В плену удовольствия

Глава 19

Раньше они собирались переночевать в доме отца Евы. А теперь выяснилось, что когда в Брайтоне принц-регент, то снять там комнаты так же трудно, как найти иголку в пресловутом стоге сена.

Примерно так отвечали владельцы разных гостиниц, куда Эш обращался в поисках места для ночлега. Ева была всецело за то, чтобы направиться в Лондон, хотя им пришлось бы последние пару часов ехать в темноте. Эш и слышать об этом не хотел. Он не доверял погоде, не желал рисковать лошадьми, хотел получить свой ужин, а еще собирался поговорить с Евой по душам, что давно пора было сделать. И это самое важное. Им нужно откровенно побеседовать.

С тех пор, как они покинули дом ее отца, Ева все больше уходила в себя. Эш ожидал, что она будет спорить по поводу предполагаемого их брака, но, не обмолвившись об этом даже вскользь и ни слова не сказав о безобразном скандале с Мартой, Ева сидела в двуколке, сжавшись в комочек, словно побитая собака, и Денисон не знал, как вызвать ее на разговор.

Казалось, ссора с мачехой сокрушила ее дух. Если бы Эш вмешался тогда в перепалку, то опустился бы до уровня Марты. Ему не терпелось заткнуть этой женщине рот и, кажется, это удалось, когда он заявил о намерении жениться на Еве. Но он лишил дара речи не только Марту, но и Еву.

В итоге путешественники снова оказались на почтовой станции в Какфилде, где в последний раз меняли лошадей на пути к отцу Евы. Хозяйка станции сдвинула брови, когда Эш попросил комнаты для себя и своей сестры — он был вынужден прибегнуть к этой уловке, раз у его спутницы не было ни горничной, ни компаньонки, чтобы охранять ее репутацию. И это его вина, о чем сердито напомнила Ева, когда они поднимались по лестнице.

Предложенные комнаты, на взгляд Эша, никуда не годились: тесная спальня для Евы, а для него расположенный напротив, через коридор, номер размером не больше сундука, с узкой раскладной кроватью.

— У моей собаки конура просторнее, — заявил Эш.

Хозяйка пожала плечами:

— Не хотите — не берите. Это все, что у меня осталось.

Ева немного оживилась, когда наверх принесли их багаж: вместительный кожаный чемодан Эша и ее небольшой дорожный саквояж.

Глядя, как посыльный втаскивает чемодан Денисона в комнату-сундук, Ева недоверчиво спросила:

— Что, скажите на милость, вы с собой взяли?

— О, все, что мой камердинер сложил для короткой поездки. А что взяли вы?

— То же самое.

Она подняла с пола саквояж и направилась в свою комнату.

Эш обрадовался, заметив вспыхнувшее в глазах Евы веселье.

Но войдя в номер и закрыв за собой дверь, Ева уже не усмехалась. Та ссора с Мартой не просто сокрушила ее дух — она ощутила себя беззащитной, словно лазутчик, схваченный в стане врага. Для нее эта стычка значила бы гораздо меньше, если бы не произошла в присутствии Эша. Но он услышал от Марты достаточно гнусных слов, чтобы составить самое худшее мнение о доставшемся Еве наследии Клэверли.

У нее ушли годы на то, чтобы победить презрение Марты и научиться быть довольной собой. И вот она снова чувствует себя ребенком.

Вошел лакей и разжег в камине огонь. Машинально опустившись в кресло, Ева уставилась на языки пламени, лижущие щепки для растопки. В голове звучали слова мачехи: «Она колдунья! Жаль, что ведьм больше не сжигают на кострах!» Не только Марта называла Антонию колдуньей, но и лучшая подруга Евы, Далси. Хотя это было много лет назад, когда мать еще была жива. Уже тогда Ева начала отвергать дар Клэверли. Но как бы сильно она ни старалась, он проявлялся совершенно неожиданно.

Мысли обратились к Эшу. Во время долгой поездки до Какфилда Ева ожидала, что он заговорит о своей явной лжи касательно их предстоящего брака. Она надеялась… Неважно, на что, так как если Эш собирается жениться на ней, лишь чтобы поступить по чести, ей такого не нужно!

Она сама не понимала, чего хотела, и не знала, как поступить и что отвечать на вопросы спутника, которыми он ее засыпал.

А всему причиной ее боязнь, что у Эша сложится о ней дурное мнение. Какого черта это значит для нее так много? Почему бы ей просто не быть самой собой?

Вошла горничная с кувшином горячей воды, и Ева встала с кресла. Может, она снова обретет душевное равновесие, когда освежится и переоденется?

Едва служанка вышла, Ева начала раздеваться.

На этом постоялом дворе не было отдельных кабинетов, поэтому пришлось поужинать в общей столовой — тесной, набитой людьми комнате, где света едва хватало, чтобы разглядеть сидящих за соседним столом. Это устраивало Эша, ведь если бы их с Евой узнали здесь, находящихся так далеко от дома, в людной гостинице, запросто могли бы пойти сплетни.

Он настоял, чтобы спутнице принесли бокал вина, и, ожидая пока подадут ужин, продолжил свой монолог о всяких пустяках. Ева сидела молча, даже не пытаясь притвориться, что слушает. В конце концов, у Эша лопнуло терпение, и он сказал:

— Я же просил вас выпить это вино.

Она бросила на него взгляд, полный затаенного недовольства, но подняла бокал, сделала большой глоток и спросила:

— Теперь довольны?

— Нет. Вам не удастся отделаться от меня, отгородившись молчанием.

— Я не хочу ни о чем говорить.

— Поздно. Слишком многое было сказано. Слишком многое случилось. Я имею право знать, что происходит.

Ева вздернула подбородок:

— Какое право?

— Вы так быстро позабыли? Мы ведь с вами помолвлены.

— Не помню, чтобы соглашалась на нечто подобное.

У Эша чуть не вырвался вздох облегчения. Она снова возвращалась к жизни. Скрестить с ним шпаги — лучше ничего и не придумаешь, чтобы взбодрить Еву. Хорошо. Он снова атаковал ее:

— Вы согласились, раз не стали возражать, когда ваш отец пожелал нам счастья, процветания и долгих лет жизни вместе. Почему вы промолчали, Ева?

Она поправила лежащую на коленях салфетку и, не поднимая глаз, ответила:

— Он был так счастлив в ту минуту. Я не хотела его разочаровывать. Да и как я могла исправить его ошибку без длинного путанного объяснения? Он бы не понял.

— Теперь уже поздно. Мы связаны друг с другом.

Ее плечи поднялись от глубокого вдоха. Эш решил, что сейчас получит горячий отпор, но собеседница лишь трепетно выдохнула и поднесла стакан к губам.

Веселье в глазах Эша сменилось мягким выражением. Он выиграл первый раунд, и теперь пора стать с Евой нежным, если она это позволит.

— Я вам не враг, но я и не дурак, — произнес он тихо. — Я могу смириться с одним или двумя случаями, объяснить которые не могу. Я даже могу принять то, что произошло с нами в наших снах. Но после того случая с Мартой я в полном замешательстве. Я не знаю, что думать и чему верить. Помогите мне разобраться.

— А вы уверены, что готовы к этому?

Вообще-то, Денисон не испытывал такой уверенности. Он полагался на логику, был по натуре скептиком, а ход мыслей женщин часто ставил его в тупик. Но тут все было по-другому. Ева — его женщина, и неважно во что он верит. Главное — во что верит она.

Он потянулся через стол и взял ее за руку. Ева вскинула на него взгляд, казавшийся таким уязвимым, что это потрясло Эша.

— Я не собираюсь вас осуждать, — прошептал он.

И тут же быстро выпустил ее руку и откинулся обратно на стул, потому что ее глаза вспыхнули огнем. Определенно, он сказал что-то не то.

Тихим, но при этом исполненным ярости голосом Ева заявила:

— Вы имеете в виду то, как осуждали мою тетю? Гадание по ладони и на хрустальном шаре — всегда отличный повод для смеха, не так ли? Думаете, я не замечала, как вы закатывали глаза, стоит мне упомянуть мой дар Клэверли? Так что не говорите мне, что не будете меня осуждать!

— Я никогда не закатываю глаза!

— Не в буквальном смысле. Но вы не желаете принимать меня такой, какова я. Думаете, я этого не понимаю? Вы опровергаете логикой все, что не можете объяснить. О, вы могли бы заодно разделаться и с моим даром. Я не буду лгать вам или пытаться избежать правды. Теперь даже не подумаю так поступить.

Эш глотнул вина, затем еще раз. Не хотелось расстраивать Еву еще больше, но жаль было упускать случай, которого могло больше не представиться. Когда Ева возьмет себя в руки, она вновь решительно воздвигнет труднопреодолимые барьеры, которыми держит его на расстоянии.

Она взглянула поверх края бокала на Эша:

— Ну?

Только этого поощрения он и ждал:

— Марта заявила, что вы читаете ее мысли. Вы можете заглядывать в головы людям и узнавать, о чем они думают?

— Нет. Не совсем. Я не могу выбрать кого-то и решить, что хочу прочесть мысли этих людей. Хотя иногда чьи-нибудь мысли против моей воли возникают в моем мозгу. Я не могу подслушивать, о чем думают незнакомцы или даже мои близкие. — Она покачала головой. — Я думала, что покончила с этим. — И добавила отчаянно: — Я изо всех сил старалась подавить это в себе. И лишь недавно всё началось снова.

«Не спеши судить. Держи разум открытым. Просто слушай», — приказал себе Денисон.

Ева встретилась с ним взглядом:

— Мои родственники по линии Клэврели называли это «харизма Клэверли». «Харизма» означает «дар».

Эш кивнул:

— Да, я знаком с греческим языком.

— Ну разумеется, так и должно быть — вы же выпускник Оксфорда. Так вот, эта «харизма» может быть не только даром, но и проклятьем.

Самым успокаивающим тоном, на какой был способен, Денисон произнес:

— Расскажите мне про него, чтобы я смог понять. Когда «это» началось? Как и когда вернулось снова?

Но его тон произвел обратное действие.

— Вовсе не обязательно обращаться со мной, как с больной. И не нужно что-то у меня выпытывать. Я же обещала, что не буду лгать и скрывать правду.

— Прекрасно! — отозвался Эш таким же раздраженным голосом, каким с ним разговаривала Ева. — Но все же хотелось бы узнать ответы на свои вопросы. Когда вы впервые ощутили этот дар? Когда и как он вернулся?

Но тут подали первое блюдо — говяжий бульон с перловкой. Ева сперва съела ложку супа и лишь потом ответила:

— Вы должны понять, что среди всех Клэверли я не самая одаренная. Мы все обладаем «харизмой» в разной степени. Моя мать, Антония, была самая талантливая из нас, но даже она не могла читать людские мысли по собственному желанию. Мы не выбираем людей — они сами нас выбирают. О нет, конечно же, не нарочно, а неосознанно, даже не подозревая об этом, — она съела еще одну ложку бульона. — Мой дар постепенно развивался, немного обогнав даже способности моей тети, когда случилась самая большая беда.

Она замолчала, и Эш, подождав немного, подсказал:

— Умерла ваша мать.

Ева кивнула, рассеянно помешивая суп в тарелке. Не поднимая взгляда, она пояснила:

— Мне тогда было двенадцать лет. А когда закончился год траура, отец женился на Марте. Она переехала в наш дом — дом моей мамы, как я тогда думала. Отец часто отсутствовал. — Ева подняла глаза. — Вы слышали Марту. Видели, какая она. Из-за «харизмы Клэверли» она заставляла меня чувствовать себя ведьмой. Нет, хуже — уродом. Мы никогда бы не ужились вместе. Поэтому я переехала к тете. Но перед этим я узнала, что люди боятся моего дара и мне следует держать его в секрете. Я слишком часто разыгрывала своих друзей, показывая им, насколько искусна, — вы понимаете, о чем я.

— Что вы делали?

Она поджала губы:

— А как вы думаете? Гадала по чайным листьям и ладоням! Вы будете разочарованы, но я не смотрела в хрустальный шар. Антония была единственной из Клэверли, кто мог видеть будущее, но и она не пользовалась хрустальным шаром. — Ева покачала головой. — Скоро у меня не осталось друзей. Они считали меня странной.

Взглянув на Эша, она продолжила:

— Но больше всех повлиял на меня отец. Он чувствовал себя неловко с женой и дочерью, у которых были видения, а от этого было не по себе нам с мамой. Вот тогда я и решила отречься от дара Клэверли и стать обыкновенной девочкой.

— И вы вот так просто взяли и погасили его в себе? — В голосе Эша прозвучало сомнение.

Ева коротко рассмеялась:

— Там особо нечего было гасить. Я уже говорила, что не так уж сильно развила свои способности. Когда я бросила гадание на чайных листьях и по линиям на ладони, все что у меня осталось — лишь моя интуиция.

— И никаких голосов?

Она наморщила лоб:

— Я бы не назвала это голосами. Изредка я могла читать мысли людей, а еще у меня были очень яркие сны.

— Да уж. Нам обоим это известно.

Ева сердито посмотрела на Эша. Его улыбка увяла, и он сменил тему:

— Вы сказали, что должны были держать свой дар в секрете. Но мисс Клэверли так не поступает.

— Просто люди полагают, что она освоила несколько салонных фокусов, и относятся к ней не серьезнее, чем к цыганке, предсказывающей судьбу.

Не желая рассуждать о мисс Клэверли или гаданиях, Эш сказал:

— Ешьте суп, Ева. Он остывает, — а затем долил вина в их бокалы и осторожно вернул разговор к тому, о чем шла речь, слушая теперь внимательнее, потому что именно это его интересовало.

— Итак, — начал он, — в двенадцать лет вы прекратили использовать свой талант Клэверли, но недавно снова вернулись к нему?..

Эш не закончил вопрос, потому что хотел, чтобы Ева не воспринимала это как полицейский допрос, а понимала, что он действует в ее интересах.

Она вскинула подбородок — с вызовом, как показалось Эшу.

— В ту ночь, когда напали на Лидию, в мой разум вторглись мысли какого-то разъяренного человека, собирающегося ее убить. Именно так мне удалось ее спасти: еще до того, как открыть окно, я уже знала, что он там, внизу. Когда я во второй раз услышала в своей голове этот голос, я сразу поняла, что он принадлежит тому же злодею, что напал на Лидию. И снова он был в ярости и собирался расправиться с Нелл, чтобы она его не опознала, хотя даже не знает ее имени и того, что она сбежала из Бедлама. Он считает ее бродяжкой. — Ева на мгновение коснулась руки Эша. — Я виню себя за то, что подвергаю Нелл опасности. Она выходит по ночам, чтобы забрать еду, которую я для нее оставляю. Думаю, в ту ночь, когда ранили Лидия, девочка приходила к двери в подвал. А во второй раз она шла в огород. Именно это влечет ее в Особняк — поиски еды. Но мне и в голову не пришло, что злодей может вернуться после попытки убить Лидию. А Нелл видела его оба раза, и ему об этом известно.

— Она может его опознать? Нелл видела его лицо?

— Нет. Она говорит, что было слишком темно, но он-то об этом не знает и поэтому хочет ее убить. — Ева посмотрела в глаза собеседнику. — Она не годится в свидетели, потому что никогда не даст показаний в суде. Ее отправят в Бедлам, а она скорее умрет, чем туда вернется.

— Нелл никогда туда не возвратится, — заявил Эш. — Даже если для этого мне придется разобрать Бедлам по кирпичику!

В ответ на эти решительные слова по губам Евы скользнула улыбка.

— Я за нее беспокоюсь. Пока этот дьявол разгуливает вокруг, Нелл не может здесь оставаться. Но мне в голову не приходит иного способа помочь девочке, кроме как поймать ее и насильно отсюда увезти.

— Я увеличу количество человек в ночном патруле и разобью их на смены. Анджело не удастся проскользнуть мимо них. А еще скажу им, чтобы не гонялись за бродягами и цыганами.

— Лучше бы я пристрелила злодея, когда у меня была такая возможность! В следующий раз так и сделаю.

Эш улыбнулся, услышав эти пылкие слова, но его по-прежнему кое-что тревожило, и он поспешил спросить:

— Были ли и другие случаи, когда вы слышали голоса?

Ева подняла бокал, рассматривая рубиново-красное вино, а потом ответила резким голосом:

— Да, еще дважды. Об одном вам известно: хотя я и не слышала, что говорила леди Софи, зато перед моим мысленным взором возникли презабавные картины.

Эш поморщился и поспешил продолжить:

— А второй случай?

— Когда вы сказали Марте, что мой отец подмешивает в свой табак опиум, я услышала ее голос. — Ева отхлебнула вина и добавила: — Марта знает, что это не так.

— Что?

— Я не имею в виду те дозы лауданума, которые отец время от времени принимает от головной боли, но вот как обстоит дело: это Марта подмешивала опиум в табак. И теперь, когда отец понял, чьих рук это дело — ведь больше некому — у нее будут неприятности.

— Но зачем она так поступала? — в смятении спросил Эш.

— Вовсе не с целью навредить. Марта пыталась помешать отцу занять какую-нибудь должность, потому что не хотела оставаться одна. У нее нет друзей и вообще никого, кто составил бы ей компанию. Кроме мужа. Лауданум затуманивал разум отца и делал его зависимым от жены.

— Да эта женщина просто… — Эш не смог подобрать достаточно крепкого словца, чтобы закончить фразу.

— Вот именно. — Ева посмотрела на него вопросительно: — А откуда вы узнали, что отец принимает опиум? Мне бы это и в голову не пришло.

Взгляд собеседника стал задумчивым. Помолчав, Эш вздохнул и ответил:

— Вы однажды спрашивали меня о моей матери. Так вот, Анджело написал всё верно: она была хрупким цветком, растущим в пустыне. Моему отцу она была нужна лишь для того, чтобы рожать ему сыновей. К несчастью, для этого ей не хватало выносливости. Когда еще один ребенок родился мертвым, моя мать нашла утешение в опиуме — это единственное, что помогало ей держаться.

Ева ошарашено произнесла:

— Извините. Я не знала.

— А откуда вам знать? — безжизненным голосом заметил Эш. — Это ото всех скрывали. Мой отец был гордым человеком. Он делал вид, что его жена страдает от нервной болезни, потому что потеряла стольких детей. В каком-то смысле он был прав. Именно по этой причине моей матерью сначала завладела меланхолия, а потом уже дошло и до опиума.

Он поднес бокал к губам и сделал большой глоток.

— Я… А сколько вам было лет, когда умерла ваша мать? — мягко спросила Ева.

— Четырнадцать. Она скончалась на моих руках. Не помню, где тогда был отец. А я как раз вернулся домой на каникулы. За матерью, как и за моим братом Гарри, ухаживала сиделка. Бабушка взяла бы на себя заботу о них, но отец, поссорившись, запретил ей переступать порог нашего дома. — Эш наклонил голову, и Ева заставила себя посмотреть ему в глаза. — Это случилось так давно. Теперь я не часто вспоминаю о тех плохих временах.

Ева понимала, что в доме, напоминавшем унылую пустыню, Эшу, скорее всего, жилось нелегко. Именно он был опорой для матери и брата — а к кому еще они могли обратиться за поддержкой? Нелегкое бремя легло на плечи юного Эша. И все же он ни разу не проклял свои несчастья, не пожаловался на трудности, которые добровольно на себя взвалил. Все превратности судьбы Денисон встречал улыбкой и пожимал плечами. И он вовсе не пустой человек, как когда-то думала о нем Ева. Эш — твердый, надежный, словно камень.

— Вот почему, — добавил он, — я так вспылил, когда прочел то, что написал Анджело. Мне показалось, что этот человек хорошо знаком с моей семьей.

Официант убрал их суповые тарелки, и вскоре на столе появились пирог с рубленным мясом, вареный картофель и брюссельская капуста. Выбора блюд в этой небольшой гостинице не было: всем посетителям подавали одно и то же.

— Но почему именно Анджело? Вот чего я не понимаю. Почему вы слышите именно его голос?

— Не знаю. Могу только догадываться. Полагаю, мы с ним каким-то образом связаны. Действие его историй происходит в садах. Может, связь именно в этом?

— Но по описаниям в его историях вы не можете определить, о каких садах идет речь?

— Нет. Когда, подобно мне, посетишь такое множество садов, все они начинают казаться одинаковыми.

Эш ненадолго задумался, а потом спросил:

— А еще чьи-нибудь голоса вы слышите?

Ева покачала головой.

— Думаете, я сама не пыталась изо всех сил понять, откуда я могу знать этого убийцу и как у него получается передавать мне свои мысли? — Она положила вилку и нож на тарелку. — Как зритель я как-то раз была в Лондонском центральном суде на процессе об убийстве. Но при этом никакие посторонние мысли не вторгались в мой мозг.

— А что мисс Клэверли говорит об этих голосах?

— Я рассказала ей только об одном голосе, потому что не хочу, чтобы она за меня беспокоилась. — Ева медленно выдохнула. — Положа руку на сердце, я совсем запуталась. Анджело, ворвавшийся в мой ум, страшится разоблачения. Он бессердечный, хладнокровный душегуб, готовый на всё, чтобы его не раскрыли. Но те истории в «Геральд»… В них речь идет о нем, и, прежде чем появятся новые, Анджело захочет заставить замолчать их автора — кто бы тот ни был. Он понимает, что если попадется, то кончит жизнь на виселице, и убьет любого, чтобы этого избежать.

Эш откинулся на спинку стула, размышляя над словами Евы, а потом сказал:

— Я понимаю, почему вы сбиты с толку. С чего бы Анджело публиковать эти рассказы, если он так страшится разоблачения?

— Вот что меня озадачивает.

Эш подался вперед и жестко произнес:

— Это он убил Гарри?

— Да. И не только его, — мягко ответила она. — Я видела не меньше трех жертв Анджело.

— И что им движет?

Ева, уже начиная уставать, ответила:

— Не знаю. Полагаю, месть за то, что его унижали.

— Это лишь предположение? От него мало толка. — Брови Эша сошлись на переносице, и он уставился отсутствующим взглядом на небольшое пятно на скатерти.

— Возможно, всё это — лишь игра моего воображения, — заявила Ева, чтобы проверить, как собеседник отреагирует. — Не исключено, что мои видения — всего лишь сны, и я придаю им слишком большое значение. А эти голоса рождены моими мыслями.

Размышляя о брате, Эш не обратил внимания на то, что Ева пристально на него смотрит. Неожиданно она отодвинула стул, встала и отрывисто сказала:

— Полагаю, наш разговор окончен? Я сообщила вам всё, что знаю. Я очень устала и, если не возражаете, хотела бы лечь спать.

Эша поразила внезапная перемена в поведении Евы. Только что она вела себя спокойно и непринужденно, а уже в следующее мгновение казалась раздраженной и хрупкой, словно хрусталь.

— Останьтесь, закончите ужин. Я еще о многом должен вам рассказать.

— Расскажете завтра. Я не голодна, и с меня на сегодня уже достаточно.

Ева повернулась и ушла прежде, чем Эш сумел придумать предлог, чтобы убедить ее остаться.