Только так. И никак иначе

Подмосковье. Декабрь 1998 года. Павел

Павел Рябинин удивлённо смотрел вслед невысокой девице в телогрейке и валенках сорок второго примерно размера. Они с Федюхой наряжали ёлку. На улице раздался тихий свист и, обернувшись, Павел увидел, как из кустов с треском выбирается соседская эрделька Гера. Он купил дом недавно, осенью, до начала декабря не жил здесь, поэтому довольно тесно познакомиться успел лишь с соседями сзади: милейшей крохотной дамой Надеждой Владимировной, шумным и весёлым здоровяком, её мужем Александром Фёдоровичем, которого все в округе звали почему-то Батяней, и их собакой Герой. А теперь вот с симпатичной эрделькой гуляла девушка.

Павел удивился. Никаких девиц раньше на участке у соседей не наблюдалось. Тем более таких колоритных, в телогрейке, платке и валенках сорок второго примерно размера. Хороша пейзанка! К такому костюму полагаются стёганые штаны на вате. Штаны он разглядеть не успел. Интересно, у неё конечности огромные, как у любимой актрисы чокнутого гения Тарантино Умы Турман или всё-таки в старых дедовских валенках болтается крошечная ножка Золушки? Павел хмыкнул, посмеялся негромко, оглядел со всех сторон ёлочку и, довольный, отправился домой, попытавшись водворить в тепло и Фреда. Фред водворяться решительно отказался и продолжил радостно носиться по сугробам.

Дом Павел купил случайно. Ехал себе в сентябре к отцу Петру. Привычную дорогу к нему перекопали, пришлось пробираться чуть ли не садами-огородами, как говорила его мама. Поминая дорожников и работников местного водоканала тихим добрым словом, Павел Рябинин вертел головой из стороны в сторону, опасаясь пропустить спрятанный среди буйной ещё осенней растительности поворот. Вертел, вертел и увидел на заборе объявление: продаётся дом.

Почему он остановился и вышел из машины, Павел и сам толком не понял. За полинявшим серым с остатками былой радостной зеленой краски штакетником из бурьяна вырастал дом. У Павла от увиденного дух захватило: высокий особнячок с резным крыльцом, огромными окнами и игривым балкончиком, примостившимся над крыльцом. Большущий участок, заросший деревьями и сентябрьское солнце, запутавшееся в цветных витражах высокого окна, расположенного, по всей видимости, у лестницы на второй этаж, добили его окончательно.

Почему-то подумалось вдруг, что в такой дом хорошо привести молодую жену, гордо обнимая её за худенькие плечи. У порога подхватить на руки и бегом, непременно бегом, влететь на широкое крыльцо по игриво скрипящим ступеням. А потом жить в этом доме с ней долго и счастливо, растить детей и, позже, внуков, любить её верно и восторженно всю жизнь и умереть с нежной улыбкой, обращённой к своей единственной, в один день. Потому что в таком доме можно было жить только так. И никак иначе.

- Хочу! - Павел не был сумасбродом и никакой жены и даже претендентки на это гордое звание у него не было, но тут аж сердце защемило от совершенно детского восторга.

- Хочу! - повторил он решительно, и дом купил. И с тех пор каждое утро просыпался с ощущением счастья и нетерпеливо ждал весны, чтобы взяться за дом и полностью его отремонтировать. Нет, зря мама ахала и охала. Узнав о его приобретении, она причитала, что дом почти труп и что его, раз уж сын сошёл с ума и вместо новой квартиры в Москве, на которую копил и которую, по счастью, сейчас можно купить так недорого, вгрохал все отложенные деньги в развалюху в Подмосковье, требуется снести и построить "нормальный коттедж". Она так и сказала "нормальный". А Павел вытаращил на неё глаза и аж задохнулся от таких кощунственных слов, хотя обычно они с мамой друг друга прекрасно понимали. Никакой коттедж, «нормальный» или нет, он не хотел. А хотел вот этот Дом, живой, тёплый, непонятно как сохранившийся. Он, Павел, сразу понял, что Дом, его Дом ещё всем фору даст и не подведёт своего хозяина.

Так и вышло, Дом словно ожил, за те неполные три месяца, что они были вместе. Куда делись прежняя усталость, тоска и неприкаянность умирающего существа? Теперь на него весело смотрел огромными окнами красивый крепкий Дом. В окнах голубело небо, и казалось, что с загорелого, задублённого ветрами дальних странствий лица глядят на мир широко распахнутые яркие глаза.

Павел влюбился в свой Дом с такой неистовой силой, что не мог уже и представить себя без него. А ведь на следующий день после их исторической встречи с Домом у него была назначена сделка по покупке квартиры в Москве. Как хорошо, что он поехал тогда к отцу Петру! Как хорошо, что ехать пришлось кружными путями! Слава местному водоканалу и дорожникам! А то как бы он без Дома? И как Дом без него?

Дел было ещё невпроворот. До снега Павел успел частично в порядок участок, вывезти весь хлам, начать и выиграть войну с бурьяном, вспахал специально купленным мотокультиватором половину из прилагающихся к дому соток и завёз материалы для внутренних работ. С этими внутренними работами тоже вышла накладочка. Ни один из четырёх бригадиров строителей, которых он приглашал по очереди, постепенно теряя надежду на понимание, не мог взять в толк, почему нельзя сорвать и выкинуть старый паркет, посносить на… (далее непременно звучало ругательство) ветхие стены и заменить их на... (и снова непечатное выражение) универсальным гипсокартоном и с какой стати следует церемониться с оконными рамами, сделанными, кажется, ещё при царе Горохе.

Наконец, отец Пётр не выдержал страданий друга и духовного чада и нашёл где-то фантастических дедков, бывших реставраторов, работавших прежде в разных усадьбах. И те весело и дружно взялись за работу именно так, как хотелось это Павлу: бережно и с пониманием необыкновенной ценности Дома. Павел с дедками на почве полного взаимопонимания подружился, все свои выходные помогал им в работе, с удовольствием слушал их реставраторские байки и не уставал благодарить их и отца Петра за помощь.

К двадцатым числам декабря первый этаж был частично сделан, дедки разъехались на каникулы с клятвенным обещанием вернуться после Рождества и всё закончить к весне. А Павел решил встречать Новый год и Рождество в своём Доме. Он и подумать не мог оставить Дом без праздника. Родители обещали приехать и отец Пётр с матушкой Ольгой и шестью детьми Вот будет веселье! Шум, гам, тарарам! И Дом окончательно оживёт…

Павел улыбнулся своим мыслям и поднялся на второй этаж. У соседей сзади смешная девица в телогрейке и валенках, похоже, всё-таки сорок второго размера, тащила из дома к ёлочке, росшей у беседки, огромную корбку, из которой торчала разноцветная мишура. Эрделька Гера носилась кругами за крупным рыжим котом, который, казалось, ничуть не боялся грозной собачищи, догнала его и повалила в снег. Девица бросила коробку, плюхнулась рядом со зверями, откинулась в сугроб и захохотала. Собака с котом тут же перестали возиться и дружно кинулись на хозяйку. Она смеялась и кидала в зверьё снегом, эрделька звонко лаяла, а кот носился вокруг них, подняв рыжый хвост, отчего-то сильно смахивающий на ёршик для бутылок.

Павел засмеялся было тоже, но тут же устыдился того, что так радостно и увлечённо наблюдает за соседской кучей малой, обозвал себя тайным вуайеристом и занялся делами, от которых его оторвал истошный женский визг. Павел кинулся к окну, выходившему в его двор: визжала какая-то женщина, прижавшаяся спиной к калитке. Фред, стоя на задних лапах, передние поставил незваной гостье на плечи и громко дышал в лицо.

- Это ещё что за дела?! - рявкнул Павел и рванул вниз. Пока он бежал, женщина визжала на одной ноте и как-то удивительно противно.

Павел вылетел во двор, как был, в джинсах и свитере, и заорал:

- Фред! Нельзя! - дрессурой он собаку не изводил, но Федя был псом на редкость сообразительным, речь хозяйскую понимал великолепно и слушался неплохо. Ризеншнауцер выразил крайнее неудовольствие, но всё же подчинился и с явной неохотой встал на четыре лапы. На его бородатой морде застыла обида. Как так, он проявляет чудеса расторопности и служебной выучки, на входе ловит подозрительную тётку, так противно пахнущую такой смесью химических запахов, потом и, как ни странно, мужчиной, что у него, Фреда, аж дыхание спёрло, пока он, дыша в сторону, выполнял свои обязанности, а ему приказано отпустить добычу! Нет, они так не договаривались! У них с хозяином любовь и взаимоуважение. Наверное, он что-то не понял, хозяин. Или наоборот не понял Фред. Может, хозяин сейчас сам запах почует и тётку выгонит взашей?

- Простите, пожалуйста! - тем временем говорил хозяин совершенно невозможные слова. - Он у меня добрый вообще-то, но сегодня не с той ноги встал, похоже. - Фред оскорблённо заворчал, скинул хозяйскую руку с головы и отвернулся. Раз так - пусть хозяин сам с незваной гостьей разбирается. Ишь ты, не с той ноги встал! Хамство какое!

- Здравствуйте, - запела низким голосом тётка, и Фреду стало противно, - вы уж меня простите, пожалуйста. Собачка-то ваша какая сердитая, хотя я сама виновата, зашла без спросу. Увидела, что в доме кто-то есть, и решила зайти спросить, не нужна ли прислуга. Вы ведь один здесь живёте?

- Один, - согласился растерянный Павел, - спасибо, конечно, но я как-то сам справляюсь...

Вот-вот, - подумал Фред, - сами справимся, идите себе, куда шли, и запах свой противный с собой забирайте

- Дом-то у вас какой огромный, как же можно такому молодому человеку да одному? Может, надумаете, я недорого возьму! - не дала Павлу закончить женщина. - Вы же здесь наверняка не целыми днями сидите: работа, дела, любовь, - она заговорщицки подмигнула, и Павлу почему-то стало неприятно. - А я и за домом пригляжу, и поесть приготовлю. Меня, кстати, Алёной Михайловной зовут. Вы не думайте, что я деревня глухая. Я ведь из интеллигенции местной, на телефонной станции работала всю жизнь. Так что вам за меня стыдно перед гостями не будет, не сомневайтесь!

- Не сомневаюсь, Алёна Михайловна! Не сомневаюсь. Спасибо огромное, но я сейчас в отпуске, за домом сам пригляжу. До свидания, спасибо, что зашли! - совершенно обескураженный таким напором Павел попытался потихоньку оттеснить женщину к калитке, но не преуспел в этом. Дамочка уходить не желала. Он ещё несколько раз проникновенно поблагодарил, пару раз пожал крепкую руку, четыре раза извинился и только после этого с трудом выдворил работницу телефонной станции на улицу. Но и тут она буквально повисла на его руке, расписывая свои достоинства.

Может, и неплохо было бы пригласить какую-нибудь милую женщину пенсионного возраста помогать по дому. Но беда в том, что данная особа с его обожаемым Домом никак не монтировалась. Ну, как банка колы с дореволюционным кузнецовским сервизом его бабушки, или сани-розвальни с изящной арабской лошадкой, или бультерьер с летящей русской псовой борзой... Странно, бультерьер какой-то в голову пришёл, глупость, нелепица, - сам себя обругал Павел. После этого он решительно ухватил не подходящую Дому дамочку под кокетливо отставленный локоток и, ласково приговаривая про дела, приближающийся Новый год и прочая, прочая, умудрился-таки её от себя отцепить и оставить одну на улице. И даже мук совести при этом не испытал, так надоела ему за несколько минут женщина.

- Надо и вправду кого-нибудь нанять, - подумал вслух Павел, - а то я тут пейзан против себя настрою, если буду всех желающих поработать, заявляющихся сюда, спасать от Фреда и выставлять на улицу. А так пусть с потенциальными конкурентами борьбу ведёт помощник или помощница.

В этими непривычными, но, пожалуй, приятными и ужасно хозяйственными мыслями он потопал ботинками по ступеням крыльца и плотно закрыл за собой дверь. Ему и в голову не пришло выглянуть за калитку и посмотреть, куда направилась выдворенная за пределы участка дамочка.