Тоскуя по ней

Восемнадцать 

Медленная ухмылка расползлась по губам Киана. Молчание Уиллоу сказало ему все — она не готова, пока нет, но она знала, что это может закончиться только одним способом.

Она будет полностью, безвозвратно его.

Это знание усилило возбуждение, гудящее в нем, и увеличило боль в члене. Дымка ненасытного желания затуманила его зрение, окрасив мир в безумный багровый цвет. Он хотел от нее большего, хотел всего, и хотел этого сейчас. Но он мог заставить себя лишь прижать ее немного ближе, немного крепче.

Почему бы не взять больше?

Потому что она добилась именно того, что задумала. Киан накормлен, и, боги, это было так вкусно. Ее удовлетворение накатывало на него нежными волнами, каждое наполняло вспышкой энергии, которая гарантировала, что он долгое время не будет нуждаться в пище.

Но одного этого было недостаточно, чтобы остановить его. Удовлетворение потребностей не притушило огонь желания, даже на самую малость.

Правила взаимодействия смертных и инкубов к Уиллоу неприменимы. Он не мог очаровать ее магией, не мог усилить ее желания до такой степени, чтобы она не смогла им сопротивляться. То, что он преследовал ее, нарушило все личные правила, которые он для себя установил. Киан вышел за пределы своего понимания, за пределы своего опыта. Он все еще не был уверен в том, что делает, но было ясно — Киан мог давить лишь до определенного предела, чтобы не оттолкнуть ее.

А это означало, что он должен был сдерживать себя.

Уиллоу даст ему только то, что сама захочет, и только тогда, когда будет готова.

Но больше всего на свете он сопротивлялся желанию большего, потому что то, как они лежали вместе, казалось таким правильным. Потому что она так уютно прижималась к нему, потому что ее тело было таким желанным, таким теплым, таким мягким. Потому что прямо сейчас Киан не мог представить себя нигде в другом месте во всех королевствах, кроме как прямо здесь, с Уиллоу, надежно прижатой к его рукам.

Это было ново. Интимно, нежно, почти… проникновенно.

Она сдвинула ногу, и бедро коснулось его члена.

Киан зашипел. Член дернулся, так сильно натягивая штаны, что Киан был уверен, он взорвется. Он стиснул челюсти от дискомфорта возбуждения.

— Нечестно, — прохрипел он, глядя на нее сверху вниз. — Ты не…

Слова замерли у него на языке, когда он увидел ее лицо. Глаза Уиллоу были закрыты, темные ресницы отбрасывали нежные тени на раскрасневшиеся щеки. Ее полные, припухшие от поцелуя губы были приоткрыты, позволяя свободно дышать, медленно и глубоко. Безмятежность смягчила черты лица. В этот момент у Уиллоу не было ни забот, ни борьбы, ни боли.

Она была умиротворена.

Его улыбка смягчилась.

Киан хотел большего от ее тела. Он жаждал пробежаться языком по каждому дюйму ее кожи, изучить каждый контур кончиками пальцев, почувствовать, как она содрогается и сжимается вокруг него. Он жаждал открыть все до единого способы доставить удовольствие своей смертной, а затем будет стремиться придумать новые.

Наклонив шею, он нежно поцеловал ее в макушку и вдохнул, впитывая сладкий, цветочный аромат, к которому примешивался запах возбуждения.

Он хотел этого и больше. Этой общей тишины, этого спокойствия. Больше простого, но мощного удовлетворения от того, что держит ее в своих объятиях и просто… существует вместе с ней.

Она накормила меня.

Что-то теплое и нежное разлилось в груди Киана, и дымка похоти постепенно исчезла из его поля зрения.

Уиллоу наслаждалась его прикосновениями, упивалась удовольствием, которое он дарил ей, жаждала большего. Даже сейчас он ощущал ее желание. И все же желания не были ее главной мотивацией. Она действовала не потому, что хотела, а потому, что он нуждался.

Уиллоу не избавилась от своих сомнений, не преодолела нерешительность. Внутри нее оставался конфликт. Ее сердце было огромным, и она чувствовала очень, очень глубоко — и осознавала это. Осознавала достаточно, чтобы бояться силы того, что Киан заставил ее почувствовать.

Сегодня вечером она ненадолго отложила эти сомнения в сторону. Отложила их ради Киана.

Она знала, что он не мог питаться ни от кого, кроме нее. Знала, что была единственным источником его существования. И, несмотря на свои опасения, сегодня вечером она поставила его потребности выше своих. Это было не так уж мало.

Черт возьми, это было больше и важнее, чем Киан мог себе представить.

За всю свою жизнь он открылся только одной смертной — Уиллоу. Никто из бесчисленных других не знал его натуры, не понимал, чем он питался, не осознавал, что он жил за счет их удовольствия. Если бы они знали, кем он был, предложил бы хоть кто-нибудь из них добровольно то, что ему требовалось, чтобы выжить? Подумал бы кто-нибудь из них когда-нибудь о Киане и его потребностях?

Накормил бы хоть кто-нибудь его добровольно?

Он не мог ответить на эти вопросы с какой-либо степенью уверенности. Но предположил, что большинство этих людей сбежали бы, узнав, что он инкуб. В своем невежестве так много людей наслаждались его обществом. Они отдавались страсти и удовольствию, они действовали с дикой самоотдачей, говорили и делали вещи, которые им никогда бы не пришло в голову сказать или совершить самостоятельно.

Но даже считая Киана обычным, привлекательным человеком, принимал ли кто-нибудь из них когда-нибудь во внимание его желания и нужды? Он отдавал, а они брали, не подозревая, что в конце концов выигрывал именно он.

Киан запустил пальцы в ее мягкие волосы. Уиллоу, эта драгоценная маленькая смертная, его Фиалочка, думала о его благополучии. Она, конечно, получила свое удовольствие. Но то, что она вообще заговорила об этом, что она учла его потребности…

А что, если она просто использовала это, чтобы оправдать свой эгоизм, Киан? Что, если она сказала, что хочет накормить тебя, просто чтобы не чувствовать вины за то, что ты доставляешь ей удовольствие без взаимности?

Он нахмурился, наморщив лоб.

Жизнь среди смертных в течение такого долгого времени, безусловно, усилила цинизм, которому он впервые научился в Эвергардене, и который оказался необходимым навыком выживания в мире смертных. И все же этот цинизм был здесь неприменим. Был неуместным, извращенным, отвратительным.

Он ненавидел себя за то, что хоть на мгновение усомнился в ее намерениях. Хотя он не мог делать вид, будто знает, что творится внутри Уиллоу, он чувствовал ее эмоции так же ясно и яростно, как свои собственные, и он знал, что она не такой человек.

Его Уиллоу не была манипулятором. Она не использовала людей в своих целях, не пользовалась уязвимостью, не видела возможностей для себя в несчастье других. Она не из тех, кто воспользуется им для удовольствия.

Она совсем не похожа на меня.

Холодное, шершавое щупальце скользнуло по его сердцу и сжало. Он быстро отбросил эти мысли в сторону, зацикливание на них не принесло бы ничего хорошего.

Лучше не волноваться. Лучше принимать все как есть, не заглядывать слишком глубоко. Какими бы ни были ее мотивы, Уиллоу накормила его, и хотя эта подпитка была далеко не такой мощной, как когда они трахались в гостиничном номере, она наполнила Киана сильнее, чем что-либо еще с той ночи. Это было все, что имело значение.

Это также было самой большой тенью, нависшей над ним.

Он был сыт, но жаждал большего. Наполнен, но мучительно возбужден. Расслаблен, но напряжен от желания. Он ощущал тело Уиллоу, каждую крошечную точку соприкосновения между ними, ощущал ее мягкое дыхание на своей рубашке, едва уловимые движения ее груди, нежное, очень тихое биение ее сердца.

И он осознал, что ее бедро все еще прижато к члену, жар обжигал сквозь одежду. Ствол пульсировал. Агония пронзала его пах, сжимая чрезмерно чувствительные и напряженные яйца, одновременно делая низ живота пустым и тяжелым.

Уиллоу была совсем рядом. Он все еще чувствовал ее вкус на своем языке, все еще чувствовал запах ее возбуждения в воздухе, и он знал, что если снова залезет к ней в трусики, то обнаружит ее насквозь мокрой. Одно прикосновение вновь разожгло бы страсть. Он сомневался, что Уиллоу стала бы протестовать, если бы ее разбудили таким образом.

И все же он знал, что не сможет остановиться, что пальцев будет недостаточно. Потребность в нем росла с каждым мгновением, превращаясь в ненасытную, безграничную пустоту, которую могла целиком заполнить только Уиллоу.

Ему нужно было трахнуть ее. Жестко, быстро, безжалостно. Затем медленно и чувственно. Ему нужно было, чтобы его член был глубоко внутри ее влагалища, так глубоко, чтобы он чувствовал вибрацию ее стонов и вскриков, так глубоко, чтобы они слились воедино. Ему нужно, чтобы ее мягкие, крепкие ноги обхватили его бедра, сжали. Киан нуждался в ее руках на своей груди, в том, чтобы ее ногти царапали его плоть. Ему нужно было видеть похоть, мерцающую в полуприкрытых глазах, нужно было видеть ее взъерошенные волосы, нужно было видеть, как ее грудь вздымается от учащенного дыхания, как напрягаются ее соски, как…

Киан напрягся. Одна из его рук скользнула вниз по ее спине, остановившись на заднице. Еще удар сердца, и он схватил бы ее за бедро. Еще один вдох, и он бы широко раскинул ее ноги и разорвал одежду своими когтями.

Пульс грохотал в ушах, а пальцы подергивались в нерешительности.

Киан хотел ее, нуждался в ней. И она хотела его. Она не могла скрыть этого, даже если отрицала внешне.

И все же Уиллоу неоднократно демонстрировала огромный самоконтроль. Она отказывалась уступать своим желаниям, отказывалась становиться их рабыней, даже в самых сильных проявлениях. Потому что это значило для нее больше. Секс значил для нее больше.

Она значит для меня больше.

Вот почему он так сильно жаждал ее, даже сейчас. Вот почему он жаждал обладать ею. Вот почему он не мог просто… взять ее. Если он поддастся своим желаниям, если он нарушит ее доверие и проигнорирует границы, он рискует разбудить темного зверя, скрывающегося в его сердце, и дать волю темным, опасным, нескончаемым аппетитам.

Для всех фэйри существовала тонкая грань между порядком и хаосом. Тонкая грань между светом и тьмой. Для инкубов в особенности…

Стоит только этим звериным желаниям дать волю, они потребуют гораздо большего, чем удовольствие. Существа, подобные Лахлану, знали это слишком хорошо — они упивались этим.

Та примитивная часть Киана, которая шептала ему через инстинкты, требовала, чтобы он взял свою пару. Требовала, чтобы он заявил на нее права, требовала, чтобы он поставил на ней свою метку, требовала, чтобы он доминировал над ней и показал этому миру и всем остальным, что он ее хозяин во всех отношениях, что она принадлежит ему.

Но рациональная часть Киана знала, что есть явная разница между тем, что Уиллоу его, и тем, что Уиллоу принадлежит ему.

Возможно ли, чтобы его желание к ней стало извращенным? Стало чем-то ужасным? Если он переступит эту черту и поддастся своим самым низменным инстинктам, он рискует упасть. Рискует превратиться в того, кого презирает, в то, что нарушает его образ жизни и идет вразрез с моралью, какой бы ограниченной она ни была.

Если он возьмет Уиллоу сейчас без ее согласия, если он отбросит собственный контроль, он только откроет путь всему более глубокому и темному. Приветствует хаос в себе — или, скорее, пробудит хаос, который всегда обитал внутри. И он поглотит ее всеми возможными способами. Не останется ничего. Все то, что он начинал в ней обожать, исчезнет, и останется только грубый, первобытный голод. Будут только ощущения, чистое удовольствие без содержания.

И он потеряет Уиллоу.

Он потеряет свою пару.

Мысль о том, что Уиллоу больше не будет в его жизни, была подобна осколку льда, пронзившему грудь, ледяному и мучительному. Кислый привкус страха распространился вместе с этим холодом, собираясь в животе, не похожий ни на одну эмоцию, которую Киан когда-либо испытывал.

Ему нужно было уйти.

Ему нужно было уйти сейчас.

Киан медленно, резко выдохнул через нос и отодвинул бедра назад ровно настолько, чтобы разорвать контакт между своей промежностью и ее ногой. Давление в его члене усилилось. Он прикусил губу, чтобы не застонать, и замер, пережидая боль.

Когда дискомфорт утих настолько, что он смог мыслить более или менее ясно, Киан приступил к следующему этапу своей все более сложной задачи — освобождению из своего нынешнего положения. Осторожно, как только мог, он высвободил руку из-под Уиллоу, укладывая ее голову на подушку.

Она пошевелилась, когда он приподнялся. Киан замер.

— Киан, — пробормотала она.

Он погладил ее по щеке.

— Спи, Уиллоу.

Киан смотрел на нее, не двигаясь, пока она снова не затихла. Затем, с неизменной осторожностью, он поднял ногу, перекинул ее через Уиллоу и поставил ступню на пол. Держась рукой за спинку, он поднялся с дивана, каким-то образом умудрившись больше не побеспокоить ее.

Остановился, повернувшись к ней спиной, закрыл глаза и склонил голову. Некоторое время Киан просто дышал, желая избавиться от жара и напряжения в крови, ища успокоения.

Нужно уйти. Ради нее. Мне нужно уйти ради нее.

Заставив себя двигаться, он влез в ботинки, схватил пальто и натянул его, обходя диван. Входная дверь была всего в нескольких шагах. Как только он окажется снаружи, с закрытой дверью, служащей барьером между ним и Уиллоу, с ним все будет в порядке. Он сможет уйти.

Во имя света и тьмы, Киан хотел в это верить.

Но когда он взялся за дверную ручку, то остановился. Он знал, что последнее, что ему следовало делать, это снова смотреть на нее, но его голова повернулась, и взгляд упал на Уиллоу.

Это зрелище застало его врасплох. Одеяло валялось на полу, забытое, а сама она лежала на боку, фиолетовые волосы разметались по подушке. Она свернулась калачиком, подтянув конечности ближе к телу, и казалась такой маленькой, такой… одинокой и потерянной. Цветы, наполнявшие комнату, только усиливали это ощущение.

Горло Киана сжалось, когда он подумал обо всех тех случаях, когда он ускользал, в то время как человек, только что давший ему питание, приходил в себя от ошеломляющего удовольствия, не подозревая о его уходе. Когда он подумал обо всех смертных, которых бросил, когда они были наиболее уязвимы, обо всех людях, которых он оставил опустошенными после того, как использовал их для своих нужд.

Он не мог так поступить с Уиллоу. Никогда бы так с ней не поступил.

Бляяяяядь.

Он выстроил в своем сознании высокие, толстые стены, надеясь, что их будет достаточно, чтобы сдержать зверя еще немного, и вернулся к дивану. Присев, он просунул руки под свою пару. Она снова пошевелилась, но только для того, чтобы повернуться к нему и прижаться щекой к его руке.

Идеальна. Она чертовски идеальна.

Киан встал, поднял ее с дивана и прижал ее обмякшее тело к груди, проигнорировав жар ее тела, проигнорировав ее соблазнительный аромат, проигнорировав все еще горящий внутри него огонь, и отнес Уиллоу в спальню.

Комната была мягкой и женственной, цвета и декор идеально подходили ей. Пурпурно-белое постельное белье, балдахин, задрапированный кружевной белой тканью, столь же прекрасной, сколь и ажурной, и крошечные гирлянды огоньков, в данный момент выключенных, взбегающих по столбам и пересекающих балдахин. Как, он слышал, люди называют их? Волшебные огоньки?

Если только она не вдохновилась на ремонт, узнав, что Киан — фэйри, он не мог не задаться вопросом, были ли эти огни еще одной маленькой деталью, вплетенной Судьбой.

Он осторожно положил ее на кровать. Она придвинулась к нему, когда он отстранился, но быстро успокоилась, подложив руку под голову и издав удовлетворенный вздох, за которым последовало медленное, ровное дыхание сна. Киан расправил постель и укрыл ее одеялом. Он осторожно убрал волосы с ее лица, заправив их за ухо, кончиками пальцев погладил ее мягкую, гладкую кожу.

Эта женщина была опаснее всех, с кем он сталкивался, будь то фэйри или человек. Заклинание, которое она наложила на него, было самой могущественной магией в мире. Никто не заставлял его чувствовать себя таким беспомощным, как она.

Что-то подтолкнуло его включить волшебные огоньки. Их теплое сияние омыло ее кожу, придавая ей больше живости. Возможно, когда она проснется, то посмотрит на эти гирлянды и подумает о нем.

Его ноги отказывались двигаться, когда он попытался уйти. Стоя у ее кровати, глядя на нее, он ничего так не хотел, как лечь рядом с ней, обнять ее и уснуть. Но он не мог доверять себе во сне. Не мог доверять себе в том, что будет вести себя прилично. Не тогда, когда каждый инстинкт внутри него бушевал, требуя свою пару всеми возможными способами.

Движение привлекло его внимание к изножью кровати. Все три кошки Уиллоу запрыгнули на постель и теперь сидели в ряд, уставившись на него огромными зрачками.

— Тогда я доверю ее вам, — прошептал он, как будто выбор был за ним.

Единственным ответом, который он получил, было нетерпеливое взмахивание хвоста Бебе.

Искушение подталкивало его поцеловать Уиллоу перед тем, как уйти, но он знал, что этого делать не стоит. Даже целомудренный поцелуй вызвал бы воспоминания о вкусе ее губ, о хриплых звуках, которые она издавала на пике страсти, о том, как ее скользкая киска сжималась вокруг его пальцев…

Киан развернулся и гордо вышел из комнаты. Торопливые шаги привел его на кухню, где он остановился, чтобы быстро написать записку.

Прекрасно провел время, Фиалочка. Надеюсь, ты хорошо отдохнула. Тебе понадобятся все твои силы, когда я вернусь к завтраку.

Он повесил ее на холодильник, прежде чем выбежать из дома и запереть за собой дверь.