Ученица Волхва

Глава 17. Сердце Света

На южных рубежах, где холмы плавно спускаются к равнинам в чащобах Мещеры затерялся Светлояр — город-призрак для чужих, обитель спасения для своих. Для случайного путника это лишь безлюдное озеро в каменной чаше, окружённое топями, чахлыми берёзами и поросшее осокой. Вода здесь мутная, ветер свистит в расщелинах, и даже птицы облетают это место стороной. Но те, кто пришёл с миром, лишённый злобы, увидят иное: белокаменные стены, взмывающие к небу, словно зубцы ледяных кристаллов, золотые купола монастыря и дымки костров у подножия холмов, где язычники славят Макошь.

Светлояром правят две луны на одном небе:

Настоятельница Марфа — глава монастыря Покрова Пресвятой Богородицы. Её обитель, украшенная фресками с ликами святых и древними рунами, стоит на самом высоком холме. Здесь молятся о мире, хранят летописи и принимают странников-христиан. Дева Макоши — избираемая каждый год на осеннее равноденствие. Её чертог — роща у озера, где каменные идолы соседствуют с резными крестами. Она благословляет посевы, вершит суд по обычаям предков и сплетает нити полога, защищающего город.

Споры между «крестовыми» и «коренными» редки: все помнят, что именно дар Макоши, полученный юной волхвой Любавой в 1237 году (когда войска Батыя сожгли Рязань), спас их предков. Белый полог, сотканный из слёз богини судьбы, до сих пор скрывает город от глаз, полных алчности или гнева.

Говорят, что само озеро Светлояр — живое. Иногда по ночам из его глубин доносится звон мечей (эхо битвы с монголами), а на рассвете вода становится прозрачной, показывая улицы старой Рязани, какой была она до пришествия татар. Дева Макоши каждые 33 года опускает в озеро серебряный ключ — «чтобы запереть горе навек». Но ключей уже девять, а боль прошлого всё ещё шепчет…

…

Сокол рассекал крыльями тяжёлый воздух южных равнин, где солнце плавило горизонт в золотую дымку. Внизу проплывали холмы, поросшие ковылём, потянулись леса и топи Мещерских чащоб, но птица знала — цель близко. Вот оно: безлюдное озеро в каменной чаше, словно слепок луны, уроненный на землю. Для чужих глаз — лишь болотце, где кричат чайки да шелестит камыш. Но сокол, слуга Чернобога, видел больше. Он спикировал вниз, коснулся крылом воды, и мир дрогнул.

Воздух затрепетал, как шёлк, и перед ним вырос Светлояр. Белокаменные стены, отполированные веками ветров, сверкали под солнцем, будто вырезанные из лунного света. Башни с золочёными шпилями монастыря вздымались к небу, а у их подножия теснились дома под тёсаными крышами, увитыми виноградом. Полог Макоши, невидимый щит города, звенел в крыльях сокола, как тысяча хрустальных колокольчиков.

Птица опустилась у врат, где на камнях был высечен двойной лик — крест и древо жизни. Вспышка света, перья стали плащом, и на земле стоял мужчина. Финист, гонец Чернобора, прозванный в честь сказочного сокола, отряхнул белокурые волосы и поправил пояс с узором из воронёной стали. Его глаза, синие, как лёд на рассвете, окинули стражу — двух воинов в кольчугах с нашитыми на щиты и крестами, и рунами.

Главная улица Светлояра бурлила, как котёл на празднике равноденствия. Здесь, под сенью полога, смешивались языки, религии и ароматы:

Венецианские купцы в бархатных камзолах торговали шёлком и стеклом, их речь пестрела диковинными словами:

«Мурано! Дукаты!»

Индийские гости в тюрбанах цвета заката предлагали пряности, воздух дрожал от аромата кардамона и куркумы. Северные волхвы в плащах из лосиной кожи обменивались амулетами с монахами, нёсшими иконы в окованных ларцах.

Финист шёл, ловя обрывки разговоров:

— «Говорят, в Черноборе снова тени шевелятся…»

— «А в Венеции новый дож…»

— «Дева Макоши благословила урожай, будет пиво гуще мёда!»

На перекрёстке, где стоял алтарь с чашей для пожертвований (в ней лежали и монеты, и зерно), толпились дети. Они запускали бумажных журавликов, на крыльях которых были начертаны молитвы и заговоры. Один журавлик сел Финисту на плечо, но рассыпался, коснувшись плаща-невидимки, сплетённого из перьев его истинной формы.

Лестница к монастырю, вырубленная в скале, была узкой, как тропа совести. Финист поднимался, минуя нищих, получавших у стены милостыню и от монахинь, и от жриц. Наверху, у врат обители, его встретила сестра-привратница — женщина с лицом, словно высеченным из мрамора, и глазами, полными тихой ярости.

— Мир дому сему, — поклонился Финист, доставая из-за пазухи шкатулку. Дерево чёрного дуба, инкрустированное серебряными рунами Чернобора. — Письма от Радомира. Для Марфы-настоятельницы и Девы Макоши.

Сестра взяла шкатулку, и на миг её пальцы дрогнули — даже здесь, в святыне, имя Чернобога вызывало трепет.

— Она ждёт, — кивнула привратница, указывая на внутренний двор, где под яблоней, усыпанной белыми цветами, сидела Дева в платье, сотканном из тумана и нитей.

Финист задержался на пороге. Отсюда, с высоты, Светлояр казался диковинным ковром: дымок кузниц, блики на куполах, зелёные пятна священных рощ. Город, где крест и древо сплелись корнями, чтобы выжить.

А внизу, у озера, вода вдруг забурлила, показав на миг тени стен старой Рязани. Но лишь на миг — серебряные ключи Девы держали прошлое под замком.

Монастырь Покрова Пресвятой Богородицы стоял на холме, окруженный березовой рощей. Но рядом, у озера с водой цвета неба, возвышался храм Макоши — круглый, с резными столбами, где богиня в трех ликах (Дева, Мать, Старица) взирала на мир.

В келье игуменьи Марфы пахло ладаном и сушеным чабрецом. Настоятельница, женщина с лицом, изрезанным морщинами-рунами, сидела за столом, а напротив нее — Дева Макошь в серебряном плаще, чьи глаза светились мудростью тысячелетий.

— Я был послан великим волхвом Чернобра к вам и должен быть доставить девушку с большим светлым даром. Ее благословила сама Макошь. Девушка и правда светла, но ей всего 16 лет. Она неопытна и наивна.

— Ну и где же она, — едва ли не прошипела вопрос настоятельница, — я не вижу ее рядом с тобой.

Финист помрачнел и стал пересказывать произошедшие с ним и Ариной события.

— Чернобог пробуждается, — начал гонец, касаясь рукой шкатулки с печатью Радомира. — Он спал веками, но тени, что они потревожили, развязали его гнев. Мавки, болотные духи, были лишь предвестниками. Теперь сам лес шепчет его имя. Его внимание приковано к Арине. Она для чего-то важна. И еще один момент. Я сам был тому видаком. Под теремом рядом с Вологдой нашли странный подземный храм.

Финист поклонился, рассказывая о пленении князя, темной часовне под Вологдой и следах дяди Арины.

— Чернобог плетет сети, — проронила Макошь, когда он закончил. — Но эта «церковь»…

— Латинская ересь, — перебила матушка Марфа, крестясь. — Сатанисты. Они путают тьму с властью.

— Сатана — не Чернобог, — возразила Макошь, и в ее голосе зазвучал гул ветра над полями. — Чернобог — часть круга: зима после лета, смерть перед рождением. Он необходим, как тень свету. Но Сатана…

— Он — отречение от Бога, — закончила игуменья. — Отрицание самой жизни. Его последователи искажают обряды, чтобы сеять хаос, а не баланс.

Финист сглотнул, вспоминая перевернутые кресты в подземелье:

— Значит, Вальтер и Медведьевы служили не Чернобогу, а Сатане?

— Возможно, — кивнула Макошь. — Но древний бог тьмы не стал бы делиться властью. Это ловушка в ловушке.

Матушка Марфа встала, подойдя к окну. На озере, где вода касалась неба, появился силуэт Девы Марии, шедшей по волнам рука об руку с Дажбогом.

— Светлояр — мост меж мирами, — сказала игуменья. — Здесь мы храним равновесие. Но если тьма объединится с чужеземным безумием…

— Арина — ключ, — произнесла Макошь. — Ее связь с князем не случайна. Через них Чернобог хочет влиять на Русь, но если Сатана вмешается…

Финист сжал кулаки:

— Что делать?

— Вернись к ним, — велела Макошь. — Предупреди, что враг может быть ближе, чем кажется. А мы пошлем в Москву сестер — пусть исследуют добычу москвичей. Сестры будут через два дня.

Когда Финист вышел, солнце садилось, окрашивая купола и капища в багрянец. У озера Дажбог поднял золотой щит, отражая последние лучи, а Дева Мария воздела руки в молитве.

— Интересные времена, — пробормотал гонец, превращаясь в сокола.

Где-то на севере, в подземной часовне, черное зеркало дрогнуло. В его глубине засмеялись два голоса — один, как скрежет льда, другой, как шепот предательства. Игра только усложнялась.