Смотрит так, будто привидение увидела. Хотя так и есть.
Похудела. И волосы короче стали. Взгляд совсем другой. Выжженный.
– Ты… как это? – щурится, разглядывает меня. Лицо мокрое от слёз, нижняя губа дрожит. Пальцы колет, как хочу прикоснуться.
Чувство вины ломает, но нельзя сломать то, что уже разбито вдребезги. Я уже не человек. Оболочка.
– Ты всё это время был жив? – шепчет.
– Да.
Молчит. И я тоже. Горло сводит от того, что я хочу ей сказать. Как много.
– Это была ваша игра?
– Так было нужно.
– Нужно?! Ты хоть знаешь, что я пережила?! – вскрикивает и лупит меня по лицу.
Знаю, сладкая. Всё знаю. И чувствовал всё вместе с тобой. Мало врезала.
Ксюша хватает меня за руки, проверяет, точно ли я. А потом толкает от себя. Убегает в дом. Иду следом, но стоит зайти как она бросает в меня подушку. Плачет. Нет, рыдает.
– Как ты мог?! Как ты мог так поступить?! Я же умерла в тот день вместе с тобой! И всё это время была как не живая! Как ты смог быть со мной таким жестоким?!
– Чтобы они не убили тебя, Ксюша. Всё было сложно. И опасно. Это был единственный выход, чтобы спасти твою жизнь. Я всё отдал, чтобы они не добрались до тебя. И сделал бы это ещё раз. Ситуация пиздец, я всё понимаю и знаю. Но тогда нельзя было по-другому.
Она визжит раненым животным, а у меня сжимаются лёгкие. Я сломал её. Так сильно, что не уверен, смогу ли исправить хоть процент.
– Тимур знал?
– Знал.
Она бросает в меня стеклянный графин, прикрываю рукой лицо. Стекло разбивается об кулак и я стряхиваю кровь и осколки на пол.
– Ненавижу тебя! От того, что так сильно люблю. Будь ты проклят, Батыр. За все свои игры, за манипуляции эти. Я тебе доверилась, всю себя отдала, а ты… – садится на пол и закрывает уши. – Как ты мог, я не понимаю.
Сажусь на корточки перед ней, затем на колени. У меня горит грудь, внутри всё разрывается и переворачивается. Я знаю, что виноват. Нет никакого прощения тому, что я сделал. Но так действительно было нужно.
– Ксюша, – кладу руки ей на колени и она вздрагивает.
– Не трогай меня.
– Ксюша, пожалуйста.
Она смотрит мне прямо в глаза и снова плачет. Каждая слеза – яд. Отравляет меня, разъедает до костей.
– Ты мог хотя бы сказать, что это необходимость и я бы ждала. А так… Господи, я даже ходила выпрашивать твое тело к следователю. Он тоже знал?
Этот следователь грёбаный кукловод. Я продал себя за жизнь Ксюши. И, к счастью, следак не воспользовался ею, хотя ему ничего не стоило нарушить наши договоренности.
– Следователь знал.
– То есть все были в курсе и никто даже не додумался сказать правду? – вытирает лицо воротником футболки.
– Знали немногие. Только те, кто мог обеспечить тебе безопасность.
– Причем тут я, Батыр? Я ничего не сделала, у меня не было ни денег, ни власти, ни чего-то другого. Единственное, что меня связывало с криминалом – это ты! – Ксюша дрожит и я так хочу её обнять, чтобы она наконец-то успокоилась.
– Про папашу своего забыла? – встаю. Надо перекурить.
– Чего? Его убили несколько лет назад. Ты убил.
– Да. Но сколько он дерьма сделал за свою жизнь, знаешь? Не знаешь. И не надо это тебе, но факт остаётся фактом.
Она молчит, обдумывает. Всё оказалось не так, как я предполагал. Всё вышло из-под контроля. Я не расскажу Ксюше и половину, потому что это…
– Что с Азаматом и Асылжаном?
– Сидят.
– Из-за тебя?
Вздыхаю. Из-за всего.
– Из-за меня, в том числе.
– Не понимаю. Ты вышел на свободу, а они – нет?
Закуриваю прямо в доме. Я не знаю как объяснить то, что произошло. И со мной, и с ними. Азамат… блядь, мой Азамат.
– Ксюша, – зову, а она вскакивает и бьёт меня кулаком в плечо.
– Да господи, почему нельзя сказать правду?! Ты говорил про доверие, а сам молчишь как партизан. Зачем ты появился тогда? Чтобы что, Батыр? Делать вид, что я тебя год не оплакивала?! У тебя есть хоть капля сострадания и сожаления?
Ксюша снова плачет и я уже не сдерживаюсь. Тушу сигарету в пепельнице и подхватываю девчонку на руки. Кладу на диван, придавливая своим телом. Она отбивается, пару раз царапает мне лицо. Плевать. Может хоть шмальнуть в меня, я стерплю.
– Я так боялась тебя потерять, Батыр. И не могла смириться с твоей смертью, а потом ты появляешься вот так. Это жестоко. И несправедливо, – давит мне на плечи, то ли притягивает, то ли отталкивает.
– Я знаю, сладкая, – утыкаюсь носом в тонкую шею, вдыхаю её запах и чувствую дрожь в теле. Я страдал не меньше. Я знал каждый её шаг, видел как она менялась день ото дня. Я следил. И рвал на себе кожу, потому что не мог сказать, что я жив. – Не прощай, я этого не заслуживаю. Если прогонишь, я уйду. Оставлю тебя в покое навсегда.
Ксюша колотит меня руками по спине, тянет с такой силой футболку, что она с треском рвется. Ей больно. Очень больно. Из-за меня.
– Как ты мог?! Мы же были вместе, а ты заставил меня сгореть, – срывается на плач. Прижимаюсь к ней, проталкиваю руку под затылок, чувствую мягкость волос. Веду носом по щеке, касаюсь губами подбородка.
Я скучал. Я пиздец как скучал. Выл как побитый пёс.
Голова щёлкает. Сейчас главное не провалиться в небытие, как это бывало в последние месяцы. Резко наступала темнота, а потом свет, где я видел свою девчонку.
– Я тебя люблю, Ксю-ша. Не подох только из-за тебя. Всё отдал. Ничего больше нет. Ни денег, ни авторитета, ни людей рядом, ни-че-го. Гол как сокол. Посмотри на меня, – сжимаю пальцами её скулы.
Она поднимает глаза полные слёз. Не хочу, чтобы плакала. Она должна улыбаться. Хватит с неё дерьма, нельзя столько одному человеку тащить.
Прижимаюсь губами к ее, слизываю стон вперемешку с мольбой. Ксюша кусается. Сильно, больно. До крови.
Плевать. Я готов на всё. Пусть хоть режет. Я не хотел её ломать, не хотел новых потрясений. Я думал, всё будет по-другому. Но случилось как случилось, не отмотать время назад.
Ксюша тянет мои джинсы вниз, снимаю с нее шорты. Никакой прелюдии. Никаких ласк.
Животные. Израненные, потерянные, но наконец-то преодолевшие ужас и нашедшие друг друга.