Узоры на коже

34. Брэйн

— Павлик, привет! — Бодрый голос тёти Зины в трубке отвлекает от разговора с друзьями. — Ты дома?

Что это неугомонной женщине снова от меня нужно, скажет мне хоть кто-то?

— Я в ресторане.

Знаками показываю друзьям, что отойду, потому что в таком шуме почти ничего не слышно.

— Снова со своими непутёвыми оболтусами пьёшь?

— Разве что минералку, — усмехаюсь, потому что если кто беспокоится, что закончу жизнь в придорожной канаве с синим носом и бутылкой в кармане, так так Зинаида.

— Даже не думал, но могу начать.

Раз плюнуть, кстати.

— Павлик, вечно у тебя одни шуточки на уме, — бурчит в трубку, чем-то шурша на заднем плане.

Толкаю входную дверь, выхожу на улицу, а в трубке так и продолжается бубнёж на тему моей несерьёзности.

— Говорите быстрее, чего звоните. Стряслось что-то?

— Нет-нет, ничего серьёзного, но у меня телевизор странно шипит, изображение мелькает. И ещё запах странный… — мнётся тётя Зина. — Думала, если ты дома, мог бы зайти, посмотреть. А то у меня сериал любимый скоро должен начаться, боюсь пропустить серию.

Вздыхаю и говорю то, от чего, уверен, соседка готова до потолка прыгать:

— Не включайте его пока, из сети шнур выдерните, а я скоро буду и гляну, что там с ним стряслось такое. Нельзя сериалы пропускать.

— Павлик, ты просто чудо! — радуется и, наверное, чуть не в ладоши хлопает. — Жду!

И отключается. Выбрасываю окурок в урну и возвращаюсь в зал за курткой.

— Куда колёса намылил? — Роджер вопросительно вздёргивает рыжую бровь, а Филин с Арчи затихают, но по мордам видно: жаждут подробностей. Любопытные, как сороки.

— Он к милой своей, наверное, намастырился под бочок нырнуть, — изрекает Арчи и выразительно поигрывает бровями. — Что, Брэйн, пожар в трусишках, да?

— Придурок, — хохочет Филин и пихает Арчи в плечо. Тот натурально взвизгивает и потирает ушибленное место.

Потом снова расплывается в улыбке и становится чертовски похож на того мальчишку, который лучше всех лазил по деревьям, когда нам было по десять.

— Нет, брат, надо тебе всё-таки подарить трусы в ромашку. Я обещал! Мужики обещания держат. Так что красивым трусам на твоей жопе быть!

— Клоун, — бросаю и забираю куртку. — Я поехал соседкин телевизор спасать от вселенского взрыва. Если током шибанёт, принесите мне на могилу ромашки. Или трусы с ромашками.

Удаляюсь под дружный хохот, сажусь на мотоцикл и уезжаю в сторону дома.

— Всё нормально с теликом вашим, — говорю, поднимаясь на ноги и любуясь чёткой картинкой на плоском экране. — Вечно вам всякие ужасы мерещатся: то газом воняет, то проводка искрит…

Был бы я каким мастером, озолтился на ложных вызовах.

— Нет, Павлик, я уверена, что в этот раз мне не показалось: шипело сильно и запах такой противный, горелым.

— Ну и бог с ним, уже не искрит и не воняет, значит, я пошёл.

Я тороплюсь, потому что с минуты на минуту должна позвонить Полина, а на неё у меня большие планы этим вечером.

— Павлик, подожди! — останавливает у самого порога, будто очень важно удержать меня. — У меня ещё утюг…

— Тётя Зина, давайте потом, хорошо? Куплю вам утюг новый, только сейчас тороплюсь.

Влезаю ногой в сапог, а в дверь кто-то звонит.

— Ой, и кто же это может быть? — всплёскивает руками и плечами пожимает. — Откроешь?

Делать нечего, поворачиваю замок, снимаю цепочку и распахиваю дверь.

Мать твою.

Маша.

Готов рычать, удариться головой о стену или кого-нибудь стукнуть. Это хренов водевиль, в котором кто-то назначил меня на главную роль, и способов расторгнуть контракт просто нет. Снова эта Маша стоит передо мной, как памятник пуританству, в болотно-зелёном платье-балахоне, скрывающем фигуру. Не могу понять, почему она так кутается всё время? Ай, начхать!

— Павел? Какой сюрприз, — произносит тихо, а лицо пятнами алыми покрывается. С неё хорошо бы матрёшек рисовать. — Как у вас дела?

— Отлично, что со мной сделается? — киваю, серьёзный, что монах после пострига. — Я пройду, позволите? Тороплюсь очень.

Маша пару раз моргает, точно и сама не ожидала меня здесь увидеть, потом стремительным жестом касается глухого

ворота платья, немного оттягивает его — машинально, неосознанно, — и улыбается. Вообще у неё, наверное, неплохая фигура, если бы не пряталась за мешковатым шмотьём.

Маша тем временем отходит в сторону, освобождая проход, и я выхожу из соседской квартиры.

— Павел, — доносится до меня, — спасибо ещё раз за картину. Идеально смотрится на моей стене.

Она это произносит таким тоном, будто это я, собственной персоной на её обоях красуюсь.

— Рад, что нравится.

Я так и не поворачиваюсь, потому что Маша эта раздражает меня — взрослого сильного мужика — почти до припадка. Это так дико, что готов кулаком стену пробить. Никогда, кажется, так не злился, даже когда меня в живот пырнули, когда мент по башке лупил, заставляя сознаться в убийстве девушки, которую никогда раньше не встречал. Но вот появилась эта Маша, и зубы ноют от ярости, что вызывает во мне эта неприметная девушка. Чувствую себя диким зверем, которого настойчивый и упорный охотник загоняет в расставленные по лесу ловушки. А я жуть как не люблю, когда меня в угол заманивают.

И, чёрт возьми, нужно что-то срочно с этим делать, потому что до чёртиков надоело натыкаться на неё в самые неподходящие для этого моменты.

Когда оказываюсь дома, достаю телефон и набираю Роджера. Арчи что-то говорил о коллективном разуме? Вот именно его мне сейчас и не достаёт.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Чего стряслось? — спрашивает Роджер, когда с третьего раза всё-таки дозваниваюсь до него.

— Сведи меня с Карлом, — прошу, минуя долгие приветствия и обмен любезностями.

Несколько секунд длится пауза, за которую мне даже кажется, что связь прервалась.

— Ты дома?

Когда отвечаю утвердительно, друг бросает короткое «Скоро буду» и отключается.

— Выкладывай, — говорит Роджер, когда оказывается на моей кухне. Не прошло и пятнадцати минут с момента нашего разговора.

— Помнишь ту Машу?

— Странную девицу, которая тебя за нашим столиком ждала? — ухмыляется, потирая ладонью бицепс, покрытый татуировками. — Такую захочешь забыть, не получится.

— Можешь считать меня долбаным паранойиком, — начинаю, доставая из ящика в углу две бутылки пива, — только у меня такое чувство, что она преследует меня.

— Да уж, нехило девку любовь скрутила, — хохочет Роджер, только взгляд серьёзный. Кажется, даже сквозь повязку прожигает, хотя точно знаю: там пустая глазница. — Только скажи мне, дорогой друг, у тебя с ней случайно не было чего-то эдакого… ну, что-то из того, что девушки потом годами забыть не могут?

— Хочешь знать, не трахал ли я её, что аж трусы на лампе?

Роджер пожимает плечами и подбрасывает вверх зажигалку. Подбрасывает и ловит.

— Без понятия, куда ты там бельишко свою любишь во время секса запихивать. Но да, именно это меня и волнует.

Я понимаю его интерес, потому что будь у меня с Машей хоть что-то, всё стало бы сложнее.

— Роджер, ты видел её?

— Симпатичная, вроде, — пожимает плечами.

— Тебе все симпатичные, — улыбаюсь и делаю большой глоток из бутылки. Сейчас у меня стойкое желание нажраться, потому что понять не могу, что вообще происходит. И вроде бы нет ни единой для этого причины, но что-то внутри просто вопит об опасности. — Я о том, что она очень странная, а с такими либо под венец, либо стороной обходить. Просто трахнуть и разойтись не получится.

— Это да… Да и ты у нас почти семейный человек, — подмигивает и прячет улыбку в бороде. — Полина твоя отличная девка, дураком будешь, если профукаешь.

— Без сопливых придурков в курсе, — усмехаюсь, в глубине души радуясь, словно ребёнок, что друг оценил мой выбор. — Вот и из-за Полины в том числе не хочу, чтобы эта Маша рядом возникала. Но она как чёрт — изо всех щелей на меня вылезает.

— Сталкерша, не иначе, — задумчиво произносит Роджер.

— Понимаешь, я себя говном чувствую, что какую-то девку вроде как опасаюсь. Она вроде и не сделала мне ничего, но спинным мозгом чую, что что-то здесь не так. Только понять не могу, что именно. И мне её прибить охота, когда вижу такую несчастную, жалкую какую-то.

— Да уж… странная ситуация. Ну а от Карла-то тебе что нуждно? Сам знаешь, что он — самый крайний вариант.

— Пусть пробьёт мне инфу на эту Машу. Я знаю, он может.

Роджер хмыкает и несколько раз высекает пламя из серебристой коробочки.

— Карл много чего может. Даже, если очень хорошо попросить, может её в лесочке прикопать и розовый куст сверху посадить.

От подобной перспективы передёргивает, потому что такие крайности мне точно не нужны.

— Надеюсь, до этого не дойдёт, но узнать, что она из себя представляет хочется. Зинаида вещала, что она из очень богатой семьи, потому, думаю, Карл что-то да нароет.

— Из богатой? Что-то по ней и не скажешь.

— Я же говорю: странная.

— Ладно, сейчас наберу Карла, — кивает Роджер, ставит на стол недопитую бутылку и поднимается на ноги. — Может, сразу к нему и рванём, чтобы в долгий ящик не откладывать.

Благодарно улыбаюсь, а друг останавливается в дверном косяке и смотрит на меня долго, будто размышляет о чём-то.

— И почему ни у кого из вас не может быть в этой жизни всё просто и легко? Наверное, это я виноват… сделал вас теми, кто вы есть сейчас, вот теперь одни проблемы.

— О чём ты?

— Надо было шестнадцать лет назад погнать Арчи с Филом из гаража, чтобы под ногами не путались. Но мы с Викингом дали им работу.

— Но это же хорошо. — Мне непонятно его состояние. Какая-то печаль в нём плещется, только природу её разглядеть не получается. Наверное, так выглядит кризис среднего возраста или как там эта хрень называется.

— Ничего хорошего, — бурчит себе под нос. — Так бы перебесились, в институты поступили, женились бы на однокурсницах и водили в детский сад розовощёких карапузов. А так всё время какие-то полукриминальные разборки.

— Родж, прекращай волну гнать, — поднимаюсь и обнимаю его за шею. — В этой жизни всё бывает так, как должно быть. Ты сделал нас людьми. Думаешь, Фил со своей мамашей добился бы хоть чего-то в этой жизни? А не будь у них «Ржавой банки», Арчи бы смог пережить гибель Наташи? А я? У меня своё дело, я людей счастливыми делаю. Это же здорово. Прекрати хернёй маяться и звони Карлу.

Роджер смеётся и выходит из комнаты.

— О, смотри, вон твоя расхитительница сердец, — говорит Роджер, указывая рукой на подъездную дверь.

Маша выходит, натягивая рукава почти до кончиков пальцев, озирается по сторонам и замечает нас. Чёрт возьми, впервые в жизни жалею, что я не неприметный мелкий мужичок среднестатистической наружности. Не зря отец предупреждал, что моя любовь к эпатированию общественности когда-нибудь выйдет мне боком.

Тем временем Мария делает шаг в нашу сторону, улыбается и прибавляет скорость. Вот что ей нужно?

— Не успели, — как-то обречённо произносит Роджер и сплёвывает на землю. — Если так пойдёт и дальше, сам начну от неё шарахаться.

— А я говорил, что она странная…

— Павел, Роджер, здравствуйте ещё раз. — Маша растягивает губы в улыбке, обнажая ряд крошечных зубов. Есть в её облике что-то детское, наивное, только я ничерта в это не верю. — Вы не подвезёте меня домой?

Здравствуйте, приплыли.

— Ты же мотоциклов боишься, если мне память не изменяет.

— Боюсь, но постараюсь пересилить свой страх. Родители волноваться будут, если задержусь.

Перекидывает волосы через плечо и принимается наматывать на палец толстую прядь. Пальцы дрожат, а в глазах такая мольба, что хоть рыдай.

— Мария, садитесь на мой аппарат, — предлагает Роджер, похлопывая по сидению за своей спиной. — Довезу аккуратно, но быстро.

Маша открывает рот, хмурится, но потом отрицательно машет головой.

— Нет, извините, я передумала.

И быстро-быстро семенит в обратном направлении.

— Ты сволочь, Брэйн, — изрекает Роджер, оглаживая бороду.

— Чего это ты такое выдумываешь?

— Девушка вон ради тебя страхи душить на корню готова, а ты… Эх! — грозит мне пальцем, смеётся и продолжает: — А вообще, конечно, лишнее подтверждение, что она на тебя запала, со мной ехать не захотела.

Смотрю на удаляющуюся тонкую фигурку, на несуразные шмотки, волосы, в хвостик собранные и понимаю, что так дальше продолжаться не может.

— Поехали к Карлу, — решает Роджер и первым заводит мотор. — Мне уже даже самому интересно стало, что она за птица такая.

Карл встречает нас во дворе, а я снова поражаюсь, насколько он необычный. Белоснежные, что первый снег в декабре волосы зачёсаны назад, виски выбриты, чёрные очки закрывают глаза, а из ворота футболки выглядывает татуировка, языками монохромного пламени поднимаясь по шее. Тощий, угловатый, очень высокий, но в каждом движении пластика дикого хищного зверя.

— Никуда вы без Карла, — замечает, растягивая тонкие губы в ленивой ухмылке. — Пойдёмте, перетрём.

Киваю, а Карл поворачивается спиной и направляется куда-то вглубь промзоны, минуя кособокие строения с обветшалыми фасадами. Когда достигаем ангара, Карл открывает ворота и делает приглашающий знак рукой. Он молчит, лишь сверлит взглядом, прожигая им даже сквозь тёмные стёкла очков, а мы с Роджером делаем шаг в сырость помещения.

— Уютненько у тебя здесь, — смеётся Роджер, оглядывая захламлённое пространство. — Новый офис обживаешь?

— Типа того. — Карл флегматичен, будто льдом покрыт полностью, в панцырь закован. — Выкладывай, что нужно от меня.

Он снимает очки, кладёт их на железный сейф в углу. Сам садится на стул, кладёт ногу на ногу и достаёт из кармана белой кожаной жилетки сигареты. Оглядываюсь и понимаю, что мне-то и негде задницу примостить, ну да и похрен — не рассиживаться сюда приехал. Роджер отходит на приличное расстояние, всем видом показывая, что это только наше с Карлом дело. А я, чёрт возьми, чувствую себя малохольным дурачком, которого девка бесит и слегка пугает. А я не привык страх испытывать — мне это просто не свойственно, и это тревожит.

— Ну? — торопит Карл, а сам куда-то за моё плечо смотрит.

— Мне нужна одна маленькая услуга, — начинаю, будто по тонкому льду ступаю.

— Я и большую могу оказать и даже бесплатно. Вопрос лишь в том, заинтересуешь меня или нет.

— Мне не надо бесплатно, — усмехаюсь, представив, какого рода услуги может иметь в виду Карл. — Мы же люди взрослые, деньги не проблема.

— Даже так? — переводит на меня взгляд, а уголок губ дёргается в подобии улыбки. — Вещай тогда. Только коротко и по делу, терпеть не могу плясать вокруг да около.

Киваю, но говорить не спешу. Нужно выразить то, что тревожит, а это не так уж просто. В итоге собираю мысли в кучку и пересказываю всё, что Маши касается. По мере того, как приближаюсь к концу, Карл докуривает третью сигарету.

— Надо, наверное, в частные детективы идти, — ухмыляется, поднимаясь на ноги и доставая из кармана телефон. — Зачем мне вся эта тряхомудия с клубом? Одни проблемы. Буду сидеть за столом — толстый, румяный, — пыхтеть сигарой, пить виски, следить за гулящими мужьями и искать пропавших.

— Вот какое ты себе занятие интересное для пенсионных будней подыскал, — смеётся возникший рядом Роджер.

— Ага, если доживу, конечно, — хмыкает Карл и набирает какой-то номер. Дождавшись ответа, бросает: — Ко мне иди, только быстро, — и кладёт трубку.

Когда разговор окончен, Карл говорит:

— Сейчас парнишка прибежит, обрисуешь ему, что об этой Даше…

— …Маше

— Похрен, — отмахивается, сжимая пальцами переносицу. — Расскажешь ему, что о сталкерше этой знаешь. Он и у нас чёртов гений, и мёртвого найти может, а живого вообще не проблема. Всё понял?

Киваю, и Карл снова надевает очки, делая шаг к выходу.

— Когда всё обсудите, ко мне в кабинет приходите, выпьем, посидим. Лады?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Понимаю, что ему, в сущности, неинтересно, что отвечу. Да и сам чувствую, что от таких предложений нельзя отказываться.

Снова киваю, ощущая себя долбаным болванчиком, и Карл выходит.

— У меня от твоего приятеля мороз по коже, честно, — замечаю, когда остаёмся с Роджером вдвоём.

Тот смеётся, и говорит:

— Ты сам с ним свидания захотел. Но вообще мне сложно судить, я за тридцать лет привык к нему. Он не всегда такой, поверь.

Не успеваю ничего ответить, а в помещение входит высокий тощий парнишка с длинными тёмными волосами, собранными в хвост. Под мышкой у него зажат ноутбук, а на лице самое серьёзное выражение.

— День добрый, товарищи, — кивает парень и плюхается на стул, на котором ещё недавно сидел Карл. — Выкладывайте, на кого инфу нарыть требуется.

Он кладёт на колени ноут, открывает крышку и выжидательно смотрит на меня, подняв бровь. Выкладываю всё, что знаю о Маше: адрес, куда провожал, место учёбы, возраст, приметы. Этого, на удивление, оказывается вполне достаточно, и буквально через пару минут он подзывает меня к экрану, чтобы показать фотографию той, что слишком часто вижу в последнее время.

— Она? — интересуется парень.

— Точно.

Он удовлетворённ хмыкает, захлопывает крышку ноута, а у меня перед глазами стоит фотография Маши. Что-то смущает меня, только не сразу понимаю, что именно. Чёрт! Какой же я дебил… Я же знаю эту Машу, знаю, мать их. И как раньше-то не вспомнил? Да, она выросла, изменилась, но это всё ещё она — маленькая девочка с тонкими косичками из соседнего двора

— Ок, сейчас распечатаю, что нарыл. Бумаги у Карла заберёте.

И, не сказав больше ни слова, выходит из помещения.

Карл точно не из тех людей, время в компании которых летит незаметно, однако, когда сидели в его кабинете, пили виски и разговаривали о жизни и наших местах в ней, мне даже на несколько мгновений показалось, что смог разглядеть что-то человечное сквозь толстую броню ледяного панциря.

Когда еду домой в такси, оставив мотоцикл возле входа в «резиденцию» Карла и его «Чёрных ангелов», из головы не выходит Маша. Это точно она — двух вариантов быть не может, я наконец узнал её. Худенькая большеглазая девочка с двумя косичками, что крысиные хвостики и острыми коленками. Мне примерно двадцать два было, когда увидел её в нашем дворе. Она сидела под проливным дождём, вытирала глаза и раскачивалась на ржавой качеле. Я возвращался с какой-то гулянки — весёлый, довольный, «душа нараспашку». Как раз пошли первые серьёзные заказы, деньги потекли пусть не полноводной, но вполне себе стабильной рекой. Я всегда жил просто, не загоняясь по мелочам и любая боль, жившая внутри меня, не выплёскивалась наружу.

А тут эта девочка вся в слезах и соплях, мокрая и несчастная, что выкинутый на улицу котёнок. Жалко стало, подошёл.

Совсем не помню, о чём говорил с ней — двенадцатилетней пигалицей, но в итоге она начал смеяться. Наверное, не нужно было этого делать, но после того вечера стал часто натыкаться на неё. Не придавал этому значения, просто болтал с ней о чём-то и пару раз угостил мороженным. Так продолжалось года три, Маша превратилась в угловатую и нескладную девушку, а потом пропала. Я и думать о ней забыл, но взаимно ли? Что-то подсказывает, что обо мне-то как раз и помнят.

Это полная задница, потому что я явно не из тех, о ком стоит годами печалиться. А ещё не даёт покоя, что тётя Зина так упорно намерена нас с ней свести, хотя ведь чётко объяснил, что у меня есть девушка и никакие невесты мне нах не упали. Вхожу в подъезд, поднимаюсь на свой этаж и звоню в дверь соседки. Хмель бурлит в крови, решимости во мне сейчас полный организм. Не знаю, сколько толкусь у двери, вдавливая кнопку звонка до упора, не отпуская руки, но в ответ полная тишина. Почему этой женщины нет дома, когда она так нужна? А может и хорошо, что нет, потому что сейчас так зол и растерян, что беда может случиться.

Чёрт с ней, с тётей Зиной. И с Машей тоже — потом разберусь. Открываю свою дверь, вваливаюсь в квартиру, захлопываю замок и иду в сторону кухни, скидывая по дороге шмотки. Когда остаюсь абсолютно голым, а сквозняк приятно холодит разгорячённую кожу, вспоминаю, что Полина так и не позвонила мне. Возвращаюсь к месту, где бросил штаны, нахожу в кармане телефон и набираю несколько раз номер той, кого хотел бы видеть сейчас рядом.

— Паша? Я закрутилась, извини. — Её голос медовой рекой растекается по моим венам, а я чувствую облегчение. Почему-то боялся, что когда поедет к отцу, больше не вернётся.

Такой глупый страх, но мириться с ним невозможно. От одной мысли, что Полины не будет в моей жизни хочется проломить кому-нибудь череп, разрушить целый мир до основания, но сделать всё, чтобы это оказалось лишь дурным сном.

— Всё нормально?

— Да, на удивление, — тихо смеётся, а я представляю, какая она, должно быть, красивая в этот момент. — Кстати, у меня для тебя кое-какие новости… Но это при личной встрече.

— Извини, Поля, я немного выпил, не смогу забрать тебя. Такси вызвать?

Это сам я могу пьяным в хламину рассекать по переполненным машинами дорогам, с ней не могу себе такого позволить.

— Нет-нет, не переживай, я сама приеду. Сейчас только кое-какие дела закончу и сразу приеду.

В итоге прощаемся, а я бросаю телефон на кухонный столик и иду в ванную. Нужно принять душ, чтобы смыть с себя все дурные мысли, прочистить голову. Тёплые струи щекочут кожу, а я опираюсь лбом о стенку душевой кабины и закрываю глаза, позволяя каплям стекать по спине и плечам. Сейчас мне хорошо и спокойно, а на всё остальное плевать с высокой горы.

Вдруг на спину ложатся чьи-то ладони, а я резко разворачиваюсь, чуть не падая. За шумом воды и своими размышлениями даже не заметил, как кто-то вошёл в ванную и открыл дверь душевой кабины.

— Мать твою! — выдыхаю и зажмуриваюсь. В тайне надеюсь, что это дурной сон. Вот открою сейчас глаза, а передо мной окажется хотя бы Полина.

— Ой…

Маша смотрит на меня, вытаращив глаза и стремительно краснеет и отводит взгляд, будто это я в её дом голым припёрся. Выключаю воду, чтобы не раздражала шумом своим.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Чеканю каждое слово, а Маша вздрагивает, будто хлыстом рядом с её лицом воздух рассекаю.

— Я…

— Что "я"? Ты вообще как сюда попала?

Делаю шаг на пол, не заботясь тем, что мокрый и не одет. Мне надоел этот фарс, Маша эта придурочная в печени сидит, что кричать готов.

— Я… — снова блеет и глаза отводит, рукава до кончиков пальцев натягивает. — Там открыто было.

— Хрен тебе, я запирал, — рявкаю и хватаю её за руку. Сейчас узнаю, какого чёрта она кутается в своё шмотьё. — Не дёргайся, поняла?

Маша икает и замирает истуканом. К чёрту порядочность, на хрен воспитание. Когда завалилась к чужому мужику в ванную, должна была башкой своей тупой думать, что делала.

Резко задираю рукав серой водолазки, и в глазах темнеет от увиденного. Мать их!

— Это что такое? — касаюсь большим пальцем белых рубцов на бледной коже предплечья. Тех здесь херова туча: давно заживших, побледневших, но много и свежих. — Говори!

Маша вжимает голову в плечи, пытается руку вырвать, но фиг у неё выйдет. Я намерен расставить все точки над I, или вот прямо здесь в дугу её сверну.

— Паша, Пашенька, — всхлипывает, а карие глаза слезами наполняются. — Я люблю тебя, я всю жизнь тебя люблю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты в своём уме? Кого ты там любишь?

Чувствую, что сатанею. Надо успокоиться, а то долбану эту пришибленную головой о стену.

— Тебя! С двенадцати лет!

До последнего надеялся, что показалось, что на самом деле не она это, но дерьмовый сериал со мной в главной роли продолжается.

Маша вскрикивает, когда неосознанно сильнее руку её сжимаю. Наверное, завтра синяки останутся, да только как-то плевать.

— Ты поэтому всюду на глаза попадаешься? — спрашиваю, хотя сам давно уже знаю ответ. В тот момент всё понял, когда юный гений мне её фотку показал.

— Да.

— Почему сразу не сказала, кто ты?

— Мне хотелось, чтобы ты сам меня вспомнил, — снова всхлипывает и обнимает руками дрожащие плечи. В этот момент она ещё более жалкая, чем всегда.

Наверное, по законам жанра сейчас я должен расчувствоваться, прижать горемыку к своей груди и дать выплакаться, а потом мы закружимся в свадебном танце, да только делать мне больше нечего. Карл прав был, когда сказал, что такие фокусы нужно на корню обрубать, пока только хуже не стало. Чёрт, вспомни я её раньше, давно бы уже отделался, а сейчас она торчит в моей ванной, в которую хрен пойми как пробралась, а я, мать их, всё ещё голый.

Протягиваю руку, снимаю с сушилки полотенце и обматываю вокруг бёдер. Хватит стриптиза, только не перед Машей.

— Пошли, — говорю, выходя из ванной.

Прохожу на кухню, достаю из шкафчика бутылку виски, стакан и наливаю себе щедрую порцию. По звукам за спиной понимаю, что Маша мнётся у порога, топчется, но не проходит.

— Садись, — указываю рукой на стул, но сам так и остаюсь стоять, разглядывая что-то за окном. Очередной обжигающий гортань глоток теплом разливается по венам. Мать их, я же хотел протрезветь, но, наверное, не в этой ситуации.

— Павлик… я… извини меня, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать.

«Пугать». Какое странное слово, неудобоваримое для моей психики.

— Как в квартиру попала?

— Я у тёти Зины ключи украла, — пищит и всхлипывает. Клептоманка чёртова, но хоть не юлит.

— Воровать не хорошо, но ладно. Ключи на стол.

Я не смотрю на неё, потому что не хочу провоцировать её на какие-то решительные действия. С такими, как она нужно резко и быстро рвать всё, что ещё даже не успело зародиться, потому что только хуже будет.

— Павлик, может, сама тёте Зине отдам?

Она ещё изо всех сил цепляется за какие-то возможности, варианты просчитывает, но делает только хуже.

— Ключи положи на стол.

Вздыхает, но слушается. Молодец, Маша.

— Теперь рассказывай, какого хрена у меня в квартире делала.

— Я хотела поговорить. Поняла, что ты не помнишь меня, рассказать хотела, напомнить.

Это почти смешно, если бы не было так глупо. Будто мест других нет в этом мире, кроме моей ванны, где мне что-то напомнить можно.

— Маша, что ты мне напомнить хотела? — Всё-таки поворачиваюсь в её сторону, а Маша вздрагивает, чёртова истеричка. Что за дёрганое существо? — Что когда-то давно купил тебе три мороженки?

— Черыре.

— Что, прости?

— Четыре мороженки, — горько усмехается и закрывает лицо руками. Вздрагивает всем телом, приглушённо всхлипывает. Когда отнимает ладони и смотрит на меня, в глазах вызов и боль пополам: — Я в тебя влюбилась в тот момент, когда ты подошёл ко мне такой красивый, сильный, улыбчивый. Ты казался очень счастливым, а я ведь из дома в тот момент ушла, хотела пойти на рельсы лечь, только не знала, в какой стороне вокзал.

Слова из горла вырываются с трудом, Маша будто проталкивает их, сглатывая.

— А ты подошёл, просто подошёл, а мне казалось, что меня солнце коснулось. Чуть не задохнулась от восторга, думала, что таких не бывает, что ты снишься мне.

Господи ты боже мой, зачем я тогда это сделал?

А Маша, меж тем, продолжает:

— Ты смеялся так заразительно, а мне ведь всего двенадцать было и я так мечтала умереть, но появился ты и показалось, что можно смотреть на тебя и просто радоваться, что в жизни смысл появился. Не понимала тогда ещё ничего, просто хотела видеть каждую минуту. Со школы приходила, в ваш двор шла и тебя караулила. Иногда до ночи сидела.

— До ночи? А родители?

Маша горько усмехается, а в глазах столько тоски, что словами не передать.

— Родители тогда зарабатывали свой первый миллион и им точно было не до меня. Я потому и умереть хотела, что ведь думала: вот сдохну, и они хотя бы на мои похороны приедут. Дура, да?

Пожимаю плечами и закуриваю. В глубине души шевелится жалость к несчастному ребёнку, которого судьба потолкала вилами в бака, только мы уже давно выросли.

— А куда ты пропала потом?

— Ты заметил? — загорается радостью, от которой зубами скрипеть хочется. — Умерла бабушка, и родители всё-таки приехали… и увезли меня. Правда, не в новую счастливую жизнь, а в больницу упекли, но это долгая история.

— В больницу? Ты заболела?

Снова горькая усмешка, а вместо ответа — закатанный до локтя рукав.

— Зачем ты это с собой сделала?

— И продолжаю делать, — кивает, потирая руку, словно это сможет уничтожить следы сотен касаний лезвиями. — Я просто хотела быть с тобой, но родители решили, что я сошла с ума.

— Маша, прекрати. Мне очень жаль, что так всё вышло, правда.

— Но ты ни в чём не виноват был, — машет головой, вскидывая руки. — Я просто хотела любоваться на тебя. Знала же, что маленькая ещё, что рано мне ещё, но любить-то тебя мне нельзя было запретить. А когда родители приехали, они поняли, куда хожу и кого выглядываю целыми днями. И испугались за меня.

— И долго ты там пробыла?

— В больнице? Недолго, чуть меньше года, но в бабушкину квартиру мне запретили возвращаться. Да и продали её, чтобы не напоминала ни о чём. Боялись, что снова тебя увижу и с катушек слечу. Да только тем только хуже сделали, потому что без своего солнца мне совсем плохо.

Дичь какая-то.

— Маша…

— Я пугаю тебя? — округляет глаза и несколько раз удивлённо моргает. — Нет-нет, не бойся, я ничего тебе не сделаю, никому не сделаю. Я больше не буду попадаться тебе на глаза, обещаю.

— А как ты у тёти Зины оказалась? — Всё-таки этот вопрос мне покоя не даёт.

— Они с моей мамой и правда приятельницы. Но мама не знала, что ты совсем рядом живёшь. Знала бы, к батарее меня приковала. Я тогда совсем случайно попала к тёте Зине, осталась на ужин, а тут вплыл ты. Боже мой, точно оживший сон! Я так долго об этом мечтала… Ладно, я пойду.

— Извини, что не вспомнил.

Маша кивает и улыбается.

— Такое случается, но я мечтала, что будет по-другому. Да и ладно.

Она порывисто поднимается, снова опускает рукава, не прекращая улыбаться.

— Пока, Павлик, — касается моего плеча рукой и вздыхает.

И выходит из комнаты, и вскоре раздаётся хлопок входной двери.

