинтереснее — готовая на всё Валька.
Та уж точно своего не упустит. Стерва!
Мысли об этом вгоняют в тоску. Поэтому остаток дня я избегаю Высоцкого, стараясь не пересекаться с ним. Но вечером, заметив в окне движение возле наших ворот, я вижу там Андрееву. А спустя пару минут к ней присоединяется Максим. И становится предельно ясно, какие у этих двоих планы.
Сказать, что мне мерзко — ничего не сказать. Я расстроена. И меня буквально придавливает волной обиды, боли и злости.
В глубине души я всё же надеялась, что Высоцкий не поведётся на легкодоступную Вальку. Но мои надежды нелепы и смешны.
Зачем Максиму отказываться от того, что само идёт в руки? Тем более — случайные связи для него норма жизни. Удивляться нечему. И тратить свои нервы, думая об этом, не стоит. Но я нервничаю. Очень.
За окном постепенно темнеет, а Высоцкого всё нет и нет. И когда стрелки часов показывают полночь, я уже не жду его.
Это к лучшему. Так ведь? Ищу плюсы.
Комната теперь в полном моём распоряжении, и я могу спокойно надеть полупрозрачную, но очень удобную сорочку, которую не надела бы при Максиме.
И плевать мне, где и с кем он таскается! Плевать! Плевать! Плевать!
Закутавшись в одеяло, отворачиваюсь к стене и, игнорируя тугой комок в горле, ставлю себе цель — побыстрее уснуть. Но услышав, как открывается дверь, задерживаю дыхание и стараюсь унять участившееся сердцебиение.