Вересковая принцесса

12

Я проснулась на следующее утро в каком-то странном расположении духа. Сначала я увидела знакомые пёстрые квадраты на одеяле и ощутила пышность перин, как обычно в Диркхофе. Игра в обручи, встреча с отцом, мраморные фигуры и покои госпожи Метелицы — всё это промелькнуло в моём затуманенном сознании, но я ждала, что вот-вот закукарекают петухи… Я слышала работающую в проходе кофемолку и удивлялась, что Шпитц не запрыгивает ко мне на постель, чтобы поздороваться. Я поднялась с подушек… Ах нет, через толстые ставни большой угловой комнаты в Диркхофе не проникало такое золотое утреннее сияние; на выщербленном полу не лежал пёстрый ковёр, а на выбеленных стенах не сверкали цветочные гирлянды и золотые багеты — там висел только закоптелый портрет сурового Карла Великого, милая старая картина… И как тихо было вокруг… Меня не поместили в тёмную заднюю комнату — наоборот, блеск, красота, ароматы цветов окружали и овевали меня повсюду — но тем хуже! Я не вписывалась в эту прекрасную и непривычную обстановку. Вчера в зеркальном зале я хохотала, глядя на себя, так как же я могу выглядеть в чужих глазах?! Наверное, будет лучше, если я буду учить библейские изречения и вывязывать чулки в одинокой задней комнате, пока не пройдут эти неизбежные два года… Я встряхнулась и запрятала голову поглубже в подушки — это всё же моя постель из Диркхофа, я здесь дома! Среди шёлковых занавесей и картин моя постель выглядела так же смешно, как и само загорелое дитя пустоши… Вчера новые впечатления ошеломили меня, и я пошла спать словно в дурмане; сейчас же ясный утренний свет отрезвил мой выспавшийся ум, и я снова стала робкой ящеркой, ускользающей в темноту от посторонних глаз.

Словно мне в утешение вдруг зачирикала и запела какая-то маленькая птаха. Она сидела на карнизе за окном, и с горькой радостью мне подумалось, что она прилетела из пустоши, прямо с рябины у стены Диркхофа… К моему изумлению, глубокая утренняя тишина была нарушена и на иной лад. За стеной, у которой стоял шкаф, внезапно раздался глубокий, звучный мужской голос — он протяжно запел церковный псалом. Одновременно открылась дверь в мою комнату, и Илзе, вслушиваясь, ступила на порог. Она молча кивнула мне и застыла со сложенными у груди ладонями.

— Святой человек, — удовлетворённо сказала она, когда псалом был допет, и подошла к кровати. — Кроме твоего отца, в доме живут и другие люди — и какие люди!.. Но вчера вечером дом показался мне каким-то языческим и заколдованным… — она умолкла, поскольку баритон завёл второй псалом. Милые рулады с карниза давно умолкли — громовой голос вспугнул маленького робкого певца.

— Вставай же, дитя! — сказала Илзе, благоговейно выслушав второй псалом. — Иметь таких соседей ценнее, чем даже найти клад. Это была прекрасная утренняя молитва!.. Ну, пора приниматься за работу!

Она подняла на окнах роллеты и вышла.

Я вскочила с кровати. За окном блестела и искрилась поверхность пруда; деревья и кусты были влажными от росы, сияющей мириадами многоцветных капель, а по газонам бегали павлины и фазаны.

Пока я одевалась, неутомимый баритон всё пел и пел.

— Хм, ему что, за это платят? — скептически спросила Илзе с лёгкой миной неудовольствия на лице, когда за шестым псалмом последовал седьмой. — Господу нашему такое пение явно показалось бы слишком долгим!.. Не для этого он предназначил драгоценные утренние часы!

Она на самом деле была уже в хлопотах. Она попросила отпереть одну из кухонь и, отклонив все предложения горничной, сама приготовила завтрак — Илзе «абсолютно не могла пить чужой кофе». Комната была подметена, постель с софы, где она спала, убрана, а на столе красовался кофейный сервиз, присланный фройляйн Флиднер.

Я робко постучала в дверь к отцу.

— Заходи, моя маленькая Лорхен! — отозвался он… Слава Богу, он ещё помнил, что я здесь, мне не нужно заново представляться! Он за руку втянул меня за в комнату, поцеловал в лоб и извинился, что вчера оставил нас одних, но ему пришлось до одиннадцати часов пробыть у герцога. Илзе сообщила ему, что собирается «после завтрака» посоветоваться с фройляйн Флиднер, что со мной делать дальше, и он горячо с этим согласился. Фройляйн Флиднер, сказал он, очень достойная, уважаемая дама, и ему бы хотелось, чтобы она приняла его доченьку под своё крыло; позже он сам посетит её и попросит её об этом. Сегодня, правда, он никак не может, он полностью загружен срочной работой и вынужден экономить каждую минуту.

Он был далеко не таким рассеянным, как вчера наверху в библиотеке, и хотя он пару раз назвал меня именем моей умершей матери и настойчиво спрашивал, сколько мне лет — я по всему чувствовала, что он полностью свыкся с мыслью, что его дитя с ним, — меня это вновь воодушевило. Он всё время держал меня за руку и позволил мне проводить его до лестницы, поскольку он привык пить свой кофе в библиотеке.

В холле мимо нас прошёл представительный пожилой господин. У господина были белоснежные волосы и белоснежный шейный платок, а его чёрный костюм атласно блестел в лучах утреннего солнца. Хотя господин и приподнял шляпу, но с весьма сдержанным видом, а его светлые глазки злобно блеснули при виде моего небрежно одетого отца.

— Кто это? — тихо спросила я, когда господин резво, но величаво обходил пруд; при его неожиданном появлении меня словно кольнуло в сердце.

— Старый бухгалтер фирмы Клаудиус, — ответил отец. — Он твой сосед — разве ты не слышала его пения? — на губах отца мелькнула саркастическая улыбка, и он посмотрел вслед ретивому утреннему певцу, который как раз исчезал в дальнем кустарнике.

Два часа спустя мы с Илзе тем же путём отправились в главный дом. Илзе несла под платком железный ящичек с ценными бумагами моей бабушки. Свой дорожный костюм она дополнила парой коричневых хлопчатобумажных перчаток и выглядела очень торжественно.

Сегодня гравийная площадка была пуста; зато зато цветочный сад был полон жизни. По песчаным дорожкам скрежетали тачки, между грядками сновали люди в рабочей одежде, цветок к цветку собирая букеты, а из-за розовых изгородей и шпалер выныривали мужские головы и с удивлением глядели нам вслед.

Когда мы подошли к большой оранжерее, из её двери вышел бухгалтер. Он был без шляпы; от его величественной, кипенно-белой макушки прямо-таки исходило сияние. Он разговаривал с молодым господином, который, по всей видимости, собрался уходить и сейчас вышагивал рядом с ним. Они нас не заметили, хотя мы вслед за ними повернули на широкую тропинку, ведущую прямо к двери в стене двора.

— Вы отчаянные головы — вы и ваша сестра — хотите высоко взлететь, — сказал старый бухгалтер.

— Это так плохо?

— И гнездо, где вы оперились, вам уже тесно — я давно об этом догадывался! — продолжал седовласый господин, не обращая внимания на возражение молодого человека. Голос его и в разговоре был глубоким и приятным, но манера речи была такой подчёркнутой и аффектированной, словно он ценил каждое своё слово на вес золота.

— Я бы этого не сказал, — ответил ему собеседник, пожимая плечами, — но есть много такого, что унижает Шарлотту и меня, что камнем висит у нас на шее, мешая нашему положению в свете, моей карьере… Если бы только дядя решился избавиться от этой мелочной лавки!

Он широко размахнулся тростью и резко сшиб роскошную огненно-красную гвоздику, склонившуюся над тропинкой, отчего её головка отлетела далеко за дорожку… У меня вырвался приглушённый крик, руки невольно схватилась за шею — как будто ужасный удар пришёлся прямо по ней.

Собеседники обернулись. Моё шокированное лицо, а ещё больше моё невольное движение вызвали насмешливую улыбку на лице молодого господина.

— Ах, вересковая принцесса может быть сентиментальной? — воскликнул он, церемонно сняв шляпу со своих каштановых волос. — Теперь я стал вандалом, варваром и бог ещё знает чем, и осуждён на веки вечные, — продолжил он, искоса глядя на меня с улыбкой. — Мне ничего более не остаётся, как оказать цветку торжественные почести! — Он поднял гвоздику и воткнул её себе в петлицу.

— Это не сделает бедный цветок целым и невредимым, — сухо заметила Илзе, проходя мимо него.

Он рассмеялся.

— Вас зовут Илзе? — лукаво спросил он.

— С вашего позволения — Илзе Вихель, к вашим услугам, — ответила она, оборачиваясь к молодому человеку; её тон прямо-таки сочился язвительностью. Интересно, как бы она ответила, если бы узнала, что тогда на пустоши он связал её имя с образом дракона!

Где она набралась мужества так уверенно и равнодушно смотреть в карие глаза, словно в глаза какого-нибудь юного метельщика, отсылаемого из Диркхофа со строгим выговором и куском хлеба, — для меня это было полнейшей загадкой.

Да, Илзе была храброй как воин, с ней никто не мог сравниться, никто на всём белом свете, а меньше всего я — моё робкое сердечко билось так сильно, что я боялась, что бухгалтер услышал его стук и теперь внимательно разглядывает меня с ног до головы.

Я думаю, молодой господин хотел сказать бухгалтеру, кто я такая; но тут Илзе коротко кивнула и отвернулась, и я, естественно, пошла вслед за ней.

Господа медленно шли позади нас.

— За угол заворачивает карета! — сказал молодой человек, внезапно останавливаясь. — Да, это лошади! Дядя Эрих возвращается из долины Доротеи!

Они ускорили шаги и вошли во двор прежде нас. Туда уже въезжала красивая светлая карета. В ней сидел пожилой господин в коричневой шляпе и синих очках. Он выглядел точно так же, как тогда на пустоши, вот только с подножки кареты он спрыгнул с куда большей лёгкостью, чем я могла предположить, исходя из обычной плавности его движений, несомненно обусловленных возрастом.

— Доброе утро, дорогой дядя! — сказал молодой человек. И тут же из одного из окон донёсся голос Шарлотты:

— Ты уже вернулся, дядя Эрих?

Пожилой господин приветственно взмахнул рукой в сторону окна и обменялся рукопожатиями с племянником и бухгалтером. Мы как раз проходили мимо них, но не были замечены, поскольку в этот самый момент во двор вошёл крупный, сильный человек с мешком за спиной и, сдёрнув с головы шляпу, просяще протянул её господам.

Я увидела, как молодой человек тут же достал свой кошелёк и хотел уже бросить в шляпу большую серебряную монету; но дядя отвёл щедрую руку племянника в сторону.

— Кто по профессии? — спросил он у нищего.

— Я столяр.

— Искали работу в городе?

— Да, милостивый сударь — да ещё как! Ничего не нашёл, совсем ничегошеньки, но Господь видит, взялся бы за любую! Сыт по горло этим бродяжничеством!

— Так, так. Идите пока что ко мне — у меня есть для вас работа, — он показал на ящики во дворе — и оплата хорошая.

Человек смущённо почесал свою кудлатую голову.

— Ну ладно, мне подходит, господин, — но мне надо вначале ещё раз сходить в ночлежку, — сказал он, запинаясь.

— Ну так идите, — коротко ответил пожилой господин и отвернулся.

— Чёрт побери, вот это решительность! — восхищённо сказала Илзе, когда мы поднимались по ступеням прихожей; но я была возмущена. Нищий выглядел жалким и оборванным, а на него так грубо напустились! Как это ужасно — быть вынужденным просить… У меня просто сердце защемило, когда этот сильный человек стоял перед гордым богачом в согбенной, унизительной позе! Молодой господин был гораздо милосерднее и благороднее; ничего не спрашивая, он подал милостыню… Если столяр не вернётся, то я ни чуточки не удивлюсь — кому захочется снова оказаться под злобным поблескиванием противных синих очков?

Шарлотта, видимо, заметила, как мы проходили через двор. Она спустилась по лестнице и поприветствовала нас в прихожей. Я не могла отвести от неё глаз. Изящный чепчик, прозрачный, как паутинка, был небрежно наброшен на тёмную блестящую макушку и красиво обрамлял юное лицо с несколько полноватыми щёками. Светлое утреннее платье свободными складками драпировало её высокую фигуру; узкий пояс подчёркивал крепкую, не слишком тонкую талию.

— Вересковая принцесса пойдёт ко мне! — сказала она дружелюбно и схватила меня за руку.

— Потом и к вам, фройляйн; но нам сначала надо поговорить с фройляйн Флиднер, — ответила Илзе. Её глаза одобрительно разглядывали на красавицу, такую большую и крепкую — Илзе это уважала; во всяком случае, её собственная крупная голова на широких плечах тоже излучала сильную волю… Рядом с двумя такими статными женщинами я казалась себе маленькой и ужасно незначительной — как пушинка меж двух могучих дубов.

Услышав Илзин откровенный ответ, Шарлотта засмеялась, тряхнула головой и открыла одну из дверей… Слава Богу, дама, которая при нашем появлении поднялась в одной из глубоких оконных ниш, была не такой большой, как две мои гренадёрши! Фройляйн Флиднер в своём шёлковом платье и белом чепце, с тонкой золотой цепочкой у пояса выглядела так же изящно и благородно, как вчера в прихожей. С приветливой улыбкой она подошла к нам.

Я сразу же утонула в пышных подушках старомодной софы, а Шарлотта плюхнулась на стул, бесцеремонно схватила за шкирку ворчащего пинчера, который попытался порвать моё ценное платье, и принялась ему выговаривать.

Без долгих предисловий Илзе двумя-тремя словами описала мою жизнь до сего дня. Мою полную чепухи голову, мои загорелые руки, не желающие вязать, моё неукротимое желание бегать босиком — все те ужасающие черты моего характера, которые призвано исправить двухлетнее обучение и образование… Я сидела тихо, как мышка, разглядывая большую противную фарфоровую фигурку в стеклянном шкафу напротив. Фигурка серьёзно и неутомимо кивала головой в такт Илзиным словам: «Да-да, это должно быть изменено!» Затем я принялась подсчитывать ключи на стене — о небо, неужели фройляйн Флиднер может держать в в своей голове все эти большие и маленькие ключи и помнить, какой что открывает! Я поёжилась при мысли о доме с таким количеством запоров и замков — ах, мой милый, беззаботный Диркхоф с одним-единственным ключом, который частенько даже и не поворачивался на ночь!

— Я с радостью приму маленькую фройляйн фон Зассен под мою опеку, — сказала пожилая дама, когда Илзе закончила свой рассказ и поставила жестяной ящик с бумагами на стол. — Но мне надо серьёзно всё обдумать, в первую очередь вопрос с деньгами. По моему скромному разумению, вам надо спросить совета у господина Клаудиуса…

— Ради Бога, только не сегодня, милая Флиднер! — живо прервала её Шарлотта. — Сегодня причуды дяди Эриха по поводу работы ещё хуже, чем обычно, — он едва не взял в оборот бедного подёнщика, но тому хватило ума улизнуть… Он может запереть бедную крошку в задней комнате и заставить её плести венки для покойников!

Я в ужасе уставилась ей в лицо.

— Да, да, посмотрите на меня, малышка! — сказала она, разглядывая свои большие, белые, ухоженные пальцы. — Из-за этих десяти несчастных созданий я постоянно дрожу от страха — а вдруг в один прекрасный день они будут мобилизованы и отправлены в заднюю комнату на работы!

— Ну, вам-то на самом деле не на что жаловаться, Шарлотта, — промолвила фрау Флиднер, в мягком тоне которой прозвучали резкие нотки.

У Илзе озабоченно вытянулось лицо. При всей своей якобы непреклонной строгости она очень любила меня, и мысль о том, что она, возможно, оставляет меня в несчастливых обстоятельствах, была для неё непереносима… Да, она расписала мои невежество и неумелость в самых чёрных красках; но при этом она, видимо, понимала, что тут есть доля и её вины — ей никогда не хватало сил заставить меня трудиться. И бороться с моей вечной страстью к беззаботному бродяжничеству по пустоши у неё тоже не получилось.

— Не беспокойтесь, — улыбаясь, сказала фройляйн Флиднер. — Фройляйн Клаудиус любит иногда преувеличить. Господин строг, но не бестактен; вы можете спокойно с ним побеседовать.

— Ну, если вы так считаете, — ответила Илзе с заметным облегчением. — Не знаю почему, но я чувствую к нему доверие. Лица я его не разглядела — он стоял во дворе спиной к нам — но девочка видела его четыре недели назад на пустоши и сказала, что он старый-престарый, так что у него, наверное, есть опыт и знание света.

Шарлотта всплеснула руками и зашлась в хохоте.

— Дядя Эрих скажет вам спасибо, всемилостивейшая принцесса! — сквозь смех проговорила она, а фройляйн Флиднер лукаво на меня поглядела.

— Берите ваш ящичек, и пойдёмте, — обратилась она к Илзе. Она набросила на плечи мантилью, поправила белые манжеты и обеими руками пригладила безупречно уложенные седоватые волосы.

— Я тоже пойду с вами! — вскричала Шарлотта, вскакивая со стула и опуская пинчера в его корзинку.

У фройляйн Флиднер округлились глаза:

— Как, в утреннем туалете?

— Ах, разве он не красивый и не свежий? — легко отмахнулась Шарлотта, поправляя перед зеркалом чепчик.

Пожилая дама пожала плечами и повела нас назад в полутёмную прихожую. Затем она беззвучно открыла одну из дверей на противоположной стороне холла.