Вересковая принцесса

9

Было уже около полудня, когда мы, уставшие, с одеревенелыми руками и ногами, прибыли наконец в К. Половину предыдущего дня и всю ночь мы ехали по железной дороге. Новые впечатления совершенно обессилили меня. Солнце висело прямо над нашими головами и, казалось, собиралось сжечь дотла и нас, и стоящие вокруг дома, и плюющийся паром поезд.

— К господину доктору фон Зассену! — распорядилась Илзе, обращаясь к двум носильщикам, которые грузили наш багаж на повозку.

— Такого не знаю! — отрезал один из них.

Илзе назвала адрес.

— Ах, большой магазин семенной торговли — фирма Кладиус? Ясно, ясно! — сказал он почтительно, и повозка тронулась с места.

На бульваре, который вёл от вокзала в город, нас накрыло удушающее облако пыли, а широкие газоны у дороги и красивые каштаны над нашими головами были покрыты серым налётом — словно на землю выпал пепел… Но здесь, по крайней мере, ощущалось дуновение ветра; а вот на улицах, по которым мы должны были следовать дальше, стояла тяжёлая, свинцовая духота. То справа, то слева открывался поворот в какой-нибудь узкий переулок, и в его брусчатке слепяще отражалось солнце — мне казалось, что изнемогающие от жары камни сочатся паром или выбрасывают искры… Ах, где моя цветущая долина, освежающий запах вереска и прохладные, шелестящие дубы вокруг Диркхофа!..

— Тут ужасно, Илзе! — застонала я, когда она схватила меня за руку и спешно затянула на тротуар — из-за угла выскочил какой-то экипаж. До сих пор нам по дороге попадалось мало людей — в полуденную жару улицы опустели. Но вдруг вдали раздался барабанный бой и свист.

— Парад военного караула! — вслушиваясь, сказала Илзе с довольной улыбкой — должно быть, в ней ожили старые ганноверские воспоминания двадцатипятилетней давности.

Шум парада быстро приближался, и внезапно на улицу хлынула толпа людей.

— Эй, поглядите-ка вот на это! Провисела в шкафу сто лет! — закричал какой-то мальчишка и встал перед Илзе. Он поставил себе на голову два кулака, один на другой, изображая, несомненно, Илзину шляпу, и скорчил рожу. Все вокруг засмеялись, заулюлюкали, и даже двое наших носильщиков украдкой ухмыльнулись.

— Уличные мальчишки! — сказала Илзе, презрительно вздёрнув подбородок. К моему облегчению, мы как раз свернули в тихую улочку. — В Ганновере люди всё же более вежливые и воспитанные — со мной там такого ни разу не случалось!

Во мне трепетал каждый нерв, я чувствовала глубочайшее унижение — Илзе, которую я боготворила, стала предметом насмешек!.. Я прижала её правую руку к своей щеке — руку, которая всю жизнь защищала и берегла меня. Усталые ноги механически несли меня дальше. Шум парада позади нас постепенно утих, и наконец носильщики остановились на отдалённой тихой улочке с респектабельными домами. Мы стояли перед мрачным каменным зданием. Все окна на первом этаже были забраны в решётки, а к высокой входной двери вело крыльцо с красивыми железными перилами. Наверное, старый дом со своим массивным фасадом выглядел внушительно; но меня привели в отчаяние оконные решётки и почерневшие стены, на которые не падал ни один луч света. Мне казалось, что тяжёлая деревянная дверь, украшенная богатой резьбой с вычурными завитушками и чудовищной, начищенной до блеска латунной ручкой, уставилась на меня, словно тёмная, страшная загадка.

— Видишь, Илзе, я была права насчёт задней комнаты! — вскричала я в полном отчаянии. — Давай поворачивать обратно!

— Обожди! — велела она и поднялась вместе со мной на крыльцо. Носильщики взвалили наши тюки и чемоданы на плечи и последовали за нами. Илзе позвонила. Дверь медленно отворилась, и какой-то старый человек впустил нас в дом. Мы очутились в необыкновенно просторном холле. Пол был покрыт отполированной до блеска каменной мозаикой. В глубине помещения виднелись широкие, плавные каменные лестницы, ведущие наверх, а посередине возвышались две каменные колонны, упирающиеся в потолок. Вся эта каменная масса излучала чудную прохладу, но в помещении царил полумрак, как в церкви, и этот полумрак не могли пробить даже солнечные лучи, сквозящие над лестницами.

— Фирма Клаудиус? — осведомилась Илзе.

Мужчина коротко кивнул, неохотно отступив, чтобы дать место носильщикам с багажом.

— Здесь живёт господин доктор фон Зассен?

— Нет, не здесь! — живо возразил он и преградил нам путь, вытянув руки. — Господин фон Зассен живёт в «Усладе Каролины» — это вам надо выйти, повернуть направо и завернуть за угол…

— О боже, нам надо опять выходить на эту ужасную жару? — жалобно спросила Илзе, искоса глянув на меня.

— Мне очень жаль, — равнодушно ответил старик, пожимая плечами, — но через этот дом прохода нет. Вы должны были знать, что для подобных вещей, для такого вот багажа на боковой улице есть вход!

Отчитывая нас таким образом, он повысил голос, и в этот же момент откуда-то из глубины холла на нас затявкала собака. Там были ступени, которые спускались к задней двери, и на этих ступенях стояла пожилая дама в чёрном шёлковом платье и в чепце с пёстрыми лентами. Она обтирала лапы грациозному маленькому пинчеру, который, видимо, тоже только что вернулся с улицы.

— Дайте людям пройти, Эрдман! — велела она дружелюбно.

— Ах, фройляйн Флиднер, вы только поглядите на эту пыль! — запротестовал старик с таким ужасом, как будто мы принесли на своих башмаках весь пепел Везувия и собираемся засыпать им его прекрасный начищенный пол. — И если господин Клаудиус из конторы увидит, как по двору проходят люди, то что это будет, фройляйн Флиднер?

— Я немедленно пришлю сюда Дёрте с веником. А что касается возможного неудовольствия господина Клаудиуса, то это я беру на себя. Кстати, господин Клаудиус вряд ли сейчас в конторе — он собирался через пять минут выехать в долину Доротеи.

Она отворила дверь во двор и кивком головы пригласила нас пересечь холл. Когда Илзе, проходя мимо неё, учтиво наклонила увенчанную шляпой голову, на тонком лице дамы мелькнула невольная улыбка; но дама быстро отвернулась и вновь поднялась по ступеням, не выпуская из рук ворчащего пинчера.

— Разумная женщина, — удовлетворённо пробормотала Илзе, когда дверь за нами с грохотом захлопнулась.

Слово «двор» меня буквально наэлектризовало — мне живо представился весь птичник Диркхофа, радостно гогочущий и хлопающий крыльями; но на большом голом участке, куда мы вышли, не было и следа чего-нибудь подобного. Двор представлял собой огромное пространство между самим домом, двумя боковыми флигелями и каменной стеной на заднем плане. В левом флигеле были большие ворота, выводившие на соседнюю улицу. Двор был чисто подметен, а возле каменного здания у задней стены громоздились высокие штабеля новеньких ящиков. Полнейшее отсутствие штор и занавесок на окнах здания указывало, что это и есть контора фирмы Клаудиус.

В тот момент, когда мы вышли на двор, кучер вывел из конюшни пару резвых лошадей и подвёл их к хорошенькой коляске, стоявшей возле каретного сарая.

Наши носильщики направились прямиком к двери посреди стены, и мы последовали за ними.

— Куда идут эти люди? — вдруг раздался позади нас повелительный голос.

Я надвинула шляпу поглубже на глаза, не решаясь повернуть голову — я узнала голос пожилого господина в коричневой шляпе, хотя он звучал не так мягко, как четыре недели тому назад на пустоши… Значит, господин Клаудиус всё же был в конторе, и сейчас «что-то будет», как сказал старик в холле… Носильщики как по команде остановились, не решаясь пройти дальше. Лишь Илзе решительно обернулась.

— Нам надо к господину фон Зассену — здесь можно пройти? — учтиво спросила она.

Никакого ответа не последовало, но господин, по-видимому, махнул рукой, поскольку Илзе без дальнейших разговоров открыла перед носильщиками дверь, пропуская их перед собой. И она опять должна была, как вчера утром в Диркхофе, протолкнуть меня через дверь, поскольку я снова застыла на пороге как пригвождённая… Мой взгляд, привыкший к зелёно-коричневым просторам и пурпуру цветущей пустоши, оцепенел при виде раскинувшегося передо мной океана красок. Я не могла поверить, что это буйство цветов и оттенков, в невообразимой пестроте перемешанных друг с другом, было порождено огромным количеством роскошных цветов всевозможных видов и форм. Только сейчас я поняла, как человеческая фантазия могла выдумать чудеса мира сказок — этот драгоценный цветочный ковёр открылся передо мной таинственным и одиноким волшебным островом посреди нового мира, который показался мне сначала таким пыльным и уродливым.

У моих ног протянулась клумба с лиловыми гелиотропами; их сильный ванильный аромат висел в воздухе, опьяняя и дурманя меня… Были забыты жаркие пыльные улицы и неприятные дорожные впечатления, забыт жуткий грохот парада военного караула, кривляющиеся уличные мальчишки и ужас перед задней комнатой! Я сдёрнула с головы шляпу и подбросила её вверх.

— Ах, Илзе, мне хочется сейчас же броситься в цветы, чтобы они сомкнулись надо мной! — ликующе воскликнула я.

— Да, от тебя вполне можно этого ожидать, — сухо заметила она, на всякий случай ухватывая меня за подол юбки.

В саду было очень тихо — если не считать жужжания пчёл и журчания воды где-то в отдалении. Птицы умолкли и прятались в прохладных кустах, у людей был послеполуденный отдых. Лишь какой-то пожилой человек, судя по одежде садовник, вышел из оранжереи, когда мы проходили мимо, и показал носильщикам кратчайший путь к «Усладе Каролины». Илзе поблагодарила его.

— Пожалуйста, мадам, — ответил он мягким и спокойным тоном.

Это было чересчур для щепетильно честной Илзе.

— Вы не должны думать, что раз у меня такая красивая шляпа, то я благородная дама. Я из пустоши, и мой отец был вязальщик веников.

Мы подошли к небольшой реке, через которую вёл изящно изогнутый железный мостик. Река служила каймой гигантскому цветнику: противоположный от нас берег был огорожен густым высоким кустарником, в просветах которого виднелась освежающая зелень деревьев, тщательно подстриженные лужайки и светлые дорожки из гравия.

Я вздрогнула и спряталась за Илзе, когда мы перешли мостик — до нас донёсся смех, тот самый гармоничный смех, который я услышала четыре недели назад на пустоши и который, я знала, не забуду до конца моих дней… Я спряталась за Илзе, потому что там, где смех, должны быть и насмешливые глаза, которых я ужасно боялась. Илзина широкая костлявая фигура полностью скрыла меня; так мы и двигались вперёд по тёмным тенистым аллеям, а выкрики, смех и болтовня звучали всё отчётливее. И тут мы увидели, что над гравийной площадкой, к которой мы как раз подходили, летают разноцветные обручи.

Один из обручей полетел в кусты. Юная, хрупкая дама и стройный молодой человек в светлом летнем костюме побежали за ним, высоко вытянув руки. Они исчезли в кустах, куда упал обруч. Стройный мужчина был молодой господин Клаудиус. Бежавшая рядом с ним девушка в изящных туфельках на проворных ножках, с развевающимися светлыми волосами и серебристым смехом, показалась мне неотразимой, хотя я не видела её лица… У меня было муторно на душе: я сердилась и сама не понимала почему; но я вздохнула с облегчением, поскольку мы могли сейчас проскользнуть незаметно, не встретившись с молодым господином.

Я выглянула из-за Илзе и увидела ещё нескольких юных дам. Одна из них была выше других — высокая, сильная, в белом платье с наброшенным поверх жакетом цвета пламени с золотой вышивкой… Её плавные движения были исполнены того гордого хладнокровия, которое порождается сознанием собственной силы и большой внутренней уверенностью.

— Силы небесные! — воскликнула она в комическом отчаянии, когда Илзе, предшествуемая носильщиками, появилась в поле её зрения; затем дама бесцеремонно захохотала озорным, заливистым смехом.

Илзе с недоумением обернулась и поглядела на тюк с периной на плечах одного из носильщиков. Тюк забавно качался туда-сюда в такт его шагам. В тот же момент нас окружили дамы.

— О господи, Леонора, что ты цепляешься за мою юбку, как малое дитя! — невольно воскликнула Илзе. Она стряхнула мою руку и энергичным движением притянула меня к себе.

Как мне было стыдно! В одной руке у меня была шляпа, в другой — пышный белый платок, который неизвестно каким образом сполз с моей шеи… Стой я сейчас у позорного столба, мои чувства не были бы так задеты, как сейчас, под этими чужими, любопытными девичьими взглядами!

— Ах, маленькая цыганка! — вскричали одновременно несколько голосов, когда я робко подняла взгляд.

— Эй, почему тогда уже не «девочка-цыганёнок»? — спросила Илзе оскорблённо. — Это родное дитя господина фон Зассена, и…

— Как, у Мумии тоже есть дети? — поражённо перебила её высокая дама, и её алые губы задрожали от скрытой досады. Остальные девушки, однако, немного отступили и стали смотреть на меня уже совершенно другими, я бы сказала, дружелюбно-почтительными взглядами. В этот же момент подошёл и молодой господин. Я глянула на свои башмаки, неуклюжие носы которых вызывающе торчали на фоне светлой гальки. Я невольно одёрнула вниз юбку, чтобы хоть на полдюйма удлинить подол.

Молодой господин, шагая к нам, высоко подбрасывал свой обруч и тут же ловил его ловким, грациозным движением; юная дама рядом с ним прилагала, напротив, большие усилия, чтобы поймать пёстрый обруч своими белыми ручками… И тут его взгляд упал на меня — он насторожился и прищурился, вспоминая; затем он решительным шагом направился прямо ко мне.

— Что за… это же вересковая принцесса! — удивлённо воскликнул он.

— Кто? — спросила высокая юная дама, округлив глаза.

— Ну, ты же знаешь, Шарлотта — вересковая принцесса! Я же тебе рассказывал о маленьком босоногом создании, которое скользит, как ящерка, по вересковой пустоши — ящерка с короной принцессы! Какими путями попала сюда маленькая торговка жемчугом?

Бесцеремонность, с которой он критиковал меня в моём же присутствии, и его неприкрытое удивление по поводу моего пребывания в саду уничтожили во мне остатки самоуважения; но ярлык «Торговка жемчугом» возмутил меня.

— Это неправда! — воскликнула я. — Жемчуг я вам не продавала! Вы же видели, я выбросила ваши талеры в песок!

Шарлотта лучисто улыбнулась и быстро подошла ко мне с сияющими глазами.

— Ах, как очаровательно — она горда, эта крошка! — Она нагнулась и погладила меня по волосам своею крупной, стройной рукой; так ласкают милую болонку… — Что ты скажешь об этой удивительной новости, Дагоберт? — спросила она молодого господина. — У Мумии есть семья; это милое дитя — дочушка доктора фон Зассена!

— Невозможно! — отшатнулся он в безмерном удивлении.

— Ну, и что тут такого невозможно-удивительного? — сухо парировала Илзе. — Вы считаете, что если дитя не одето в такой вот чепрак, — она показала на Шарлоттин элегантный жакет — так оно не может быть ребёнком благородных родителей?

Молодая дама расхохоталась — решительный отпор только рассмешил её.

— Но как ты выглядишь, Леонора! — побранила меня Илзе. — Не хватало ещё только, чтобы ты разулась и сняла чулки! — Она повязала мне на шею платок, пригладила обеими руками мои волосы и водрузила мне на голову шляпу. Я испуганно поглядела на стоящих вокруг дам; рядом с ними я казалась себе ужасно смешной в своих одеждах — сейчас они, конечно же, засмеются… Но никто из них даже не улыбнулся; напротив, они выглядели так серьёзно, как будто перед ними была действительно принцесса. Только Шарлоттины губы предательски подрагивали от старательно подавляемого смеха.

— Несчастная жертва! — сказала она с глубоким состраданием в голосе. — Но что будет сейчас? Вересковая принцесса останется у папы? — живо спросила она.

— Само собой! — категорически ответила Илзе. — У кого же ещё?… А сейчас я хотела бы попросить пропустить нас — мы устали в пути… Вон там — это наконец «Услада Каролины», или как это называется? — спросила она, указывая на матовую белую полосу, видневшуюся сквозь кусты и деревья.

— Я вас отведу, — вежливо вызвался молодой господин; он совершенно переменился, даже его глаза, которые до этого с несомненным юмором косились на несчастную Илзину шляпу, утратили свой насмешливый блеск. У меня потеплело на душе. Что за человек был мой отец, если одного его имени было достаточно, чтобы вызвать к Илзе и ко мне уважение окружающих?

Дамы попрощались с нами, и мы в сопровождении молодого господина пересекли гравийную площадку и последовали дальше через тисовый кустарник.