Ученица Волхва

Глава 19. «Тени Мещеры»

Август 1546 года. Река Ока.

Корабль с алыми парусами скользил по воде, словно лебедь с окровавленными крыльями. Финист, прислонившись к мачте, щурился на берега, где из тумана выступали сосны-исполины. Арина стояла на носу, сжимая платок с вышитым знаком Макоши. Ветер трепал её волосы, смешивая запах реки с дымом жаровни — стрельцы грели смолу, готовясь к ночной стоянке.

— До Коломны — три дня, — сказал капитан, плюнув за борт. — Там коней свежих дадут.

Но Финист знал: настоящая дорога начнётся после.

В Коломне их ждали не кони, а тени прошлого. На постоялом дворе, где стены пахли дегтем и хмелем, Арина нашла на столе цветок белены — ядовитый, с липкими лепестками.

— Предупреждение, — прошептала она, сжимая стебель в перчатке. — Кто-то знает наш путь.

Финист лишь хмыкнул, проверяя подковы вороного жеребца. Его кольцо Забвения тускло мерцало под рукавом.

Мещерский лес, август 1546 года.

Дорога петляла меж вековых сосен, их стволы, как исполинские свечи, уходили в небо. Воздух гудел от стрекотни кузнечиков, а между ветвей пробивались солнечные лучи, золотя моховые подушки. Финист ехал впереди, его сабряная сабля в ножнах мягко позванивала о стремя.

— Тише, — внезапно поднял он руку, натягивая поводья. Кобыла Арины, вороная красавица с белой звездой на лбу, беспокойно замотала головой.

Из кустов выскочил первый — в берестяной маске с прорезями-щелями. За ним ещё пятеро, с топорами и косами. Их движения были резкими, словно куклы на верёвках.

— Хватайте коней! — хрипло крикнул кто-то сзади.

Два мужика кинулись к Финисту, пытаясь ухватить узду. Он вонзил шпоры в бока коня — жеребец встал на дыбы, сбивая одного нападавшего копытами. Второго Финист достал саблей: сталь сверкнула, разрезав воздух с свистом. Лезвие впилось в плечо мужика, но крови не было — лишь чёрная жижа брызнула на мох.

— Они не в себе! — крикнула Арина, откидываясь в седле от взмаха косы. Её пальцы сложили знак огня: «Гори!»

Между ней и нападавшими вспыхнула стена пламени. Один из мужиков, охваченный страхом, отпрянул, сбивая маску.

Под берестой оказалось лицо крестьянина — обветренное, с седыми усами. Его глаза, налитые ужасом, смотрели на Арину без злобы.

— Остановитесь! — вскрикнула она, понимая. «Они отравлены…»

Финист, отбиваясь саблей, метнул нож в ближайшего врага. Лезвие вонзилось в берёсту, но мужик лишь завыл, рванувшись вперёд.

— Их кровь испорчена зельем! — Арина пришпорила коня, вырвавшись из кольца. «Макошь, дай силы!»

Она вскинула оберег — три сплетённых кольца засветились синим. Волна энергии прокатилась по дороге, срывая маски. Мужики замерли, будто с них сняли невидимые путы.

Первый упал на колени, рыдая:

— Простите, боярышня… Не своей волей…

Финист спрыгнул с коня, подняв маску. Под ней — лицо парня лет восемнадцати, в оспинах.

— Кто вас так?

— Купец… будто из Пскова, — зашептал старший, трясясь. — Угостил вином у мельницы. Сказал: «Кто на дороге с девицей да воином появятся — душегубы. Режьте, а то сами сгинете…»

Арина подошла, всё ещё чувствуя дрожь в коленях.

— Акцент у него каков был?

— Картавил, словно немец, — плюнул мужик. — Да и плащ подбит мехом не нашенским…

Финист вытер саблю пучком травы.

— Ливонец. Натравил селян, чтобы замести следы.

В лесу внезапно стихло. Даже кузнечики замолчали. Арина вздрогнула, глядя на тропу, что уходила в чащу.

— До Светлояра ещё полдня пути, — сказала она, вновь садясь в седло. — Но теперь они знают, что мы близко.

Финист кивнул, бросая последний взгляд на крестьян. Те сидели на земле, обняв колени, будто дети, разбуженные от кошмара.

— Едем. Тьма не любит, когда её игры портят.

Они въехали под сень сосен, где свет едва пробивался сквозь хвою. Где-то впереди, за поворотом, ждал Светлояр. А позади, в глухом Мещерском лесу, берестяные маски тихо зашелестели на ветру.

Мещерский лес, закат 1546 года.

Тени сосен вытягивались, цепляясь за последние лучи солнца. Воздух, ещё тёплый от дня, начал отдавать сыростью болот. Арина провела рукой по шее коня — шерсть была мокрой от пота.

— Смотри, — Финист указал саблей на поляну впереди.

Меж деревьев виднелись фургоны с холщовыми навесами, расписанными чёрными звёздами. У костра, обложенного белым кварцем, сидели мужчины в простых рубахах. Их светлые волны волос блестели в огне, а на шеях тускло мерцали железные ошейники.

— Путники! — поднялся человек в плаще из горностая. Лицо его было гладким, как пергамент, но глаза — два кусочка янтаря с трещинами. — Делите с нами огонь?

Финист сжал эфес сабли. Акцент. Слово «огонь» прозвучало как «огнь», с гортанным придыханием.

— Ливонец, — прошептала Арина, чувствуя, как оберег Макоши заныл у груди.

Купец улыбнулся, обнажив зубы — слишком острые, слишком белые.

— Ах, милая, ты узнала…

Он рванул плащ. Тело вздулось, кожа лопнула, высвобождая чёрные крылья с шипами. Костер взметнулся к небу, превратившись в столп зелёного пламени.

— Слава Сатане! — проревел демон, швырнув в них огненный шар.

Арина вскинула руки. Пламя коснулось её пальцев и рассыпалось на тысячи светлячков, закруживших над поляной.

— Прекрати! — взревел демон, бросая молнию.

Молния ударила в оберег и превратилась в водопад из лепестков пионов.

— Ты играешь с огнём, девочка, — демон взмахнул крылом, и земля вздыбилась.

Арина шагнула вперёд, чувствуя, как сила Макоши плетёт невидимую сеть. Каждую атаку она обращала в красоту:

Вихри стали стаей журавлей. Камни — россыпью хрустальных роз. Тьма — мерцающим Млечным Путём.

Демон завыл, поняв ловушку. Он рванулся к ней, но сеть сжалась.

— Нет! — его голос стал хриплым, как скрип двери в аду.

Тело демона одеревенело. Крылья раскололись, кожа потрескалась, обнажив серый камень. Через мгновение на поляне стояла статуя — уродливая, с оскалом вечного ужаса.

Финист подошёл к фургонам. Мужчины-жемайты сидели, уставившись в землю. Их ошейники дымились, освобождённые от чар.

— Рабы, — сказал он, перерубая цепь на шее ближайшего. — Ливонец выжег их волю.

Арина коснулась камня-демона. Внутри ещё теплилась злоба, как уголь под пеплом.

— Светлояр близко, — обернулась она к Финисту. — Их нужно отвести туда.

Над лесом взошла луна. Её свет упал на каменное лицо демона, и на миг показалось, что оно дрогнуло. Но это была лишь игра теней.

Они двинулись в путь, ведя за собой жемайтов. Где-то впереди, за холмами, ждал Светлояр — город, где свет и тень учились танцевать вместе. А позади, в Мещерской чаще, каменные глаза всё смотрели им вслед.

Озеро Светлояр лежало перед ними, словно забытая слеза земли. Вода мутная, берега поросли осокой, а ветер гнал по поверхности рябь, напоминающую морщины на лице старика. Жемайты молча смотрели на болотце, не понимая, куда их привели. Даже Арина сомневалась — неужели это место силы?

Финист усмехнулся, заметив её скепсис. Он поднял руку, где на запястье чернели руны: Светлояр.

— Друг, — произнёс он, и руны вспыхнули синим пламенем.

Воздух дрогнул, как шёлк под ножом. Осока превратилась в мраморные ступени, вода — в зеркальную гладь, отражающую белокаменные стены. Золотые купола монастыря взмыли к небу, а у подножия холмов дымились костры, где волхвы в плащах с вышитыми змеями толкли травы в медных ступах.

— Город-оберег, — прошептала Арина, заворожённая.

У врат, высеченных из камня с двойным ликом — крестом и древом жизни, их встретила стража. Двое воинов в кольчугах, чьи нагрудники сверкали серебряными рунами.

— Имена и цель, — потребовал старший, щит с молнией Перуна намертво прижат к груди.

— Арина Сухонская. Финист, гонец Чернобора, — ответил тот, указывая на жемайтов. — Рабы. Их разум скован чарами.

Стражи переглянулись. Младший, парень с лицом, ещё не знавшим бороды, коснулся ошейника одного из пленников. Железо дрогнуло, испуская дымок.

— Отведём к волхвам. Развяжут узлы, — кивнул старший. — А вам — в рощу Макоши. Дева ждёт.

Главная улица Светлояра бурлила, как котёл на зимнем празднике. Здесь смешивалось всё:

Венецианские купцы в бархате торговали стеклом с острова Мурано, их речь пестрела диковинными словами. Северные охотники в лосиных плащах меняли клыки моржей на амулеты с рунами. Монахини в белых одеждах несли иконы, а рядом жрицы Макоши в венках из полыни бросали в воздух лепестки мака — «для ублажения духов».

Дети запускали бумажных журавликов с молитвами. Один приземлился Арине на ладонь, но рассыпался, коснувшись оберега.

Роща Макоши встретила их шепотом листьев. Каменные идолы с лицами, стёртыми временем, стояли меж берёз, увитых лентами. У озера, где вода была прозрачнее слезы, ждала Дева — девушка в плаще из серебряных нитей, лицо её скрывала вуаль с вышитыми звёздами.

— Пора, — сказал Финист, глядя на закат. — Чернобог ждёт отчёта.

Арина кивнула, но в горле стоял ком. Они прошли столько вместе…

— Вернёшься?

— Ко смотринам, — ухмыльнулся он, уже превращаясь в сокола. — Не пропущу, как ты князя очаруешь.

Перья взметнулись вверх, и птица исчезла в багряном небе. Арина осталась с Девой, чьи пальцы сплетали новую нить в пологе Светлояра — нить, что, быть может, соединит её судьбу с судьбой Руси.

А на дне озера, в отражении ушедшей Рязани, зазвенели мечи. Прошлое напоминало: война ещё не закончилась.

Осень — Зима 1546 года. Роща Макоши.

Первый луч солнца разрезал иней на ветвях ясеня, под которым Арина стояла на коленях. Ладони её, исцарапанные шипами боярышника, дрожали над чашей с застывшей кровью. Жрица Ульяна, чьё лицо скрывала маска из берёсты с прорезями в форме полумесяца, водила её пальцами по поверхности жидкости.

— Кровь помнит всё. Заставь её рассказать о том, кто её пролил, — голос Ульяны звучал, как скрип льда под сапогом.

Капля пота скатилась по спине Арины. В чаше мелькнуло лицо — ливонец-демон, превращённый в камень. Его губы шевелились: «Ты следующая». Чаша треснула, кровь хлынула на снег, окрашивая его в чёрный цвет.

— Снова неудача, — Арина сжала кулаки, чувствуя, как горячие слёзы смешиваются с потом. — Я не могу…

Ульяна сорвала маску. Её собственное лицо было покрыто шрамами-рунами.

— Слёзы — вода для ростка силы. Плачь. Но потом вставай.

….

На поле за рощей звенели мечи. Арина, в кольчуге, сплетённой из серебряных нитей Макоши, парировала удар деревянным мечом. Её противник — Витовт, воин-волхв с глазами цвета грозового неба — смеялся, легко уворачиваясь:

— Ты бьешься, как испуганный заяц! Меч — продолжение твоего гнева. Чувствуешь его?

Его клинок впился ей в ребро, даже через доспех. Она рухнула на колени, выплёвывая кровь.

— Гнев… у меня его нет, — прошептала она, вспоминая лицо дяди Василия, продавшего её в монастырь.

— Врёшь, — Витовт поднял её за подбородок. — Ты горишь изнутри. Научись направлять огонь.

К полудню она уже попадала стрелой в соломенное чучело с тридцати шагов. Руки дрожали, но жрица-наставница, обернувшаяся ворóной, каркала с ветки:

— Ещё! Пока пальцы не примерзнут к тетиве!

В часовне Покрова Пресвятой Богородицы, где фрески с ликами святых соседствовали с вырезанными на дубовых панелях символами Рода и Велеса, Арина стояла на холодном каменном полу. Игуменья Марфа, в чёрном облачении, вела вечерню:

— Господи, спаси рабу Твою Арину от искушений тёмных…

Арина повторяла слова, но язык заплетался. В кармане её платья жужжал янтарный амулет Макоши, словно сердился. После службы Марфа взяла её за руку:

— Ты думаешь, мы разрываем тебя? — в её глазах светилась грусть. — Бог и Макошь — два крыла одной птицы. Научись летать на обоих.

Вечером, разбирая псалмы, Арина обнаружила на полях Псалтири рисунки: знаки плодородия, сплетённые с крестами. Кто-то из предшественниц тоже пытался соединить несоединимое.

….

Пещера, освещённая светлячками в хрустальных сосудах, пахла миррой и маслом жасмина. На шкурах медведя лежал Ярослав, наставник-волхв, его тело покрыто татуировками, изображающими звёздные карты.

— Страсть — это мост между мирами, — он провёл пальцем по её ключице, и мурашки пробежали по спине. — Ты не отдаёшь, а… обмениваешься.

Его губы коснулись её шеи, а руки скользили вдоль бёдер, будто читая невидимые письмена. Арина зажмурилась, пытаясь отключить ум, но тело отвечало само — тепло разливалось от живота к кончикам пальцев.

— Хорошо, — прошептал он, когда её дыхание участилось. — Теперь веди сама.

Её пальцы распустили пояс его халата, коснувшись шрама над сердцем. Внезапно он вздрогнул, и в пещере запахло дымом.

— Ты видишь слишком много, — он отстранился, закутавшись в ткань. — Урок окончен.

Ночь: Зимнее солнцестояние

У Озера Годов, где лёд был прозрачнее стекла, Арину обнажённую повели по кругу из тринадцати факелов. Жрицы в масках зверей пели на языке, забытом даже духами:

— Кровь девы — ключ. Боль — дверь.

Лезвие из обсидиана скользнуло вниз, и она вскрикнула, но звук замер в горле. На льду расцвёл алый цветок, а тело наполнилось странной лёгкостью — будто с неё сняли железные цепи.

— Теперь ты свободна выбирать, — сказала Дева Макоши, её лицо скрывала вуаль из паутины. — Даже богиня подчиняется выбору.

В избе, спрятанной в корнях древнего дуба, Лизавета-лиса тыкала лапой в глиняный кувшин:

— Выпей! Мёд с перцем и мать-и-мачехой. Забудь, как пах тот старый волхв!

Марина-кошка мурлыкала у камина, вылизывая лапу:

— Он испугался, потому что ты сильнее. Видела, как он сжался?

Арина смеялась сквозь слёзы, ощущая, как хмельной напиток жжёт горло. Потом они валялись в груде мехов, слушая, как завывает вьюга. Лизавета рассказывала о своём первом превращении — как перепугала жениха, обернувшись лисой у алтаря. Марина показывала шрам на боку — след от стрелы охотника, который теперь её муж.

— Мы все сломанные, — прошептала Лизавета, обнимая Арину. — Но из осколков можно собрать что-то красивое.

Перед рассветом Арину разбудили. В роще, среди идолов, её ждал мужчина В багровом как кровь плаще. Его доспех сиял без всякого света Солнца — это был сам Чернобог, его шлем был покрыт инеем.

— Станцуй со мной, — его голос звучал как гул подземной реки.

Они кружились под беззвёздным небом, её босые ноги чертили руны на снегу, а его пальцы оставляли на её коже следы, похожие на обожжённые письмена.

— Ты научилась контролировать огонь, — он коснулся её груди, и там вспыхнула искра. — Теперь научись не сгорать.

Когда он исчез, рассвет окрасил небо в кровавые тона. Арина упала на колени, смеясь и плача одновременно. В кармане её платья жужжал амулет — теперь в нём горела крошечная молния.

Лизавета и Марина нашли её спящей у корней дуба, обнявшую меч. Они не разбудили. Впереди был день смотрин.