Этот день ничем не отличался от других. Хромой мужчина принес еду, через двадцать минут забрал тарелку и ушел. Я лежала с закрытыми глазами и вспоминала Батыра.
Мне казалось, чем больше я о нем думаю, тем… Сильнее он будет это чувствовать. Глупо, я знаю. Возможно его вообще убили, но где-то внутри тлела надежда, что он жив.
Иногда я плакала во сне и просыпалась от собственного хриплого крика. Мне было страшно, но это стало привычкой. Я просто смирилась с действительностью и ждала, когда меня пустят в расход.
За дверью всегда было тихо. Я даже не всегда слышала шаги мужчины, который меня кормил. Единственное, что было громким – это повороты ключа в замке. Дальше – разъедающая тишина.
Но сегодня что-то идёт не так. Сквозь дремоту я слышу топот и отголоски криков. Открываю глаза и смотрю в стену. Наверное, сейчас всё закончится? Да. Они пришли за мной, чтобы убить. Ведь именно так поступают со всеми, кто связывается с такими мужчинами как Батыр.
Эти отношения загораются как спичка и также быстро гаснут.
Сажусь, голова болит постоянно. Стараюсь не делать резких движений и не вызывать тошноту. У меня от рвоты болят мышцы живота и потом неприятно глотать.
Голоса становятся ближе. Глубоко вздыхаю. Вряд ли это будет страшнее, чем столько времени не знать, что с ним.
Мысли снова путаются. Вроде все умирающие перед смертью молятся. Я не знаю ни одной молитвы и я даже не крещеная. Отправит меня Бог в ад или всё же сжалится за этот сложный земной путь? Плевать. Пусть спасет Батыра хотя бы от мук, а я как-нибудь справлюсь.
За дверью щелчки, будто стреляют. Звук очень похож на тот, что был тогда в машине. Они заметают следы и убирают всех?
– Здесь! – слышу мужской голос.
Они открывают дверь. Сначала не могут попасть в личинку, а потом всё-таки дверь распахивается. Не хочу смотреть в глаза своей смерти, пусть сделают это быстро.
– Ксюша, – знакомый хриплый голос. Поднимаю голову. Азамат. У него что-то случилось с лицом. На левой щеке будто ожог, кожа как смятая бумага.
– Азамат? – голос срывается и я подгибаю ноги под себя.
– Всё хорошо. Можешь встать? – присаживается на корточки и я чувствую запах его свежего одеколона.
Он подаёт мне руку и я медленно встаю, голова плывет и я сразу же падаю. Азамат меня подхватывает и я вцепляюсь в его плечи ногтями, как за последнюю соломинку. Рыдания вырываются из груди. Азамат поднимает меня на руки и прижимает к себе.
– Всё хорошо, хорошо, – успокаивает, а я едва держусь в своем сознании. Снова тошнит.
– А Батыр? Где он? Азамат, пожалуйста, – пытаюсь слезть, но он не даёт.
– Пока живой.
Пока? Есть шанс, что он…? Слова застревают в горле, а слезы всё никак не останавливаются.
– Не смотри, – просит, когда мы выходим из подвала. Пахнет пылью и чем-то тяжёлым. Будто смог. Нос щекочет, а в лёгких оседает грязь. Сжимаю глаза сильнее, стараюсь ни о чем не думать. Но, конечно же, не получается. Мой Батыр, как же так.
Вокруг мужчины разговаривают на казахском. Судя по голосам, их много. Когда Азамат говорит, я чувствую ухом вибрацию в его груди. Мне холодно и жарко одновременно. Мы выходим на улицу и я чувствую свежий воздух.
– Уже можно открывать? – спрашиваю.
– А?
– Ну, глаза можно открывать? – сжимаю между пальцами ткань его футболки.
– Да.
Глаза слепит. На улице вечер, но ещё светло. Какое небо яркое. И деревья. Какое всё красивое. Я не знаю, где мы, местность незнакомая. Похоже на заброшенное предприятие в старой части города.
Азамат кладет меня на заднее сиденье, осторожно подкладывает что-то под голову. После стольких дней на бетонном полу, мягкость сиденья кажется просто пуховой периной. Его лицо расплывается и я медленно прикрываю рот рукой.
– Меня сейчас вырвет.
– Бля, – отзывается водитель. – Там есть ведро. Но может всё-таки не будешь блевать прямо в машине?
– Извините, я не специально, – оправдываюсь.
– Не слушай, всё нормально. Рома тебя отвезёт в больницу сейчас. Уже ждут вас.
– Аон?
Азамат сжимает губы, будто решает, говорить или нет.
– Я тебе уже сказал, пока живой.
– Да, но где он?
Азамат вздыхает и щурится. Я хоть и вижу его расплывчато, но кажется, раньше он выглядел по-другому. Сейчас синяки под глазами, глубокая морщина между бровями и впалые щеки. Наверное, он всё это время был на жутком стрессе.
– В аду, Ксюша. Там, откуда обычно вывозят в черном мешке.