Только так. И никак иначе

Подмосковье. Январь 1999 года. Вместе

- Эгей! Есть кто дома?! – зычно крикнул Павел, открыв дверь спиной и топая ногами в прихожей. Уставшая удивляться переменам, стремительно происходящим в её жизни, Злата, уцепившись ему за шею, сидела у него на руках. Павел, как вытащил её, упиравшуюся и отбрыкивающуюся, из машины, так и понёс через двор, взлетел на высокое крыльцо и вот теперь топтался у входа. – Ау! Лю-ди!

- Молчат. Но ведь если дверь открыта, значит, точно кто-то есть. Сейчас я вас познакомлю, - он подмигнул Злате, набрал в лёгкие воздуха и собирался завопить ещё раз, когда сверху раздались шаги и, свесившись через перила, голова в зелёном докторском чепчике, спросила:

- Здесь мы, чего бузишь, мальчик?

- Эдуард Арутюныч, голубчик, - Павел понабрался у своих стариков разных словечек и любил ими пользоваться, - а я вам сюрприз принёс!

Старик покопался в карманах, старательно нацепил очки и посмотрел вниз, – Павел был уверен, что проницательный армянин всё увидел и всё понял слёту, но раз тому захотелось устроить маленький спектакль, стоило подыграть. Поэтому Павел поднял Злату повыше на вытянутых руках и покачал из стороны в сторону:

- Вот сюрприз!

- Здравствуйте! – пискнула смущённая Злата.

- Кхе-кхе… Вижу, вижу… Хороший сюрприз… Девушка… Красавица… Здравствуйте, милое дитя! – Эдуард Арутюнович соблаговолил улыбнуться. - Где же такие сюрпризы водятся? Я бы для младшего сына тоже взял. А то он у меня в девках засиделся.

- Э нет! Где водятся, там уже нет!

- Почему нет? – Злата подпрыгнула в руках Павла. – У меня три подруги незамужние. Могу познакомить!

Павел захохотал:

- Нет, вы только посмотрите на неё! Только что слова не могла сказать, а как только появилась возможность подруг пристроить, сразу голос прорезался. Умница ты моя! Настоящий друг!

«Умница» подала голос:

- Не мог бы ты меня поставить? А то как-то неудобно…

- Не мог бы. Пока. Эдуард Арутюнович, зовите остальных – будем знакомиться.

Знакомство происходило там же, в дверях. Павел так и не спустил с рук свою ношу, пока его старики гурьбой не собрались внизу. Когда, наконец, все были на месте, он торжественно произнёс:

- Прошу любить и жаловать! – поставил, наконец, до нельзя смущённую Злату на пол и слегка подтолкнул вперёд. – Злата. Моя невеста. Хозяйка дома. И почувствовал, как удовлетворённо вздохнул его Дом: вот и правильно, вот и хорошо, только так, и никак иначе.

«Невеста и хозяйка» вспыхнула, смущённо заулыбалась, шепча «здравствуйте, здравствуйте» и разве что не приседая в подобии книксена. Павел с гордой усмешкой смотрел на неё, он и сам при виде своих дедков впадал в дореволюционный экстаз и с трудом сдерживал себя, чтобы не начинать сыпать «милостивыми государями» и «вашими превосходительствами». Мастера - как один в белых, голубых, зелёных докторских чепчиках, как будто хирургическая бригада в полном составе - переглянувшись, радостно заулыбались. Первым не выдержал Эдуард Арутюнович:

- Деточка, этот сатрап, ваш будущий муж и наш нынешний хозяин, похоже, так и собирается держать нас всех в дверях. Ну, мы-то не дадим вас в обиду. Лично я, на правах самого старого, мудрого и беспардонного приглашаю вас на кухню выпить чаю и отпраздновать помолвку.

Павел прыснул, оттёр старого армянина от Златы плечом и демонстративно проворчал:

- Нет уж. Знаем мы вас, горячих кавказских мужчин. Сейчас вы мою невесту уболтаете и уговорите выйти замуж не за меня, а за вашего младшего сына. А мне самому Злата как воздух нужна. Так что позвольте уж мне выступить в роли хозяина.

Помолвку праздновали, уминая фантастически вкусные хачапури – дело рук жены Эдуарда Арутюновича, принесённые им с собой, – и запивая их армянским же коньяком.

- Девочка моя, ты почему не пьёшь? Нельзя? – с подозрением спросил старый армянин.

Злата улыбнулась:

- Я вообще не пью, простите…

- Какая хорошая девочка! Настоящая армянская жена! – старик восторженно зацокал языком. – И кому достанется? Русскому!

- Ой, Эдик-джан, что ты несёшь? Какая армянская жена, когда у неё глаза еврейской женщины?! – возмущению худенького маленького Марка Семёновича, оплота русского реставраторского цеха, по словам его коллег, не было предела. – Посмотри в эти глаза! В них же можно утонуть! – Злата стала пунцовой и уткнулась носом в плечо Павла. – Деточка, в вас есть благословенная еврейская кровь?

Злате было жаль разочаровывать доброго старика, но она покачала головой:

- Увы…

- Действительно, увы… - Марк Семёнович с грустью уткнулся выдающимся носом в чашку. – Хотя… может, вы и не знаете… Видите ли, жизнь сложная штука. Вполне может быть, что какая-нибудь из ваших прабабушек…

- Марик, прошу тебя, не начинай! – Анатолий Викентьевич дёрнул друга за нос и погрозил ему пальцем. – Какая разница, кто она? Армянка, еврейка, русская? Лишь бы любовь у них была. Так что будем пить за любовь!

- За любовь – так за любовь! – покладисто кивнул Эдуард Арутюнович и поднял бокал. Наклонившись к Злате, заговорщицки шепнул:

- Я сам женат на русской! И армянского языка не знаю! Вообще! Ни слова! Я родился в Москве, мои братья Эрнест, Эльмир, Эраст и Эдвин родились в Москве, и даже наша младшая сестра Люся родилась в Москве! – Злата хлопала глазами, не понимая, верить ли ей этому смешному старику. Анатолий Викентьевич весело кивнул ей:

- Это правда. Они все родились в Москве, говорят только по-русски, крещены в православии. И сестру родители назвали Люсей. А вот Эдика и всех его братьев почему-то на «Э».

- Да, если бы Люся оказалась мальчиком, была бы Эммануилом. Не сложилось. Так и живёт Люсей.

- Хорошее имя, по-моему, - не удержавшись, вступилась за неведомую младшую сестру пяти братьев Злата.

- Конечно, хорошее! Я разве против? У меня самого жена Люба, Любовь, кстати. А дети Юлик, Юрик и Юнна. Гены взыграли, решил всех назвать на следующую букву после «Э». Жена не хотела. Пригрозил твёрдым и мягким знаками – тогда согласилась. Я тиран и деспот. Но ласковый и верный. Поэтому жена и терпит. Да и люблю я её… Ах, да! За любовь!

Когда старики, по очереди расцеловав Злату, ушли, знаками и мимикой показывая жениху свой восторг, Павел закрыл за ними дверь и привалился к ней спиной.

- Не напугали тебя мои мастера?

- Нет. Они потрясающие. Я понимаю тебе. Сама в них с первого взгляда влюбилась.

Павел стоял и молча смотрел на неё: бледненькая, конопушки выступили ярче, глаза усталые. Но улыбается светло. Моя. Совсем моя. Такая нежная, такая родная. Как про неё Володька сказал? Иконописный лик? Как точно. Он бы не додумался. А ведь правда.

- Что ты?

- Ничего. Я очень хочу на тебе жениться. Я с ума сошёл?

- Я тоже сошла… Я очень хочу за тебя замуж.

- Так да?

- Да. Да. Да… Я же уже говорила…

- Я буду спрашивать тебя об этом каждый день до свадьбы, а потом всю жизнь.

- Тогда я всё время буду говорить тебе да. Да. Да. Да.

Потом они, давясь смехом пробирались сугробами к дому Лесновых, чтобы покормить сидевшего второй день в одиночестве Банзая. Кот выскочил им навстречу с негодующим воплем. Он терпеть не мог оставаться один и теперь горел желанием высказать загулявшей хозяйке всё, что думал. Увидев Павла, остановился в раздумье. Чужак этот заявлялся в их дом уже несколько раз, и Банзаю пришло в голову, что это неспроста. Геры не было, поэтому пришлось обойтись своим нюхом. Пах чужак вкусно. Гера бы точно сказала, чем именно, он же идентифицировал только запах собаки и его Златы. Собак Банзай не боялся, хозяйку любил, потому запах гостя его вполне устроил, и кот благодушно потёрся о его джинсы. Пришелец сел на корточки и деликатно почесал коту волевой подбородок. Знает подход к кошачьему сердцу, - подумал Банзай и удовлетворённо заурчал.

Злата покормила его, собрала в небольшую сумку самое необходимое и встала на пороге. Банзай задохнулся от возмущения: что? куда? опять? Ты меня бросить, что ли решила? Но тут сильная рука подхватила его под мягкое белое пузо и пристроила на груди, Банзай испуганно заозирался.

- Давай-ка возьмём его с собой. Ну что он тут один сидит?

- Правда? – Злата так обрадовалась, что Павел ощутил ставший уже привычным острый укол жалости. Господи, что этот жалкий Гарри с ней сделал? Почему малейшее проявление заботы, понимания, элементарного участия её так откровенно поражают? Бедная девочка! Он поудобнее перехватил ошалевшего от радости кота и выключил свет.

- Пошли?

Всю ночь Злата спала в обнимку с Банзаем. Кезик, изучивший весь первый этаж, залез в стоявшую у камина клетку и закрыл за собой дверцу: не беспокоить. Эта его привычка до слёз смешила всех вокруг. Даже старики ходили смотреть на свинку, умеющую чёрной кожаной лапкой закрывать, желая уединиться, дверцу клетки. Павел на цыпочках спустился со второго этажа и уселся в кресло. Банзай приоткрыл медовые глаза и недовольно покосился на него – толстая бело-рыжая щека наползла на левый глаз и почти полностью закрыла его.

- Спи, спи, - шепнул Павел. – Твоё сокровище в безопасности. Теперь её буду защищать я. И её, и тебя, и Геру с Ирокезом. Так что спи спокойно, смелый кот. Банзай вздохнул и удовлетворённо закрыл глаза. Павел услышал, как он заурчал. Спала самая лучшая девушка в мире, дремал её кот и беззастенчиво дрых, завернувшись в старый мохеровый шарф, морской свин с гордым именем Ирокез. А хозяин дома сидел у догорающего камина и глупо улыбался. Забытое уже ощущение юношеского восторга, полноты жизни и весны было мучительно приятно. Теперь так будет всегда, - подумал Павел. – Только так.