Тоскуя по ней

Двадцать девять 

Хотя поездка на машине была тихой, Уиллоу находила в ней утешение и радовалась передышке от шума и толпы в ночном клубе и на оживленном бульваре. Она устала, как физически, так и эмоционально, и было приятно оказаться вдали от всего этого, посидеть и отдохнуть, имея возможность услышать свои собственные мысли.

Но было нечто гораздо большее.

Молчание между ней и Кианом, пока он вел машину, было теплым, естественным и каким угодно, только не пустым. Все сказанные ими слова, все эмоции, которые они разделили, эхом отдавались в воздухе, не будучи озвученными. На это короткое время их язык был языком прикосновений и взглядов — его рука на ее бедре, твердая и собственническая, но нежная; взгляды, столь же многозначительные, сколь и краткие; легкий изгиб губ в выражении удовлетворения.

Эти маленькие жесты передавали все, что они с Кианом могли бы сказать друг другу.

Мягкая улыбка появилась на ее губах. Уиллоу была влюблена в мужчину, который отвечал ей такой же любовью, если не большей.

По мере того, как двигались все дальше в сердце Мемори, Ее глаза блуждали, привлеченные всеми этими огнями и все более высокими зданиями. Она не часто бывала в центре города, особенно ночью, и не могла даже предположить, куда они направлялись.

Наконец, Киан свернул в гараж в основании высокого здания. Он следовал по стрелкам вверх, уровень за уровнем, пока они не достигли зоны с большими зарезервированными парковочными местами. Он остановился на одном из них, прямо перед рядом лифтов.

Они вышли из машины, и он, обняв Уиллоу за плечи, повел ее к единственному лифту в конце короткого холла. На нем была надпись Частный. Он вставил ключ под клавиатуру на стене, повернул его, а затем ввел PIN-код. Двери лифта бесшумно открылись, и они с Уиллоу вошли внутрь.

На внутренней панели управления было только два варианта — Гараж и Пентхаус. Киан нажал на последний.

Трепет в животе Уиллоу был вызван не только движением лифта вверх. Он… он ведет ее к себе домой? Это происходит на самом деле?

Ее беспокойные пальцы играли с тканью юбки. Уиллоу сжала губы, едва удерживаясь от того, чтобы не начать подпрыгивать от волнения.

Киан усмехнулся. Насыщенный, страстный звук проник прямо в ее центр.

— Возбуждена?

Она подняла на него глаза.

— Нервничаю.

Его лицо смягчилось, и легкая, едва уловимая тень недовольства коснулась его губ.

— Почему ты нервничаешь?

— Это твой дом.

Он задумчиво хмыкнул.

— Моя резиденция. Место, где я провожу время. Но дом… это слово не совсем подходит.

Брови Уиллоу нахмурились.

— Почему?

— Дом. Разве это слово не подразумевает большего? Чувство комфорта, сопричастности? Жизни? — он усмехнулся. — Я существовал здесь. Но только в последний месяц я вообще жил.

Я провел четыреста лет, поглощая радость всех окружающих, как… гребаный вуайерист. Несмотря на то, со сколькими людьми я был, я ни разу не чувствовал себя частью чего-либо. Я всегда был вне. Я всегда был… одинок.

Ее сердце сжалось из-за него. Быть живым так долго, просто существуя?

Лифт объявил об остановке мягким звоном. Уиллоу повернулась вперед и сделала глубокий вдох.

Пентхаус. Долбаный пентхаус. Она понятия не имела, чего ожидать, особенно от места, принадлежащего четырехсотлетнему инкубу.

Двери плавно открылись.

Пространство перед ней было обширным и открытым, хотя из-за цветов оно казалось меньше. Крошечные тусклые лампочки на потолке создавали свечение, более подходящее для выставочного зала, чем для дома. Серый деревянный пол был выложен наклонными планками, образующими чередующиеся узоры в виде стрел, а стены представляли собой сочетание современной серой кирпичной кладки и черных деревянных панелей с легким намеком на викторианский стиль.

Киан вывел ее из лифта. Впереди были длинные черные диваны, стоящие на черном ковре, приставные тумбы и журнальный столик в черных, серебряных и прозрачных тонах из полированного стекла, а также длинный камин, заключенный в стекло, с замысловатой кирпичной кладкой у основания. На стене напротив большого дивана был установлен огромный телевизор. Каждая подушка выглядела идеально уложенной, каждая мелочь лежала точно на своем месте. Даже подставки для стаканов были аккуратно сложены, словно их никогда не использовали.

У одной стены стоял огромный черный книжный шкаф, до краев заполненный книгами, в другом углу — черное пианино, а рядом на подставке — скрипка.

Теперь она прекрасно понимала, что он имел в виду. Хотя это место было стильно обставлено, здесь темно и холодно. В нем нет жизни. Не было ни фотографий, ни безделушек, ни предметов коллекционирования, сувениров или произведений искусства, которые говорили бы о Киане, его характере или жизни.

— Минутку, — Киан протянул руку в сторону и коснулся панели управления на стене.

Камин вспыхнул с новой силой, сразу добавив тепла в комнату, и занавески вдоль двух стен раздвинулись.

У нее перехватило дыхание. Окна от пола до потолка выходили на город.

— Добро пожаловать в то место, где я иногда сплю, Уиллоу.

Уиллоу подошла к окнам. Просторная терраса окружала квартиру снаружи. За ней были огни города, ночное небо и звезды. Вид с обзорной точки на холме, куда он ее водил, был ошеломляющим, но вид прямо здесь, в центре города… был волшебством иного рода.

— Это прекрасно, — сказала она.

Она почувствовала, как он подошел к ней сзади, и на стекле появилось его отражение, бледное лицо прямо над ее плечом. Его голубые глаза сверкали, как самые яркие звезды на фоне ночного неба. Ее взгляд пробежался по его заострившимся чертам лица, от подбородка к четко очерченным губам с пирсингом, затем к темным выразительным бровям и выше, к кончикам его рогов.

Действительно прекрасно.

— Когда ты здесь, это так, — сказал он. — Ты делаешь это видом, которым стоит любоваться.

Покраснев, Уиллоу повернулась к нему лицом.

— Разве ты обычно не наслаждаешься видом здесь? Иначе зачем вообще нужно такое место?

Его улыбка была нехарактерно задумчивой.

— Возможно, потому, что я уже чувствовал себя обособленным, и это место позволяло мне также чувствовать себя… на вершине. Отсюда я всегда мог смотреть сверху вниз на свою добычу.

Она шагнула ближе к нему, протянула руки и прижала ладони к его груди.

Киан накрыл одну ее руку своей, зацепив пальцем другой ее за подбородок, чтобы поднять лицо.

— Это печаль по мне, маленькая смертная?

— Я знаю, каково это — жить в двух разных местах и чувствовать себя нежеланным в обоих.

— Ах, Фиалочка, — прохрипел он, отпуская ее руку, чтобы обнять ее.

Уиллоу улыбнулась, проведя ладонями по его плечам и запустив пальцы одной руки в его длинные белые волосы.

— Я всегда буду желать тебя.

Он прижался своим лбом к ее и закрыл глаза. Какое-то время он обнимал ее, одновременно нежно и собственнически, прежде чем тихо сказал:

— Я хочу тебе кое-что показать.

Открыв глаза, он отступил назад и взял ее за руку. Уиллоу последовала за ним через гостиную, мимо безупречно убранной кухни, где она не заметила ни единой посуды, кастрюли, сковородки или электроприбора, кроме микроволновой печи и огромного холодильника. Они продолжили путь в коридор с несколькими закрытыми дверями по обе стороны — все, что неудивительно, черные. В тусклом освещении эти двери казались почти внушительными, усиливая таинственность того, что находилось за ними.

Он остановился у последней двери справа. Она выглядела так же, как и все остальные, но когда он потянулся к ручке, Уиллоу могла поклясться, что заметила фиолетовое пятно на металлическом замке.

Дверь открылась в темную комнату. Занавески пропускали лишь немного света, превращая все в комнате в неясные тени. Она вошла следом за Кианом. Сияние его глаз падало на близлежащие предметы, но его света было недостаточно, чтобы показать что-либо вокруг. Казалось, что комната заполнена мебелью, накрытой простынями.

Затем он включил свет. Глаза Уиллоу расширились, когда она ошеломленно оглядела комнату.

Остальная часть его квартиры была полностью черно-серой, но здесь был цвет. Так много цвета. Картины покрывали почти каждый дюйм стен, а мольберты, некоторые с полотнами, обернутыми тканью, стояли по всей комнате. Брезент, расстеленный на полу, был забрызган краской всех мыслимых цветов, а большой стол, на котором стояли десятки баночек и тюбиков с краской, кисти и палитры, выглядел немногим лучше.

Но по мере того, как Уиллоу изучала картины и впитывала то, что видела, ее удивление только усиливалось.

Многие работы были угрюмыми, темными, отдавая предпочтение оттенкам красного, черного и серого, были ли они абстрактными или содержали какие-то образы. Некоторые были светлее, с зелеными, синими и желтыми тонами. Тут и там были разбросаны пейзажи. Знакомый силуэт под ночным небом, видимый с холма, куда он ее водил. Изрезанная береговая линия во время шторма. Река, текущая по каньону. И еще несколько мест, которые были слишком прекрасны, слишком чужды, чтобы быть реальными. Места со слишком чистыми красками, с белыми деревьями и цветами, непохожими ни на что, что она когда-либо видела, с небом, которое, казалось, впитывалось в кристально чистую поверхность озера под ним.

Уиллоу легонько провела пальцами по одной из этих картин.

— Это…?

— Воспоминания из-за Завесы, — ответил он. — Пустые попытки воссоздать пустую красоту этого царства.

— Они замечательные. Волшебные.

Он мягко рассмеялся.

— И они же — самое близкое, что я хочу иметь к Тултирасу.

Она оглянулась на него и обнаружила, что он не прошел дальше в комнату.

— Ты действительно никогда не хотел вернуться?

— У меня есть все, что мне нужно, прямо здесь, Уиллоу, — его глаза были прикованы к ней, не оставляя сомнений относительно того, что он имел в виду.

Ее сердце забилось быстрее, и шепот удовольствия пробежал по телу. Она отвела глаза от обжигающего пристального взгляда, глубоко вздохнула и заставила себя вернуться к картине. Картины Эвергардена были такими сюрреалистичными. Как яркие, несбыточные мечты.

По мере того, как она продвигалась дальше в комнату, фиолетовый цвет становился заметнее на все большем количестве картин.

Она обвела взглядом стены, следя за очевидным развитием событий. Сначала абстрактные пурпурные тона с вкраплениями зеленого. Постепенно появилось больше цветов, и фигура начала обретать форму — фигура, которая была ей поразительно знакома. Женщина с лавандовыми волосами и зелеными глазами.

Губы Уиллоу приоткрылись в изумлении.

Она видела себя в самых разных позах, при разном освещении, на самом разном фоне. Видела себя запечатленной в захватывающем реализме и страстной стилизации. Но на каждой картине она была яркой, даже когда в ее глазах была явная грусть.

Каждый штрих был нанесен с такой тщательностью, с такой вдумчивостью. С такой целенаправленностью. На нескольких картинах она была изображена в том самом платье, что на ней сейчас. Другие показывали ее в нижнем белье — примерно в том же нижнем белье, которое она надела на будуарную фотосессию много лет назад, — или в ткани, со вкусом накинутой на ее интимные части тела, в то время как еще на нескольких она эротично обнажала все. Она узнала моменты, которые разделила с Кианом на некоторых картинах, хотя его не было ни на одной из них. Моменты, когда она смеялась, улыбалась или задумчиво смотрела вдаль.

На каждой картине, в каждой позе она была… прекрасна.

Она смотрела на себя глазами Киана.

Уиллоу уставилась на последнюю картину. Это было самое большое полотно в комнате, оно стояло на мольберте рядом со стеклянной дверью, ведущей на террасу. В нем она стояла на мосту возле Центрального бульвара, ветер трепал ее юбку и волосы, отраженные огни делали темную реку внизу похожей на дорогу, вымощенную звездами. В ее глазах был намек на печаль и боль. И все же, каким-то образом, этот образ вселил в нее чувство надежды. Ощущение возможности.

Это было похоже на то, что Уиллоу на картине могла спрыгнуть на эту звездную дорожку и следовать по ней к счастью, к своей судьбе. Туда, куда она хотела попасть.

На том мосту они с Кианом впервые заговорили. Именно там она приняла импульсивное решение, которое, как предполагалось, ничего не значило, но которое все изменило. Решение, которое привело их к этому моменту.

— Киан… — она повернулась к нему. — Здесь везде я.

Он кивнул и, наконец, прошел вглубь комнаты. Его взгляд остановился на более ранних картинах в последовательности, более абстрактных в фиолетовых тонах.

— После того, как ты впервые был с тобой, эти цвета мучили меня. Я не мог поднести кисть к холсту, не используя их. Фиолетовый и изумрудный…

Киан остановился перед портретом Уиллоу и с любовью провел кончиками пальцев по лицу на холсте.

— Вскоре я понял, что дело вовсе не в цветах. Это была ты. Ты преследовала меня. Твой голос, твое лицо, твое тело, твой вкус, твоя сущность. Я бродил по улицам, отчаянно желая покормиться, но ни разу не смог найти даже искры, которая позволила бы мне взять то, в чем я нуждался. Только когда я позволил тебе снова завладеть моим разумом, я смог почувствовать хоть какое-то возбуждение, любое возбуждение, что угодно, кроме горечи, разочарования и отчаяния, которые поглощали меня.

Он медленно двинулся вперед, сокращая расстояние между ними.

— Я не понимал этого тогда. Даже когда снова нашел тебя, даже когда осознал, что ты моя пара, я не понимал по-настоящему. Но теперь понимаю. Моя душа тосковала по тебе, Уиллоу, потому что ты была предназначена мне. Потому что ты моя.

Уиллоу оставалась неподвижной, не в силах отвести от него взгляд, едва способная дышать. Она знала о его потребности в ней. Он сказал, что она его пара. Но она никогда не осознавала серьезности этого, не до сих пор, не до его признания. Не до того, как увидела все это.

— Ты преследовала меня тогда и преследуешь сейчас, — наконец, он добрался до нее и взял пальцами за подбородок. — Как я мог когда-либо воздать тебе должное на холсте? Дюжина картин, сотня, тысяча… Я никогда не смогу охватить всю тебя.

— Я даже не могу выбрать, какая из твоих черт мне больше всего нравится. Это из-за этих глаз, которые искрятся, когда ты смеешься? — свет его взгляда потеплел, когда он погладил ее нижнюю губу большим пальцем. — Эти мягкие губы, которые могут обезоружить меня одной улыбкой или сокрушить малейшим нахмуренным выражением? Твои волосы, такие же яркие, как твоя душа, или твои руки, такие нежные, но уверенные? Это невозможный выбор. Но если бы мне пришлось выбирать, Уиллоу… Я бы выбрал твое сердце. Со всей его радостью, всем его состраданием, всей его любовью. Твое сердце, которое заставляет тебя ставить других выше себя. Твое смертное сердце, которое полностью завладело моим.

Он скользнул рукой вверх по ее подбородку, провел пальцами под ухом и в волосы, когда наклонил свое лицо ближе к ее лицу.

— Я встречал много прекрасных созданий, Уиллоу. Но ты единственная, кого я знаю, кто совершенно очарователен как внутри, так и снаружи. Ты сияешь ярче всех остальных, будь то смертные или фэйри.

Слезы защипали ей глаза. Она коснулась пальцами его лба, провела по нему, прежде чем погладить по щеке.

— Я не знаю, что на все это сказать.

— Скажи, что ты моя.

Она тихо рассмеялась.

— Это кажется таким простым по сравнению с тем, в чем ты признался. Но да. Я твоя, Киан.

Выражение его лица было серьезным, взгляд таким сосредоточенным, таким контролируемым.

— Мне нужно, чтобы ты поняла, что это значит, Уиллоу. Если ты моя, если мы скрепим нашу связь, пути назад не будет. Наши души будут связаны навсегда, и не в том переносном смысле, в каком вы, смертные, всегда говорите.

— Это не меняет моего ответа, Киан. Пока ты мой, я твоя.

Киан улыбнулся, широко и ослепительно, и его голубые глаза заискрились чистой, лучезарной любовью.

Он обнял ее и наклонил голову, захватывая губы в голодном поцелуе, который разжег огонь в ее сердце. Его горячий язык прошелся по складке ее рта, и Уиллоу открылась ему. Он дразнил и уговаривал, пробовал на вкус и соблазнял, и дрожь желания пробежала по ней, разжигая этот тлеющий жар в пламя.

И она ответила на восхитительный поцелуй с такой же страстью. Между ее бедер собралась влага, и лоно запульсировало тяжелой потребностью.

Он прижал ее к себе. Уиллоу чувствовала его желание к ней сквозь одежду, ощущала твердость, которую она жаждала почувствовать внутри себя.

Она опустила пальцы на пуговицы его рубашки, страстно желая избавить его от нее, чтобы обнажить его кожу под своими ладонями. Но проклятые пуговицы не проскальзывали в отверстия достаточно быстро.

Киан со смехом отстранился, оставив на ее губах покалывание от желания. Она сжала бедра, когда его руки двинулись к этим пуговицам. Уиллоу отчаянно хотелось снова прикоснуться к нему, снова поцеловать его, почувствовать каждую частичку его тела.

Он не терял времени даром. Схватив рубашку и жилет обеими руками, Киан разорвал их. Несколько пуговиц упали на брезент под ногами, к ним быстро присоединилась порванная одежда, когда он стащил ее. Благоговейный трепет ненадолго пересилил ее потребность, когда за его спиной материализовались крылья, сверкая собственным светом. Они раскрылись веером.

Вместо того, чтобы вернуться к ней, он подошел к двери на террасу и открыл ее. Ворвался ветерок, взметнув мерцающие белые пряди его длинных волос и заставив платье Уиллоу обвиться вокруг ее бедер. Дрожь пробежала по ее телу.

Киан протянул руку.

— Летим со мной, Фиалочка.

Глаза Уиллоу расширились, когда она перевела взгляд мимо него, в ночное небо.

— Лететь?

— Я не позволю тебе упасть.

Ее сердце забилось быстрее. Она не боялась высоты, но и не любила, когда не чувствовала земли под ногами. За исключением того, что… Уиллоу доверяла Киану. Она знала, что он никогда не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Знала, что она будет в безопасности.

Она улыбнулась и взяла его за руку.