Только так. И никак иначе

Москва. Январь 1999 года. Злата

Когда он отпустил её и побежал куда-то за школу, Злата ничего не поняла. Начался перерыв, обе команды разъехались в стороны своих болельщиков. Это отвлекло детей от неё и убегающего Павла и позволило Злате перевести дух и сделать вид, что ничего не происходит.

Ребята её были невеселы. Смотреть в глаза болельщикам им было неловко, и они сбились в кучу, что-то негромко обсуждая. До Златы долетело раздражённое:

- Да всё уже! Ничего не выйдет! Можно даже и не дёргаться…

Сердце её сжалось от жалости.

В этот момент среди болельщиков пробежал негромкий ропот, они расступились, пропуская кого-то, и на лёд выехал незнакомых игрок.

- Злата Андреевна, кто это? - потянула её за рукав Катя Барышева. - Вы его знаете?

- Нет, - Злата растерялась, - впервые вижу.

- А это наш или из гимназии?

- Я не знаю, Катюша...

Гул удивления раздался среди болельщиков обеих команд. Игроки тоже растерялись. В этот момент неизвестный подъехал к Злате и поднял пластиковое «забрало», которое - она знала - правильнее называть визором. Злата так удивилась, что успела только сдавленно вдохнуть холодный воздух, а Павел улыбнулся подбадривающе и покатил в сторону её детей.

Злата, кашляла, подавившись ледяной струёй, которая обожгла горло, и сквозь выступившие на глазах слёзы смотрела на него, не отрываясь. Сосед был высоким, но не массивным, а стройным. Да и её одиннадцатиклашки уже почти мужчины, так что в форме не сразу и поймёшь, где Павел, а где пацаны. И разница в возрасте не видна. Но они сразу потянулись к нему, почувствовав уверенность и силу, и, пока он что-то говорил им, в их взглядах мрачная досада и безнадёжность уступали место заинтересованности.

Болельщики притихли. Злата стояла среди них, у самого бортика, молча следя глазами за Павлом и мальчишками, и ничегошеньки не понимала. Когда неожиданно стянул с себя футболку с эмблемой их команды, отдал её Павлу и направился к ней Мишка Хабаров, все едва не застонали. Катя Барышева тихонько ахнула и просунула руку Злате под локоть. Та прижала её ободряюще, хотя сама замерла в недоумении.

Миша подъехал, вымученно улыбнулся и сказал:

- Я к вам, пока за меня ваш друг поиграет.

- Иди сюда, мой хороший, - Злата отмерла, ласково потрепала его по плечу и протянула Мише припасённое полотенце. Он благодарно кивнул, снял шлем, вытер мокрый лоб, перевалился через бортик и встал с ней рядом.

А в это время Павел подъехал к гимназистам и о чём-то с ними переговорил . Они согласно закивали. Павел благодарно махнул рукой, и вернулся на свою половину льда. Перерыв закончился. Пора было начинать.

А дальше пошла игра. Златины мальчишки удивительно быстро воспряли, почувствовав рядом с собой энергию, решимость и задор сильного лидера, и включились в бой. Даже Миша загорелся, смотрел на поле с интересом и довольно громко покрикивал в ухо своей уже изрядно оглохшей учительнице:

- А он молодец, ваш Павел, Злата Андревна! Здорово играет! Он что, спортсмен?! – Злата, не отрывая глаз ото льда, неопределённо повела плечами: да не знаю я! Я почти ничего про него не знаю! Просто он самый лучший. Самый! Вот это я уже знаю точно. Но что мне теперь делать? Как мне быть? Как мне быть с тем, что он приехал? Что выручил моих несчастных детей и меня, конечно… И с тем, что… поцеловал… Вот так, собственнически, на глазах у всех, не собираясь таиться и скрываться… Что мне делать?!

Миша, на её неопределённый жест и молчание не обиделся и продолжил хвалить Павла. Злата напряжённо всматривалась в происходящее на льду . С другой стороны от неё, оттеснив Катю Барышеву, топтался её Коля Толюшкин и комментировал едва ли ни каждое движение хоккеистов. Злата слушала его вполуха.

Павел летал между мальчишками, иногда что-то показывая им клюшкой или рукой, и те понимали его, выполняли указания и громили соперников. Как раз когда счёт сравнялся и импровизированные трибуны взорвались криком, одна сторона – их – ликующим, другая – страдающим, она почувствовала, как напрягся Мишка, стоявший вплотную к ней. Проследила за его взглядом и радостно заулыбалась. К коробке, бежала Настя, которую за руку тащил её Серёжка Иванов.

- Умница, - шепнула она, и, поймав взгляд Серёжки, повторила, чётко артикулируя, - умница ты мой! – «Умница» всё понял даже на расстоянии, засмеялся счастливо и замахал ей руками, показывая то на Настю, то на Мишу. Настя подбежала к Хабарову и остановилась, не дойдя нескольких шагов. Он резко выдохнул:

- Пришла! – и одним огромным скачком оказался рядом с ней, подхватил, закружил и замер, держа в руках своё обидчивое сокровище. Злата деликатно отвернулась и принялась смотреть на лёд. Кто-то тихонько взял её за рукав. Она оглянулась. Сбоку радостно закивал ей Серёжа Иванов. Ей захотелось расцеловать этого смешного черноволосого мальчика, самого маленького из девятиклашек, такого беспокойного, обормотистого – вечно он что-то придумывал и попадал в истории — но такого надёжного и сметливого. Она притянула его к себе, приобняв за плечи:

- Ты у меня молодец! Сложно было?

Серёжка засмеялся и довольно затараторил:

- Да нет! Я сбегал, купил цветы, как вы и велели, кстати, вот сдача, и побежал к ней. А она сама уже себе места не находила. Дверь открыла, вижу: красная вся, глаза мокрые и нос вытирает. А тут я с цветами и с жалостливым рассказом о страданиях влюблённого Михаила! Ну, Настя и не выдержала, побежала практически в чём была. Еле я её уговорил одеться и тапочки на сапоги сменить. Так и нёсся за ней с шапкой. Нацепил на неё уже на улице. А то не хватало, чтобы она заболела. Тогда наш Мишаня вообще учиться перестанет, будет у её подъезда страдать.

- Та-а-ак! Чувствую живописал ты его переживания в трагическом ключе… Приврал, небось? – Злата уже смеялась в голос.

- Ну-у… Есть чуть-чуть… но не приврал, а художественно приукрасил! – Серёжка важно поднял палец. – Для пользы дела. Ну, что, разве я не молодец?! – он картинно насупился и нижняя губа его задрожала.

- Да молодец! Молодец! – Злата махнула варежкой и повернула его ко льду. – Давай смотреть!

- Да уж! Давайте! А то я вообще ничего понять не могу! Почему Мишка здесь, а не на льду? И кто это за него играет? Вы Павла Буре из НХЛ выписали в качестве гуманитарной помощи?!

- Ох, болтун ты у меня! Ох, болтун! Павла, но не Буре. Это мой… - Злата запнулась, - это мой друг.

Балагур Серёжка неожиданно внимательно и по-взрослому посмотрел на неё и кивнул:

- Понятно. Хороший у вас друг, похоже.

- Самый лучший, - опять прошептала Злата.

- Кто это у нас тут самый лучший?

Серёжа вмиг испарился, Злата вздрогнула и уставилась на подъехавшего Павла. Он уже снял шлем и теперь очень довольно смотрел на неё. Раскраснелся, глаза сияют, волосы мокрыми прядями прилипли ко лбу. Павел протянул руку, и она непонимающе замерла, глядя на его раскрытую ладонь и не зная, чего он ждёт от неё. Павел негромко попросил:

- А можно мне тоже полотенце? Как Мише? – Злата отмерла, суетливо заозиралась, не помня, куда дела его. Павел мягко взял её за руку и шепнул:

- Ты его под дублёнку убирала, наверное, чтобы тёплым было.

Злата мучительно покраснела и резко дёрнула дублёнку. Полотенце она достала, но услышала характерный треск и скорее поняла, чем увидела, как пуговицы полетели в снег. Вот только этого ещё не хватало. Она затравленно глянула на Павла, но он тщательно вытирал лоб и волосы, будто и не видел ничего. Закончив, протянул ей полотенце. Густые волосы встопорщены, стоят ёжиком, мокрая чёлка торчит в разные стороны клочьями – мальчишка, да и только. Злата застенчиво улыбнулась, он тоже.

- Я смотрю, ваш влюблённый оклемался? Тогда, наверное, он сам захочет доиграть?

Мишка захотел, и остаток матча Павел стоял рядом со Златой, прямо так, в коньках и с клюшкой. Как продолжалась игра, Злата почти не понимала. Видела только сияющие лица своих детей, слышала одобрительные комментарии Павла, сама же могла думать только о нём. О том, что рядом с ней стоит лучший на свете мужчина, который поминутно смотрит на неё, весело объясняет происходящее и улыбается такой улыбкой, что можно всё отдать за неё.

Злата снизу вверх вглядывалась в его лицо, как смотрят неслышащие люди, неотрывно, внимательно, напряжённо и ощущала всем своим сущестовом, что вот она – настоящая жизнь. Та самая, которая почему-то целых два года проходила мимо неё. Что вот только так и можно жить. Когда рядом любимый человек, которому интересно всё, что связано с тобой, который готов любить и ценить то, что любишь ты, и помогать, если нужно. И которого даже не требуется просить о помощи. Вот такой: живой, настоящий, весёлый. Сильный. И добрый. Потому что по-настоящему сильные всегда добры. И великодушны. И щедры. И никогда мелочны, склочны, мстительны и завистливы. И она поняла, что прежняя, проходящая мимо жизнь уже ушла, окончательно и бесповоротно. Потому что только так она хочет и может жить. Только так. И никак иначе.

Матч закончился с разгромным счётом. Её «ашки», и старшие, и младшие, ликовали, прыгали вокруг, обнимали саму Злату, Павла, Мишку и Настю. Хотели качать Серёжку Иванова, но скромный Серёжка не дался, спрятался за Павла и оттуда хохотал и дразнился:

- Тили-тили-тесто! Жених и невеста!

Мишка и Настя безмятежно улыбались и стояли, прижавшись друг к другу, держась за руки. В этот момент Злата почувствовала, как её собственные замёрзшие пальцы осторожно взял в руку Павел. Она дрогнула, отдёрнула было свою и попыталась отодвинуться от него, стыдливо поглядывая на учеников, но Павел не позволил ей этого, а лишь сильнее сжал её кисть и притянул Злату ближе к себе:

- Не пущу. Никуда не пущу. Никогда.

Злата горько прошептала:

- Ты ничего не знаешь… Я не такая, как ты, наверное, думаешь… Я должна тебе всё сама рассказать… Пока другие не рассказали…

- Я всё знаю. Ну, во всяком случае, многое. И мне наплевать. И тебе должно быть наплевать. – И в ответ на её поражённый взгляд он скорчил грозную рожу и прижал её к себе, обхватив за плечи.

По закону подлости именно в этот момент дети переключились с Миши и Насти на них. Мишка громко крикнул:

- Ура нашей Злате Андревне и её Павлу! Если бы не они, то мы бы позорно продули!

Все обернулись к ним, Злата слабо пискнула, дёрнулась, чтобы отскочить от Павла. Но напрасно. Он и не собирался опускать руку, лишь повернул её лицом к ученикам. И ей ничего не оставалось делать, как улыбаться детям и ему, в ужасе думая о том, какие слухи теперь пойдут по школе и окрестностям.