Тоскуя по ней

Двадцать один 

Огонь струился по венам Киана в такт биению его сердца, каждая волна становилась горячее и яростнее предыдущей. Время и расстояние только подпитывали пламя. Он знал, что внешнее спокойствие даст трещину, если это продолжится, что его ярость вырвется на поверхность, как лава во время извержения. Единственным, что позволяло ему сохранять слабый самоконтроль, было понимание того, что Уиллоу нуждалась в нем.

Он взглянул на нее. Поблагодарив, она замолчала и теперь сидела, обхватив сумочку руками и поджав ноги, как будто пыталась стать как можно меньше.

Глубокая боль пронзила его грудь. Ярость и месть сейчас не помогут. Все его стремление защитить ее, добиться справедливости за то, что сделал Лахлан, было бесполезно. Оно не изменило бы того, что он видел сейчас. Не могло изменить того, что она чувствовала.

Даже в ту ночь, когда они встретились, когда ее долгосрочные отношения внезапно и безрадостно оборвались, Уиллоу не была так расстроена. Три года с Илаем не причинили и доли того вреда, который нанес Лахлан за несколько коротких минут.

Стиснув зубы, он свернул на ее улицу. Через несколько минут они будут у дома. И что тогда? Что он мог для нее сделать, как мог помочь? Он не знал, как утешать смертных, не знал, какие слова облегчают их страдания. Он был бессмертным фэйри, инкубом. Он знал, как трахаться. Эти чувства… Они были новыми. Поток неозвученных, невысказанных эмоций, бушевавших в машине, ошеломляюще мощных, было невозможно проанализировать. Он даже не знал, где заканчивались ее чувства и начинались его.

Он знал только, что не уйдет. Он найдет способ. Должен найти способ.

Как только машина была припаркована на подъездной дорожке, он вышел и поспешил к Уиллоу. Она уже выбиралась из машины, когда он подошел. Слезы навернулись на ее глаза, когда она посмотрела на него.

Кровь — его кровь — запеклась на ее щеках там, где он прикоснулся к ней ранее, резко выделяясь на бледной коже, несмотря на то, что была размыта слезами. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони, прежде чем снова прижать сумочку к груди.

Киан обнял ее за плечи, привлекая к себе, и проводил до входной двери. Она достала ключи, и они зазвенели в дрожащей руке, когда она отперла дверь и распахнула ее. Киан шагнул внутрь вместе с ней.

Безопасность. Ей нужно чувствовать себя в безопасности.

Его разум лихорадочно работал, и поток мыслей, которые ничем не могли помочь, угрожал вырваться на поверхность, но он каким-то образом сдерживал их. Помедлив, он повернулся и запер за ними дверь, включая засов и цепочку.

Это не остановило бы решительного фэйри, но, если не считать поиска кого-то, способного наложить защитные заклинания по всему дому, это было лучшее, что он мог сделать.

Уиллоу бросила сумочку на подлокотник дивана. Она стояла там, ссутулившись, потирая обнаженную руку. Яркой, беззаботной женщины, которую он знал, сейчас не было.

Она подняла на него глаза.

— Я… мне нужно принять душ.

Хотя Киану и не хотелось выпускать ее из виду, он заставил себя кивнуть.

— Иди. Я буду здесь, Фиалочка.

Киан смотрел, как она исчезла в спальне. С разочарованным стоном он провел рукой по волосам. Когда он опустил ее, то заметил засохшую кровь на своих пальцах.

— Блядь.

Киан сделал шаг вперед и запнулся, когда заметил кое-что еще. Все три кошки Уиллоу собрались возле ее спальни, сидя бок о бок и уставившись на него. Они не просто пялились, а делали это единственным способом, на который, казалось, были способны кошки, — осуждающе.

— Я не забыл о нашем соглашении, — сказал он. — Я не причинил ей вреда.

Оранжевый кот Локи повел хвостом в сторону и моргнул. Никто из кошачьих больше не двигался.

Раздраженно вздохнув, Киан направился в ванную комнату для гостей. Он включил горячую воду и осмотрел себя в зеркале.

Рубашка была расстегнута, и на ней виднелось несколько дыр. Его проницательному взгляду бросались в глаза едва заметные темные пятна на черной ткани. Кровь. В основном Лахлана, но это не уменьшило вновь вспыхнувший гнев Киана.

Он поспешно снял кольца и смыл с них кровь под струей горячей воды. Отложив их в сторону, он снял рубашку, скомкал ее и бросил на стойку. Он вымыл руки, лицо и грудь, используя при этом потенциально чрезмерное количество мыла для рук. Пока пенящаяся вода с красным оттенком стекала в канализацию, он не мог остановить мысли, что неслись в направлении, которого он изо всех сил старался избегать.

Но ты такой же, как он. Это… это то, как ты питаешься.

Схватившись за край стойки, он перегнулся через нее. Напряжение сковало его мышцы.

Я не такой, как он. Я не… монстр.

Но разве Киан не использовал свои чары на бесчисленных людях? Разве он не питался их желаниями, не манипулировал ими с помощью магии и не подталкивал их к решениям, которые они вряд ли бы приняли в здравом уме? Разве он не использовал свою силу, чтобы влиять на их мысли ровно настолько, чтобы они соответствовали его потребностям?

До Уиллоу ему никогда не приходилось сталкиваться с последствиями того, что его вид делал со смертными. Ему никогда не приходилось быть свидетелем того, что эта магия могла сделать с ними. Он никогда не задумывался о насилии, о том отвращении, которое они пережили. Он никогда не представлял себе травму потери контроля. Травму от того, что становишься рабом желания.

Это не совсем честно, не так ли?

Потому что он видел некоторые из этих последствий. Он был свидетелем насилия, деградации, жестокости. Он видел, как у людей отнимали свободу воли. И, боги, он чувствовал это в глубине своей души. Это вернуло его воспоминания прямо к Тултирасу, к тем самым повелителям фэйри, от которых он бежал с самого начала. К существам, которые пытались лишить Киана свободы воли.

Но он предпочел не смотреть. Он предпочел притвориться, что это не имеет значения, потому что он не был тем, кто это делал.

Почему он вообще должен был тратить время, сочувствуя людям, беспокоясь об их благополучии? Смертные были добычей. Добычей была Уиллоу.

И сегодня она была добычей Лахлана.

Киан оскалил зубы в рычании.

О, он, блядь, знал все это время. Вот почему существовали его правила — чтобы ему никогда не приходилось сталкиваться с этими последствиями, никогда не приходилось их оценивать, никогда не приходилось чувствовать даже намека на вину. Чтобы мог убедить себя, что он лучше.

Инкубы, подобные Лахлану, брали все, что хотели. Они использовали свое могущественное обаяние, чтобы подавить любое сопротивление, чтобы внедрить желания в разум смертного. Контролировать. То, что методы Киана были не такими агрессивными, не имело значения. Какое бы согласие, как он убедил себя, ни давали его смертные жертвы, оно было таким же недействительным, как и любое согласие, полученное Лахланом.

Несмотря на все его усилия обуздать темные, животные желания в своей сути, несмотря на всю его борьбу держать зверя на цепи, какое различие на самом деле можно было провести между Кианом и Лахланом? Возможно, другие фэйри были правы в том, как они относились к виду Киана.

Инкубы были паразитами. Пиявками. Никогда нельзя доверять, никогда не следует верить. Сама их природа заключалась в том, чтобы лгать, эксплуатировать и воровать. Охотиться на всех. В конце концов, это все одно и то же. Техника не имела значения, и шаткий моральный кодекс Киана не мог изменить результат.

Глазами любого другого Киан и Лахлан были существами одного рода.

— Нет, — прорычал он, царапая когтями столешницу. — Я не вселяю в них страх. Не питаюсь их болью. Не ломаю их, не осушаю и не выбрасываю, как мусор.

Было ли этого достаточно?

Его гламур рухнул. Он изучал свое отражение, смотрел в собственные сияющие голубые глаза и не мог решить, что же он видит. Пустота, вечно голодная, пожирающая все, что оказывается рядом? Источник страсти, потенциала,… заботы? Мыслящее, чувствующее существо…

Или зверь?

Но разве у него был выбор? Как еще ему питаться, чтобы выжить?

— Это ей не поможет, — прохрипел он. — Ты ей не поможешь. Не так.

Он вдохнул, наполняя грудь до боли, и задержал дыхание, отсчитывая удары своего сердца.

Уиллоу нужен был кто-то устойчивый. Кто-то надёжный, на кого можно положиться. Кто-то, кто показал бы ей, что, хотя ее мир пошатнулся, он все еще цел. Кто-то, кто мог поддержать ее, пока она не восстановит равновесие. Ей нужно было знать, что она не одна.

Этот кто-то был Кианом? Был ли он способен на это?

Его брови поползли вниз, а ноздри раздулись, когда он оскалил зубы.

— Это, черт возьми, не имеет значения. Я буду таким, каким ей нужно. Любым.

Он поднял свою рубашку и выбросил ее в мусорное ведро рядом со стойкой, прежде чем выйти из комнаты.

Бебе, Реми и Локи оставались на своих позициях возле спальни Уиллоу, такие же настороженные, как и раньше. Киан остановился, но не позволил себе задержаться надолго. Он осторожно перешагнул через кошек, чтобы войти в спальню, повернулся к ним и взялся за ручку двери.

Они вытягивали шеи, продолжая пялиться.

— Я присмотрю за ней, — мягко сказал он и закрыл дверь.

Тишину комнаты нарушали два приглушенных звука, оба доносившиеся из-за закрытой двери ванной — шум льющегося душа и всхлипывания Уиллоу. Внутренности Киана скрутились в узлы и опустились, все натянулось. Он сжал кулаки, впившись когтями в ладони, но ничто не могло облегчить опустошение, которое причинили ему ее страдания.

Он жаждал услышать из ее уст великое множество звуков. Этот не был одним из них, и никогда не будет.

— Я, блядь, никуда не уйду, — прорычал он, скидывая ботинки. Прерывисто дыша, он расхаживал взад-вперед в пространстве между ее кроватью и дверью ванной, сердце подпрыгивало каждый раз, когда она издавала очередной болезненный звук, каждый раз, когда он слышал, как она прерывисто дышит.

Ему нужно было ворваться в эту дверь и заключить ее в объятия. Нужно было обнять ее, поцеловать, сказать ей, что он здесь, что он защитит ее.

— Спокойствие. Ей нужно спокойствие. И немного гребаного пространства, ты, чертов дурак.

Стиснув зубы, он остановился и заставил себя сесть на край ее кровати. Он наклонился вперед, подергивая крыльями, и сложил руки вместе. Даже уперев локти в бедра, он не мог перестать дрыгать ногой. Его большие пальцы двигались сами по себе, когти рассеянно царапали кожу.

Прошла вечность, и каждое мгновение было новой вершиной агонии.

Вода выключилась. Киан втянул в себя воздух и замер, слушая, как Уиллоу двигается в ванной.

Его мышцы напряглись, желая действий, стремясь броситься к ней. Он прикусил нижнюю губу и напрягся, чтобы остаться на месте.

Наконец, дверь открылась, и на пороге появилась Уиллоу с влажными волосами, длинными и растрепанными, а вокруг ее тела было обернуто большое синее полотенце. Одну рука Уиллоу прижимала к шее сбоку. Она сделала два шага в спальню, прежде чем остановилась, ее покрасневшие глаза встретились с его, а нижняя губа задрожала.

— Я все еще чувствую его, Киан, — сказала она мягким, тонким, надломленным голосом. Мощные эмоции хлынули из нее, сокрушая своей тяжестью и интенсивностью, печаль из самых глубоких уголков ее души. — Неважно, сколько раз я пыталась стереть его прикосновения, они все еще там. Он как будто прилип ко мне.

Киан приподнялся и сократил расстояние между ними. Он изучал ее лицо, сопротивляясь желанию дотянуться до нее, пока его взгляд не опустился на ее шею. Нежно взяв ее за запястье, он отвел руку в сторону.

Гнев бурлил в его животе. Метка, оставленная Лахланом, все еще была там, темная и фиолетовая, но теперь кожа вокруг нее была раздраженно красной.

Неважно, сколько раз я пыталась стереть его прикосновения, они все еще там.

Осознание того, что она говорила буквально — что она стояла под душем, отчаянно растирая свою кожу, причиняя себе еще большую боль, — почти сломило его.

Отпустив руку, он взял ее лицо в ладони. Новые слезы потекли из ее глаз, такими больших, наполненных страданием и страхом.

— Ты в безопасности, Уиллоу, — Киан вытер влагу с ее щек. — Теперь здесь только мы. Только мы.

— Но почему у меня до сих пор мурашки по коже, как будто он здесь? Он… Он надругался надо мной, над телом и разумом. Он заставлял меня делать вещи, Киан, вещи, которые я бы никогда не сделала. Я бы никогда… — ее голос прервался всхлипом, когда полились новые слезы. — Я бы никогда не предала тебя.

Эти слова пронзили его сердце, почти лишив дыхания. Если она чувствовала, что предала Киана, это означало… Это означало, что она видела в нем нечто большее, чем надоедливого инкуба, который прицепился к ее жизни.

Мог ли он надеяться, что она приняла его? Что она признала, что они пара?

Он обнял Уиллоу и привлек ее к себе, приглаживая рукой ее волосы.

— Тише, Фиалочка. Ты не предавала меня, и ты не предавала себя. Ты чувствуешь это, потому что он заставлял тебя делать то, чего ты не хотела. Потому что он манипулировал, подавляя твою волю, — он повернул голову и коснулся губами ее виска. — Однажды ты сказала мне, что если твое тело реагирует, это не значит, что ты согласна. Он заставил твое тело отреагировать. Он заставил тебя согласиться. У тебя не было выбора, Уиллоу.

Она вцепилась ему в спину и шмыгнула носом.

— Я больше никогда не хочу чувствовать это снова.

— Я не позволю ему снова причинить тебе боль. Никому не позволю причинить тебе боль.

Уиллоу потерлась щекой о его грудь, а Киан продолжал обнимать ее, предлагая все молчаливое утешение, в котором она нуждалась в этот момент. Он чувствовал ее слезы на своей коже, чувствовал легкую дрожь ее губ, чувствовал тихую икоту, и все это усиливало ярость, пылающую внутри него. Несмотря на гнев, он смягчил прикосновения, запустив пальцы в ее волосы и погладив рукой по спине.

Он не причинил бы вреда своей Фиалочка. Он никогда не причинил бы ей боли.

Постепенно Уиллоу успокоилась. Ее дыхание стало мягким и ровным, и она больше не дрожала в его объятиях. Она ослабила хватку и осторожно исследовала его спину руками, слегка скользя ими вверх и вниз. Когда ее пальцы коснулись основания его верхних крыльев, у Киана перехватило дыхание.

Он не остановил ее, когда она провела пальцами по чувствительным конечностям.

Удовольствие запульсировало вслед за ее прикосновением, пробежав покалыванием по его позвоночнику и продолжая спускаться еще ниже, собираясь в животе. Тепло пробежало прямо под поверхностью его кожи. Каждый нерв пробуждался, становился сверхчувствительным, загорался в предвкушении.

Нет. Не время, Киан. Не должен сейчас испытывать удовольствие. Не должен испытывать желания.

Сжав челюсти, он пытался игнорировать ощущения, но его сопротивление не выдерживало. Стены, которые он возвел в своем сознании, уже дали трещину, и теперь они падали. Он крепче прижал ее к себе.

— Уиллоу, — прохрипел он, умоляя. Было так много всего, что он хотел сказать, но других слов не было.

Ее руки скользнули обратно к основаниям его крыльев и погладили их.

— Ты останешься со мной сегодня вечером, Киан?

Учитывая тот эффект, который производили на него ее прикосновения, она с таким же успехом могла бы гладить его член.

Он зашипел сквозь зубы, едва сдерживая дрожь.

— Собирался, даже если бы ты не попросила.

Уиллоу повернула лицо и прижалась губами к его груди, прежде чем откинуть голову назад. Киан посмотрел на нее сверху вниз.

— Я знаю, что то, что я чувствую с тобой, реально, — сказала она. — Все было реально в ту первую ночь, когда мы были вместе, и с тех пор реально каждый день. Я больше не хочу с этим бороться, — ее глаза заблестели от набегающих слез. — Я хочу тебя. И я… я хочу, чтобы ты заменил его прикосновения своими. Я хочу чувствовать тебя, а не его. Я хочу, чтобы на мне остался твой след, в сердце, теле и душе.