Только так. И никак иначе

Москва - Подмосковье. 1988 год - 2 января 1999 года. Гарри

Кроя почём зря жену и отца, Гарри Долин ехал в электричке в область. В вагоне было малолюдно. Гарри даже хотел полне подремать, но от злости и обиды сон не шёл. Тошнило после вчерашнего, страшно хотелось в душ и в тёплую постель. Но отец, неожиданно нагрянувший с подарками накануне вечером и обнаруживший отсутствие любимой невестки, был категоричен: или Гарри живёт с женой отдельно от родителей, или без жены, но с родителями.

Квартира, в которой он обитал со Златой, принадлежала предкам, Гарри не имел на неё никаких прав. А предки, особенно отец, прекрасно знали цену единственному отпрыску, а сноху – вот ведь бывает же такое! – обожали. Поэтому, как ни ломало, пришлось ехать мириться. Гарри, которого родители нарекли вовсе не этим оригинальным именем, а простецким Егор - в честь деда, видите ли! – тоскливо застонал и ткнулся лбом в холодное стекло.

Что такое не везёт и как с этим бороться? У других и предки – люди как люди, и жёны нормальные, а у него… Он опять застонал, уже громче. Бабка, сидевшая через проход, участливо посмотрела на него и не выдержала:

- Что, мила-а-й, перебрал? От мужики! Ну чего ж пить-то, если организьма не терпит?! Теперь вот маешься, сердешный.

Гарри сглотнул и пробормотал:

- Помолчала бы ты, бабка, голова раскалывается, говорить совсем не могу.

- Ага, ага, - удовлетворённо закивала та, - ну, тады сиди, молчи, и я помолчу.

«Ну, наконец-то, старая карга». Гарри и откинулся на спинку, вытянув ноги и закрыв глаза. Пусть бабка думает, что заснул, а то ведь опять её поболтать потянет. А ему поразмыслить надо.

Как же он до такого докатился? Едет в электричке с похмелья мириться с ненавистной женой, подгоняемый грозным напутствием отца. Ведь как всё хорошо начиналось…

В старших классах в их обычную школу неожиданно пришёл новый директор, молодой, энергичный и решительный, привёл за собой целую команду учителей. И началась совершенно другая жизнь. Из обычной школа превратилась вдруг в весьма престижную, попасть туда было нелёгким делом, а вот Гарик и его одноклассники оказались в привилегированном положении уже по праву прописки: их дома стояли рядом со школой.

И началась интересная жизнь. У новых учителей Гарик научился играть на гитаре, узнал много песен. У него неожиданно оказался неплохой голос, поэтому старые и новые одноклассники и особенно одноклассницы гитариста и певца полюбили и всячески ему свою приязнь выказывали.

C именем, правда, вышла незадача. Ненавистное Егор почему-то всем нравилось, а попытки изменить его сначала не удавались. Первым вариантом стало Гор, которое мигом превратилось в Горку. Какая горка? Почему горка? И Гарри попытался переименовать себя на польский лад в Ежи. После чего вмиг стал Ёжиком, а иногда – учитывая его длинные волосы – и Дикообразом. И только вариант Гарри с грехом пополам прижился, хотя всё же чаще называли Гариком. Но и то хорошо. А то ведь могли Гаражом обозвать или ещё как — в фантазии его одноклассникам было не отказать.

Дальше пошло легче. Память у новоиспечённого Гарри оказалась неплохая, мозги тоже варили, а уж учителя у них были один другого лучше, так что после школы Гарик довольно легко поступил в не самый престижный, но вполне посильный для него педагогический институт на химический факультет.

Однако на этом полоса везения закончилась. Нет, Гарика, одного из немногих юношей в девчачьем коллективе, да ещё и такого творческого, любили и здесь, буквально на руках носили. Но Гарику это сыграло плохую службу. Он – противно самому себе признаваться – оборзел. Учиться ему стало откровенно лень, честолюбивые мечты стать настоящим учёным и получить Нобелевскую премию как-то подзабылись, и в конце первого курса Гарик неожиданно для себя узнал, что его отчисляют за неуспеваемость. Декан испуганного Гарика принял сочувственно, но помочь ничем то ли и правда не смог, то ли не захотел. Любимец однокурсниц Гарик был унижен и растоптан.

Осенний призыв его как-то миновал, но весной всё же пришлось идти отдавать долг Родине. Сам Гарик надеялся армии избежать, даже обдумывал варианты уклонения от почётного долга, но родители, уставшие от сына-лоботряса, неожиданно ультимативно заявили, что, если он не пойдёт сам, то они сдадут его, не задумываясь. Пришлось согласиться. По счастью, служить выдалось полтора года против прежних двух.

Гитара помогла и в армии, дедовщина Гарика, которого сослуживцы звали Музыкантом, почти не коснулась. Родители его не оставляли, дважды приезжали к нему в Карелию, и к концу службы отношения, подорванные было в результате отчисления из института и добровольно-принудительной мобилизации, казались опять вполне тёплыми.

Вернувшись на гражданку, он помыкался, по настоянию матери попытался поступать в МГУ на геологический, но провалился. Идти куда-нибудь на завод не хотелось. Зато хотелось красивой жизни. Гарик мечтал о собственной группе, славе, деньгах, гастролях и записях в студии. Иногда даже пытался что-то делать. Но хватало его ненадолго. Работать он не любил, и искренне не понимал, почему он, такой настоящий талантище, такой замечательный и одарённый, должен вставать раньше комфортных и приятных ему двух часов пополудни, почему он не может прославиться вот так сразу, в один миг, отчего не попадается на его пути человек, готовый помогать пробиться талантищу, и с какой стати талантище прозябает в неизвестности и нищете.

А тут ещё и отец с матерью спокойно жить не давали и постоянно устраивали беспутного сына на работу то в одно место, то в другое. Гарри нигде долго не задерживался, родителей замучил окончательно и сам от их опеки подустал. Больше всего на свете он хотел жить отдельно от них. Тем более и возможность имелась: была у них однокомнатная квартирка в Кунцеве. Устроил бы он там себе замечательную нору настоящего рокера, давал бы квартирные концерты и непременно прославился бы. Но упрямые родители ни в какую отселять его не хотели, и ситуация окончательно зашла в тупик. Но тут вдруг Гарику подвалила удача. Во всяком случае, так тогда показалось.

Два года назад его позвали в школу на встречу выпускников. Там он и познакомился со своей будущей женой. Она тоже училась в этой школе, только на три класса младше, поэтому раньше он её не видел или просто внимания не обращал. А тут, неожиданно для себя влюбился. Его родители были потрясены, когда оболтус сын привёл знакомиться скромную тоненькую, почти прозрачную девочку-студентку, разительно отличающуюся от всех его предыдущих подружек. Им даже показалось, что Гарри начал взрослеть.

Через год сыграли свадьбу, и молодые уехали жить в вожделенную однушку в Кунцеве. Гарри чувствовал себя счастливым, взрослым и свободным. Жене, в отличие от родителей, врать было легко и приятно. Сейчас он с удивлением вспоминал ту густую паутину лжи, которая окутывала их семейную жизнь, и не переставал удивляться. Она ведь никогда не была дурой, его юная жена, но верила ему безоговорочно. Что это было: невероятная наивность, любовь или такая душевная чистота, когда человек не видит грязи в других, потому что его самого эта грязь никогда не касалась? А может, это равнодушие? Ну, нет, - Гарри даже потряс тяжёлой головой и тут же застонал, так стало больно, - равнодушной её назвать никак нельзя.

Но она Злата так доверяла, что Гарик окончательно обнаглел и распустился. Никакую группу он так и не собрал, конечно. О квартирниках даже уже и не заикался, хотя жена бы поняла и постаралась бы помочь талантищу. Зато страстям и дурным привычкам придавался с утра до вечера с полной самоотверженностью.

Злата же упорно продолжала учиться, да ещё и работала одновременно. Несмотря на регулярный недосып (Гарри был совой и ночами сам не спал часов до трёх-четырёх и Злате мешал, а в их маленькой квартирке ей деться было некуда, разве что уйти на крохотную кухоньку, что она регулярно и делала вместе с котом Банзаем) она всё-таки умудрилась прекрасно защититься и сдать госы. Чем вызвала бурю восторгов у свёкров, которые могли наконец-то гордиться если не сыном, то хотя бы снохой, и просто неконтролируемый приступ ненависти у «любящего» мужа.

Очень скоро жена стала Гарри раздражать постоянно. Чем больше он её гнобил и доставал, тем растеряннее она улыбалась, но тем несгибаемее становилась. Он пытался пробить брешь в этой её броне хотя бы и запрещёнными приёмами, но ничего не получалось. Оскорбления, конечно, обижали её, но она старалась не поддаваться на провокации. Пьянки расстраивали, но пить с ним вместе (ах, как ему хотелось напоить её хоть раз!) она категорически отказалась раз и навсегда. Она вообще не пила, цаца такая! Он стал позволять себе не ночевать дома. Злата волновалась, искала его, но никогда не унижалась до слежки, расспросов и скандалов. Просто окончательно переехала жить на кухню.

Устав от приставаний родителей, Гарри устроился-таки на работу и вскоре растратил доверенную ему довольно крупную сумму. Злата безропотно заняла у знакомых, чтобы он смог расплатиться, а сама нашла подработку: долги нужно было возвращать. Он бросил работу и начал таскать деньги у жены из кошелька. Тогда она, получив зарплату, сразу же покупала проездной, чтобы даже в самые безденежные дни иметь возможность ездить в институт и школу, где работала, и еду коту в таком количестве, чтобы её хватило до следующей получки и Банзай не умер с голоду, если Гарри в очередной раз стащит последние деньги. А сама она частенько обходилось яблоками да сухарями, которые ей перепадали от бабушки (яблоки с дачи, а сухари бабуля делала сама), отчего стала совсем уж прозрачной. При этом никому ничего не говорила, замазывала синяки, молчала о полуголодном существовании, только худела и бледнела.

Гарри страшно бесило то, что Злату любили все вокруг: и его родители, и друзья, и просто приятели, а уж про учеников и говорить нечего. Её обожал рыжий кот Банзай, которого она подобрала где-то ещё котёнком. С ней пространно и доброжелательно беседовала даже их подъездная сумасшедшая Раиса, которая, как Гарри казалось, ненавидела всех и вся.

Однажды они вместе с женой возвращались откуда-то, и Злата увидела, как полоумная соседка пытается затащить по подъездной лестнице тяжеленную тележку, которую она увезла от соседнего супермаркета и приспособила для перевозки своих трофеев, собранных по всем окрестным помойкам. Злата дёрнула Гарика за рукав и еле слышно шепнула:

- Надо помочь.

Гарик в полный голос ответил:

- Вот ещё, не буду я этой психопатке помогать.

Злата мучительно, до слёз, покраснела и кинулась к Раисе. Вдвоём они с трудом доволокли тележку до лифта и запихнули в кабину, Гарри раздражённо шёл за ними. Толстая, неопрятно одетая Раиса, отдуваясь, посмотрела сначала на Гарри, - он поёжился под её неожиданно испытующим, пронзительным взглядом – потом добро и жалеющее на Злату и тихо сказала:

- Зря ты с ним живёшь, плохой он, злой, а ты хорошая.

Когда двери лифта захлопнулись за ней и кабина загрохотал вверх, Злата повернулась и тихо пошла по лестнице на их восьмой этаж. Гарри так растерялся, что пошёл за ней. В тот вечер в его душе впервые шевельнулось что-то, похожее на стыд. Правда, утром ничто неприятное его снова не тревожило.

Страшно раздражали и всем скопом обожающие Злату его друзья. Один приятель, сын состоятельных родителей, из интереса работающий видеомонтажёром на самых популярных телепрограммах, вообще дошёл до того, что во время дружеской вечеринки признался равно пораженным Гарику и Злате:

- Гарик, ты не бесись, но я в твою жену влюблён. Злат, если ты от него уйдёшь, - знай, что я рядом.

Гарри так изумился, что даже не нашёл, что ответить. Через пару недель Сашка заявился к ним в гости с девушкой очень похожей на Злату. Они мило провели вечер, и Гарри даже успокоился: потенциальный соперник нашёл себе другой объект любви. Но уже назавтра Сашка позвонил в дверь один и с порога заявил:

- Специально Олю привозил, чтобы с тобой, Злата, сравнить. Не похожа. – он мрачно вздохнул, сунул ей в руки огромный букет ирисов, которые она очень любила, повернулся и ушёл, оставив хозяев совершенно растерянными.

Гарик от такого зверел, а Злата была всё так же доверчива и наивна, что его всё больше и больше бесило. Она продолжала учиться и работать одновременно, не ропща и никому не жалуясь на то, что он работает лишь эпизодически, покрывала его перед родителями и старалась вести хозяйство на свою крошечную зарплату так, чтобы хватало на еду Гарику и Банзаю. Так бы они и жили, если бы он был чуть осторожнее. В конце концов, такую удобную жену стоило поискать. И пусть надоела она уже давно, зато с ней гораздо меньше проблем, чем с теми же родителями...

Всё стало совсем плохо перед праздниками. Злата как обычно рано уехала на работу, а к Гарику пришёл сосед Славка, с которым они любили выпить при случае. Славка, единственный из всех их знакомых, Злату терпеть не мог. И это очень нравилось Гарику, потому что давало возможность обсудить все действительные и кажущиеся недостатки жены с человеком, сочувствующим ему, Гарику, а не Злате. Он разомлел, разговорился и пустился в такие разговоры, которые никогда, ни при каких условиях Злата не должна была слышать. Но случилось так, что услышала.

Когда именно жена вернулась домой, Гарри не понял, но, судя по последовавшей реакции, она узнала слишком многое. А это плохо. Совсем плохо. Златаа молча вошла на кухню прямо в сапогах, с которых растекались грязные лужи, и изумлённо посмотрела на него, не замечая засуетившегося и сразу собравшегося уходить Славика. И нетрезвый Гарри, понял, что это всё. Такого Златка не простит. Никогда.

Она отрешённо сняла обручальное кольцо и аккуратно, очень аккуратно, пугающе аккуратно положила его на музыкальный центр, а потом решительно засунула в переноску Банзая и ушла, даже не оставив ему, законному мужу, денег на жизнь. А она ведь в этот день (Гарри знал точно) получила зарплату, которую он так ждал. И премию наверняка дали к праздникам: Злата же у начальства на хорошем счету. И он надеялся поживиться. А Златка взяла – и ушла. Вместе с деньгами! Вот ведь зараза!

Сначала ему даже было хорошо. На радостях он три дня беспробудно пил в компании всё того же Славки. Потом заскучал и неожиданно для себя понял, что развода совсем не хочет. А потом вдруг нелёгкая отца принесла. И теперь несчастный похмельный непризнанный гений Гарри Долин ехал «валяться в ногах» у жены. Это отец так сказал. Мол, не знаю, как ты у неё прощение вымолишь, хоть в ногах валяйся, но один даже на глаза мне не показывайся! Гарик опять застонал. Вот ведь какое свинство: сноха им дороже родного единственного сына. Что ж ты будешь делать?! Нет в жизни справедливости.

Конечно, Злата с ним даже разговаривать не стала. Когда он подошёл к калитке, она складывала дрова в поленницу. Небось, дед нарубил, а она прибирает, - раздражённо подумал Гарри, - и постоял немного, глядя на тоненькую фигурку, казавшуюся почти эфемерной даже в телогрейке и валенках. Удобно ей, видишь ли! Надо же таким пугалом вырядиться да ещё и рассекать в таком виде перед всеми. Тьфу! Позорище! Гарри возмущённо фыркнул. А зря. Злата бросила подбирать дрова и резко обернулась. Увидела его, насмешливо подняла правую бровь, посмотрела долгим испытующим взглядом и молча ушла в дом.

Гарик было крикнул ей вслед, чтобы открыла, но сразу же понял, что бесполезно. Не откроет. Можно, конечно, и через забор перелезть, не крепостная стена ведь. Но уже ясно, что незачем. Даже если он окно высадит или свалится в камин из печной трубы, она с ним говорить не будет ни о чём и никогда. Долин раздражённо повернулся спиной к калитке и услышал приторно-ласковый окрик:

- Гарричка! Деточка! Ты ли это?!

Трофимовна. Гарри скривился. Тётку он не любил, хотя с её сидельцем-сыном неоднократно выпивал раньше, когда сюда ездил почаще, а Виктор ещё не загремел на зону. Вот ведь зараза, углядела, теперь будет глумливо всему посёлку рассказывать в цветах и красках о его позоре. Он потоптался на месте и медленно обернулся. Трофимовна радостно махала ему рукой от своей калитки:

- Что? Не пускают? Так ты ко мне заходи. Погреешься, поешь перед обратной дорогой, праздник отметим. Я новый самогончик сварила, нектар просто! Для себя делала, такого в магазине не сыщешь!

Гарри недолго поколебался и пошёл на зов, как заворожённый: самогонный талант Трофимовны он ценил.