Только так. И никак иначе

Подмосковье. Январь 1999 года. Вместе?

Ели, как повелось, все вместе. Анатолий Викентьевич отложил салфетку и прокашлялся:

- Павел Артемьевич, пора бригаду нанимать, нам в помощь. Мы процессом руководить будем, а они на подхвате, как договаривались.

- Конечно, - Павел кивнул, - нанимайте.

- Проблема в том, что те, кто работал осенью, ещё не освободились, там у их предыдущего заказчика какая-то задержка. Ориентировочно смогут не раньше марта.

- Плохо. Полтора месяца отсрочки как минимум. Что делать будем?

Павел покрутил в руках очки, оставленные Натальей на столе, задумчиво посмотрел сквозь стёкла на клетчатую клеёнку.

- Давайте других искать. Хотелось бы проверенных. Можно даже не других, а другого. Одного. Для чёрной работы, так сказать. С остальным мы и сами справимся.

- Уф-ф… Где ж искать-то? Не на Каширском же дворе или Владимирском тракте…

Тут Наталья, тихонько сидевшая над своей тарелкой, встрепенулась, кашлянула:

- Павел Артемьевич… У меня родной брат без работы сидит. Хороший парень. Непьющий. Сильный. Тридцать семь лет ему. Он не строитель, конечно. Но для чёрной работы сгодится. И много не запросит.

Павел вопросительно посмотрел на мастеров.

- А что? – Анатолий Викентьевич пожал. – Не чужой человек. Не со стороны. Можно попробовать. Наташенька, сможет ваш брат завтра с утра выйти?

- Конечно! Конечно, сможет! Прямо со мной и придёт! - Наталья так откровенно обрадовалась, что Павел расстрогался. Он глянул на Злату, и увидел, что и ей тоже жаль неведомого ещё безработного родственника домоправительницы (Павел иногда шутя называл так Наталью и в глаза и не при ней) и что она рада такому удачному для всех решению вопроса. Он подмигнул ей ободряюще.

- А как его зовут, брата вашего?

- Лёня. Леонид.

- Ну что, тогда завтра ждём, Наташ.

- Хорошо, – она радостно улыбнулась и поднялась с термосом в руках. – Так я пойду, Павел Артемьевич? Мне ж к зубному. Не забудьте свой чай взять с собой наверх. – Павел, который любил ночью хлебнуть чайку, благодарно улыбнулся и кивнул, приняв металлический цилиндр из её рук. Наталья, попрощавшись со всеми, тихо скользнула в прихожую. Она вообще была тихой, домоправительница фрекен Наталья. Тихой, исполнительной и неконфликтной, что вполне устраивало её работодателя. Он уже совершенно не жалел, что нанял её. Хорошо бы и с её братом его дедки сработались. Тогда не придётся в Дом чужих людей звать. Павел не любил этого и знал, что и Дом не любит тоже. А брат Натальи не чужой.

Вскоре хлопнула входная дверь. Это ушла Наталья. А остальные ещё посидели с полчаса, болтая обо всём на свете. Злата смотрела на Павла, на его… нет, их общих стариков и тихо улыбалась. Жизнь казалась ей удивительно правильной и прекрасной.

- Ничего не пойму…

- Эдик, ты что? – Марк Семёнович наткнулся на поднимавшегося на чердак по неширокой лестнице прямо перед ним армянина и шутя пихнул его в упитанную спину, обтянутую серой жилеткой со множеством карманов. Несколько карманов были даже на этой самой спине. Что очень нравилось Марку Семёновичу. Во время совместной работы он любил запихивать в них свои инструменты. За это Эдуард Арутюнович называл его эксплуататором и нахлебником.

- Маркуш, ну посмотри! Мы вчера с тобой последними отсюда уходили?

- Ну да… - Маркуша ещё не понял, в чём дело.

- Толик с Борисом больше сюда не поднимались?

- Нет. Они уже закончили и ждали нас, чтобы вместе поехать.

- Дверь мы с тобой закрывали?

- Конечно. А то вдруг Банзайчик Златочкин влезет и попортит нам работу да и сам испачкается…

- Вот-вот. А теперь посмотри. – Марк Семёнович вытянул тощенькую морщинистую шейку, подвинул сухой ручкой своего крепкого друга в сторону и в недоумении воззрился на верхнюю лестничную площадку. На ней было довольно светло – неверный зимний утренний свет из окна проникал через распахнутую настежь дверь.

- Ничего не пойму… - теперь уже удивился и Марк Семёнович.

- Вот и я про то же.

Целый день вместе со стариками работал и Леонид, брат Натальи. Оказался он высоким рыжеватым парнем, довольно расторопным и сообразительным. Старикам помогал охотно, слушал их прибаутки внимательно и с интересом, был тих и неприметен, как и его сестра.

- Ну что наш новенький? – спросил позвонивший днём узнать новости Павел у Анатолия Викентьевича.

- Чудный, чудный юноша, не слишком умелый, но зато старательный и исполнительный, - заверил его бригадир реставраторов, - и Павел успокоился: ну вот и славно, сработаются. Значит, можно никого больше не искать.

За ужином Марк Семёнович в шутку проворчал:

- Павел, голубчик, мы вас хотели попросить быть повнимательнее. Только что приехавший с работы Павел недоумённо посмотрел на него, не донеся до рта ложку с борщом.

- Что случилось? Вы про что?

- Ну как же… Вы мальчик очень умный, деликатный, с уважением и пониманием относитесь к нашему труду, а тут вдруг такое удивительное небрежение…

- Так…

Павел тихо положил ложку с борщом, так и не донесённую до цели, в тарелку, выпрямился и серьёзно, без тени иронии произнёс:

- Марк Семёнович, дорогой вы мой, чем же я, несчастный, так расстроил вашу тонкую творческую натуру?

- Марик, и вправду не тяни кота за хвост! – не выдержал Борис Иванович. – Говори, как есть. Павел всё поймёт.

- Павел, мы хотели бы вас попросить быть постараться ничего не менять в тех помещениях, где идёт работа. – деликатнейший Марк Семёнович мученически воззрился на Рябинина. Тот ответил ему таким искренне недоумевающим взглядом, что фразу за окончательно растерявшегося друга решительно закончил Эдуард Арутюнович:

- Павел, вы зачем дверь на чердак открытой оставили вчера?

- Я не оставлял. Вы вчера ушли, так мы со Златой туда даже не поднимались, внизу сидели, в каталогах стройматериалы смотрели. Да и легли вскоре. – Он посмотрел на невесту, она растерянно покачала головой из стороны в сторону: я туда не ходила и дверь открытой не оставляла.

- Так, может, тогда Наталья? – Анатолий Викентьевич вопросительно глянул на помощницу. Она испуганно взмахнула руками.

- Я? Я нет! Что вы? Я же раньше вчера ушла! Меня же Павел Артемьевич к зубному отпустил.

Павел кивнул: отпустил, правда.

- А если её сквозняком открыло? – примирительно улыбаясь, спросила Злата. Старики, испытывающие к ней самые тёплые чувства, согласно закивали головами. Павел удовлетворённо взялся за ложку, вечер пошёл своим чередом, с обычными шутками, обсуждением планов назавтра и весёлой болтовнёй. Один только Эдуард Арутюнович всё больше задумчиво молчал, а когда к нему кто-нибудь обращался, отвечал невпопад.

Когда Павел, провожая их, вышел на крыльцо, старый армянин отозвал его в сторону и тихо сказал:

- Павел, я шёл вчера последним и дверь на чердак на шпингалет запер. Это совершенно точно. Так что никаким сквозняком её открыть не могло…

Злата тихо спала в гостиной, откуда она не захотела переезжать ни в одну из спален. Павел спустился вниз и по сложившейся уже привычке сел в кресло у догорающего камина и смотрел на нежное лицо, освещённое оранжевыми бликами огня. На душе было тревожно и муторно. Впервые с того дня, когда он увидел за своим забором смешную пейзанку в телогрейке и валенках сорок второго размера. Ему было больно, когда умер Фред. Он хотел придушить собственными руками его убийцу, а найдя его, с трудом сдерживался от нахлынувшего омерзения. Но так плохо ему не было.

Он сам только что поднимался на чердак и убедился, что шпингалет полностью исправен и крепко держится. Дверь, если он защёлкнут, открыться сама не может.

Так что же произошло? Эдуард ошибается и на самом деле он забыл запереть дверь? Или кто-то ходил на чердак прошлой ночью? Кто? Злата? Вчера он очень устал, и пошёл спать вскоре после ухода засидевшихся стариков. Выпил чаю из термоса, почитал на ночь обожаемую «Педагогическую поэму» - была у него такая слабость – да и задрых вскоре. Да так крепко, что проспал до самого утра и даже не услышал включившийся музыкальный центр. Разбудила его Злата, испугавшаяся, что они опоздают на работу. Он проснулся резко, в том странном состоянии, когда в первые секунды бодрствования не понимаешь, где ты находишься. Из колонок доносились раздражающе сладкие напевы про упоительные российские вечера, вальсы Шуберта и хруст французской булки, а на краешке его кровати сидела встревоженная Злата и трясла его за плечо. Он тогда был растроган и сонно пробормотал:

- Хочу так просыпаться всю жизнь.

Злата сразу вспыхнула – его страшно умиляла эта её наивная девичья особенность – но моментально нашлась и отшутилась:

- Под дивную песню «Белого орла»?

Он фыркнул и проснулся окончательно. На работу они успели. И Павел был так доволен, так счастлив весь долгий день. До того момента, когда старый армянин не сказал ему тихо на крыльце:

- Павел, я шёл вчера последним и дверь на чердак на шпингалет запер…

Кто мог ходить на чердак? Неужели Злата? А если она, то почему молчит? Пошла полюбопытствовать, а теперь стыдно признаться? Или искала что-то? Что её могло интересовать в старом почти пустом доме, да ещё и на чердаке? Или всё же побоялась признаться во вполне извинительном любопытстве? Ерунда какая.

Он уже убедился, что невеста ему досталась решительная и честная. Для неё умолчать из страха – немыслимо. Да и какой страх? Что за бред? Его боится? Нет, конечно. Да и вообще она по натуре вечный борец за правду и права угнетённых. Надежда Владимировна со смехом и гордостью рассказывала, что её внучку хлебом не корми, а дай какого-нибудь сирого да убогого отстоять. За себя никогда не пойдёт просить, а за других – вперёд с шашкой наголо. Её даже начальство зовёт «наша вечная оппозиционерка». Но любит за бескорыстность, честность, неравнодушие и абсолютную надёжность. Поэтому враньё, да ещё вот такое глупое, по мелочам не для неё. А уж если могли подумать на кого-нибудь другого, то она точно не смолчала бы. А тут сразу подумали на Наталью. Нет. Не могла его Злата соврать.

Он сидел и смотрел на неё, ресницы чуть трепещут, губы подрагивают. Что ей снится? Рябинин улыбнулся: невеста… моя невеста. Все друзья дар речи потеряют, когда получат приглашения на свадьбу. Ещё недавно всем говорил, что больше никогда не женится. А тут раз – и всё! Влюбился, как мальчишка, как наивный лосёнок Пашка десятилетней давности. И жениться готов хоть завтра.

Злата заворочалась, смуглая тонкая рука выпросталась из-под ватного одеяла. Павел не удержался, встал и подошёл, чтобы укрыть. На её руке между локтем и запястьем виднелось пятно. Павел присмотрелся — монтажная пена. Такой вчера заделывали дыры под подоконником, чтобы не дуло и вода внутрь не попадала. И не где-нибудь, а на том самом чердаке. Больше в доме испачкаться монтажной пеной было негде.

Откуда она на руке Златы? Павлу показалось, что он как-то разом оглох. Такая абсолютная, беспощадная, бессмысленная тишина разлилась вокруг. Только сердце стучало в горле. Неужели врёт? И она тоже врёт, как Гуля. Та обманывала его часто и по таким пустяка, что он не уставал поражаться: зачем, для чего? И вот опять наступил на те же грабли… Во второй раз он этого допустить не мог.