Влюбленный Качок

ГЛАВА 5

РОМАН

Лилли спит на моей кровати.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы найти ее; когда приехал домой несколько минут назад и увидел, что ее машина все еще припаркована на улице, я предположил, что она будет в гостиной смотреть фильм или что-то в этом роде.

Лилли в гостиной не было.

На кухне тоже.

Сердце бешено колотилось, когда я поднимался по лестнице на уровень спальни, от страха и предвкушения, я не знал, где найду ее, но знал, что она должна быть где-то в доме.

Было жутко тихо, но, напрягая слух, можно было услышать слабый звук работающего телевизора.

С чего бы ей смотреть телевизор в моей спальне?

У меня свело живот.

О, боже.

Что, если...

Нет.

Она просто смотрит телевизор, отдыхает. Ничего плохого не случилось.

Свет в коридоре горел, но в моей комнате его не было, только мерцающий экран телевизора освещал пространство.

Дверь была открыта.

Я увидел ноги, прежде чем остальную часть ее тела. Длинные ноги, вытянутые на моей кровати.

Босые ноги.

Босые ноги до икры, где черные леггинсы закрывают остальную часть.

Мягкий храп сопровождал звуки фильма на экране, и когда я вошел внутрь, то обнаружил дремлющую Лилли, свернувшуюся у противоположной стены, с руками, подложенными под подбородок, и крепко спящую.

Девушка издает еще один тихий храп.

Что она делает в моей кровати?

Я перехожу на другую сторону, встаю перед ней и смотрю на лежащую передо мной фигуру, не зная, что предпринять. Мне нужно разбудить ее, да? Я определенно не могу позволить ей спать — это странно.

Я даже не знаю ее.

Смотрю на нее несколько секунд, затем качаю головой и отвожу взгляд.

Ты не можешь стоять здесь и смотреть, как она спит, идиот. Ты ведешь себя жутко.

Но это она вторглась в мое пространство.

Верно, но все знают, что смотреть, как кто-то спит, это странно.

Просто разбуди ее. Протяни руку и потряси ее за плечо.

Хотя бы позови по имени, ради всего святого. Сделай что-нибудь, кроме как стоять здесь и пялится.

Вместо этого я пялюсь дальше. Даже подбадривая себя, я все равно не имею ни малейшего представления о том, что делать в этой ситуации. Я живу один всего неделю — неужели так бывает? Незнакомые девушки заползают к тебе в постель и вырубаются?

Сегодня воскресенье — не похоже, что она пьяна.

Она ждала тебя, идиот.

Я слышу эти слова, как будто кто-то в комнате со мной произносит их вслух. Снова смотрю на девушку, изучая ее лицо. Ее глаза закрыты. Рот слегка приоткрыт, когда она тихо похрапывает.

Руки под подбородком.

Не смотри на нее, не смотри на нее.

Боже, почему я такой неловкий? Почему не могу просто толкнуть ее или произнести ее имя, не чувствуя себя при этом странно? Что, черт возьми, произойдет, если разбужу ее прямо сейчас? Она возненавидит меня до глубины души?

Я не хочу смущать ее и знаю, что так и будет, и хочу, чтобы она не чувствовала себя неловко. Но также не могу просто позволить ей спать здесь, не так ли? Еще не так поздно. Наверное, я мог бы спать на диване, но что, если она проснется посреди ночи, забудет, где находится, и испугается?

Такое ведь возможно?

Кажется, это реально может случиться.

— Лилли. — Я произношу ее имя неуверенно, чуть выше шепота, внутренне сокрушаясь о своей нерешительности. — Эй, Лилли.

Эй?

Уф.

Я пробую снова, на этот раз громче.

— Лилли, я вернулся.

Она слегка вздрагивает, ее ноги сдвигаются у изножья кровати, ступни трутся друг о друга, но больше ничего не происходит.

— Лилли, проснись.

— М-м-м? — бормочет она, зашевелившись.

Может, мне включить свет? Это бы помогло.

После того как щелкаю выключателем, Лилли начинает переворачиваться на спину, прикрывая глаза рукой, чтобы защититься от света, прикрываясь ладонью, как щитом, от ослепляющей яркости.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает она с мучительным стоном. — Уходи.

— Хм... — Я делаю паузу. — Не могу. Это моя комната.

Лилли замирает, тело становится неподвижным, медленно опускает руку от глаз, чтобы она могла моргнуть, глядя на меня, и до нее медленно доходит, что это... ну, в общем, я..

— О, боже, Роман. — Лилли пытается сесть. — Мне так жаль. Боже мой, я... — Оглядывается по сторонам. — Я что, заснула? Я спала?

— Да, ты спала. — Я засовываю обе руки в карманы брюк. — Не волнуйся об этом, ничего страшного. Я просто не хотел тебя будить и пугать.

— Как долго я была в отключке?

— Понятия не имею. Я только что вернулся.

— Господи. — Она снова стонет. — Мне так жаль.

— Тебе, наверное, нужен был отдых.

— Наверное. — Ее руки лежат на коленях, и я замечаю что-то между ее пальцами, но не комментирую это. Что-то знакомое?

Что-то похожее на...

Мой браслет?

Черт.

Не пялься на него, не пялься.

Она замечает, что я на него смотрю, и надевает его на три средних пальца, поднимает и изучает, как будто кольцо, поворачивая его то так, то эдак, словно пытаясь поймать свет в его гранях.

Шевелит пальцами.

Поднимает брови, когда мой взгляд переходит с ее руки на лицо.

Я прочищаю горло и отступаю на шаг назад, чтобы не мешать ей, а еще хочу поскорее убраться из этой комнаты, чтобы она не захотела поговорить о...

— Почему ты не сказал, что мы знакомы? Мне показалось, что ты выглядишь знакомо.

Ладно. Она определенно хочет поговорить об этом.

Черт.

И что, черт возьми, мне сказать?

— Я не пытаюсь поставить тебя в неловкое положение. — Девушка приглаживает волосы пальцами, все еще держащими браслет. Расчесывает их, приводя в некое подобие порядка; должно быть, она несколько раз ворочалась во сне, и пряди торчат в разные стороны. — Я просто поднялась сюда, потому что внизу было немного одиноко, и... нашла его.

В этом есть смысл.

— Прости, если тебе от этого не по себе, но я просто увидела его... Я не шпионила и ничего такого не делала, клянусь. Просто зашла сюда и осмотрелась, а потом устроилась на кровати и стала смотреть телевизор. Ничего?

— Да, конечно, все нормально. — Вытаскиваю руки из карманов, чтобы вытереть их о бедра, несмотря на то, что они не потные. Хотя мне кажется, что должны быть. Боже, как же это неловко.

— Так... почему ты не сказал, что мы уже встречались?

— Я... не знаю. Элиза и Джек были на кухне, и я подумал, что это может быть странно? Я не знаю, Лилли. Половину времени я понятия не имею, что делаю, если это не связано с учебой.

Меня так и подмывает начать что-то бормотать, чтобы объяснить, что к чему, но останавливаю себя, прежде чем с моих губ слетает еще хоть одно слово.

— Почему ты хранишь это?

— Не знаю.

Лилли вертит браслет в руках.

— Большинство людей выбросили бы его.

Да, выбросили бы, но я не из большинства.

— Это ничего не значит. Просто... — Я неловко откашливаюсь. — Я был ботаном-первокурсником, а ты была мила со мной в тот вечер, когда я чувствовал себя невероятно неловко на вечеринке, на которой не хотел быть. — Я пожимаю своими широкими плечами. — Так что я просто сохранил его.

Лилли, кажется, радуется этому, как будто я делаю ей комплимент, говорю, что она красивая, умная или остроумная. А я всего лишь сказал, что когда-то давно она была со мной мила, а она смотрит на меня, как на святого.

Может, иногда я и живу как монах, но я совсем не святой.

— Большинство парней — засранцы. — Лилли дергает за одну из зеленых нитей. Затем встает и потягивается, я отступаю в сторону и наблюдаю за тем, как она кладет браслет обратно на комод.

— Можешь забрать его, — говорю я слабым голосом за неимением ничего другого.

Лилли поворачивает голову.

— Тебе он не нужен?

Нужен.

— Неважно. Он твой.

— Я подарила его тебе.

Я не могу сказать ей, что умираю внутри и что каждая секунда, которую мы проводим здесь, медленно убивает меня, а унижение хочет втоптать меня в ковер.

— Прости.

Лилли оставляет браслет, завершая дискуссию, и, надев туфли, направляется к двери.

— Я должна идти. Не могу поверить, что заснула. Моя соседка была в бешенстве, когда подумала, что я ушла, не сказав ей, где нахожусь.

Она спускается по лестнице.

Я следую за ней.

На кухне Лилли замирает при виде еды, стоящей в центре острова. Мама отправила меня домой с контейнером пасты, домашним соусом для спагетти, несколькими маленькими буханками чесночного хлеба, завернутыми в фольгу, и тирамису на десерт.

Некоторые блюда еще не остыли и уже наполняют маленькую кухню своим ароматом, а именно чесноком. Мама использовала свежий пармезан для соуса, а также базилик и орегано из своего сада на заднем дворе — аромат просто восхитительный.

Лилли задирает нос кверху и делает глубокий вдох.

— Что это за запах? — Снова принюхивается.

— Это спагетти. Моя мама делает все с нуля, включая хлеб.

— Ты серьезно? — Она все еще уставилась на еду, практически высунув язык. — Моя мама не готовит уже много лет. Обычно пользуется доставкой.

— Ну, мама готовит так, будто на ужин пришло 30 человек, а нас всего пятеро.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве твоя бабушка не живет с вами? — Лилли постукивает себя по подбородку, вспоминая.

— Двоюродная бабушка, и да, она живет с нами.

Сегодня вечером тетя Миртл была одна, у нее не было пары, к большому облегчению моей мамы. Мы отлично проводили время, когда мама постоянно нахваливала меня, а мой брат все время возражал, потому что его игнорировали. Можно было подумать, что меня не было десять лет, по тому, как она суетилась вокруг меня, приносила мне вещи и настаивала, чтобы я не помогал мыть посуду или убирать, что я обычно делал, когда жил дома. Несколько раз даже пыталась убедить меня вернуться домой, пытаясь подкупить, когда моего отца не было в пределах слышимости.

— Ты сегодня ужинала? — спрашиваю я ее, начиная аккуратно складывать контейнеры, чтобы они поместились в холодильнике.

— И да, и нет.

Я смеюсь.

— Как это?

— Перекусила разогретой пиццей. — Ее взгляд не отрывается от контейнеров.

Я протягиваю их вперед, как подношение.

— Хочешь?

— Я не могу. — Девушка опускает руки к животу, прижимая их, словно пытаясь нащупать свободное место. — Я имею в виду... я все еще вроде как голодна, но сегодня не тренировалась.

А.

Теперь понятно.

До меня доходили слухи о чирлидинге и строгих ограничениях, которые там существуют, о том, что некоторые тренеры и персонал — законченные придурки, стыдящиеся своего тела, измеряющие и взвешивающие девушек.

— Если ты все еще голодна, то должна поесть. Еще не так поздно, и ты, скорее всего, пойдешь домой и наешься нездоровой пищи.

— У нас нет нездоровой пищи.

Конечно, нет.

— Ты поняла, о чем я. — Ставлю контейнеры обратно на стол и терпеливо жду, пока она решит, хочет ли, чтобы я убрал их в холодильник или открыл, чтобы она могла поесть. Подталкиваю контейнер с соусом вперед. — Это очень вкусно.

— Я люблю спагетти.

— А кто не любит?

— В детстве это был мой любимый школьный обед.

Я смеюсь.

— Моим любимым блюдом были квадратные кусочки пиццы. Я складывал их пополам и макал в соус «Ранч».

Лилли морщит нос.

— Соус «Ранч» — это ужасно.

Я подхожу к шкафу и беру тарелку, начинаю накладывать ей еду, сначала лапшу. Лилли внимательно следит за каждым моим движением, облизывая языком нижнюю губу.

— Никогда больше так не делай, — предупреждаю я ее. — Это было странно.

Она опирается локтями на столешницу и садится на стул, наклоняясь вперед с ухмылкой.

— Тебе все кажется странным.

Это правда.

— Да, но облизывать губы — это очень странно.

— Я голодна! И так показывала свой энтузиазм.

— Да, но не надо так делать. — Найдя половник, я открываю соус и наливаю немного на аппетитную горку лапши. Это мясной соус с рублеными травами и специями, кусочками помидоров и фрикадельками. Они — мои любимые, поэтому мама набила ими контейнер.

— Эм, можно еще соуса, пожалуйста? — Лилли мило краснеет, когда просит, и я наклоняю голову, чтобы она не видела моего румянца.

Боже, какая она милая.

И такая красивая.

Готов поспорить, она могла бы осветить комнату в самый унылый и тоскливый день.

Я наливаю ей на тарелку еще соуса и кладу сбоку кусок сырно-чесночного хлеба.

Она смотрит на него.

— Лучше бы мне это не есть.

— Почему? Потому что в нем углеводы?

— Нет, потому что, когда я ем чеснок или лук, от меня дико воняет. — Лилли закрывает рот рукой и хихикает. — Не могу поверить, что я только что это сказала.

— Да ладно, от меня не воняет, когда я ем чеснок. — Так ведь?

— Да. — Она хлопает в ладоши, когда я пододвигаю к ней тарелку через стол. — Знаешь, у некоторых людей, которые едят спаржу, моча воняет, а у некоторых — нет? Думаю, с чесноком и луком должно быть то же самое. — С этим заявлением она поднимает хлеб и откусывает большой кусок с одного конца.

Стонет.

Между ее ртом и кусочком повисает ниточка сыра, и Лилли стонет еще сильнее.

— Боже мой, как же вкусно.

Я знаю, что пялиться, пока кто-то ест, невежливо, но она делает это так, что я не могу не наблюдать. Невозможно не смотреть, как девушка поглощает спагетти и мясной соус, как разделяет вилкой фрикадельки, словно участвует в гонке со временем и не ела уже несколько дней.

Или как будто участвует в соревновании по поеданию спагетти и должна победить соперника.

Лилли совершенно не стесняется.

Или ей просто наплевать на мое мнение и на то, что я о ней подумаю, потому что не находит меня привлекательным? Не из тех, кто может стать потенциальным бойфрендом? Разве она не стала бы более внимательно следить за своим поведением, если бы считала меня симпатичным? Возможно, она помнит, каким занудой я был, когда учился на первом курсе, и думает, что я такой же придурок и сейчас. Лилли была в моей спальне; она видела все мои ботанские награды, трофеи и ленты.

Неважно, я никогда не стану ее парнем, не говоря уже о свиданиях с ней, так что какое мне дело до того, что она обо мне думает?

Мне достаточно быть ее другом.

Кроме того, она только что рассталась с каким-то придурком-футболистом; очевидно, это ее тип парней.

К тому же, она отказалась от мужчин, и я отношусь к этой категории, не так ли?

Я отворачиваюсь, чтобы дать ей возможность уединения.

— О, боже! — Она стонет, всасывая длинную лапшу в рот. — Должно быть, с плиты это было намного вкуснее.

— Это было потрясающе.

— Нужно было пойти с тобой сегодня. Что у вас будет на следующей неделе? — Она смеется, вытирая уголок рта салфеткой, которую взяла из стоящей рядом подставки.

— Обычно спагетти, если только я не попрошу что-нибудь другое.

Девушка кивает.

— Рай.

Как человек, чья мама была дома большую часть дня после школы и готовила каждые выходные, полагаю, что могу считать само собой разумеющимся тот факт, что мама так хорошо готовит. Я не могу вспомнить, когда в последний раз у нас не было семейного вечера в воскресенье или когда она не готовила что-то домашнее; мне не нужно спрашивать Лилли, чтобы понять, что в ее доме в детстве такого точно не было.

Девушка продолжает есть и в конце концов доедает всю порцию, пока я неловко стою в стороне. Затем она откладывает салфетку, кладет ее на столешницу в знак того, что закончила есть, и улыбается мне.

— Надеюсь, осталось достаточно еды для тебя.

— О, конечно, не беспокойся обо мне. — Я жестом показываю на контейнеры. — Здесь гораздо больше, чем я могу съесть сам, и мне не очень нравится идея есть спагетти с сегодняшнего дня и до следующих выходных.

— Так вы едите одно и то же каждые выходные?

Я убираю ее тарелку, пока она сидит, споласкиваю ее в раковине и аккуратно кладу в посудомоечную машину для следующей загрузки.

— Да, это что-то вроде традиции. Наверное, мне стоит перерезать пуповину, но ведь не так уж и плохо есть домашнюю еду, правда?

— Что значит «перерезать пуповину»? — спрашивает она, пока я вытираю руки о салфетку для посуды и складываю ее на край раковины.

— Просто... — Дайте подумать, как бы это выразить, чтобы не выглядеть слабаком? — Эм. Моя мама...

— Все контролирует?

— Нет. Она просто... — Я машу рукой, подыскивая нужные слова. — Я не знаю, она домохозяйка, и, полагаю, очень привязана к нам с братом. Даже несмотря на то, что тетя Миртл не дает ей покоя и создает проблемы, мама ведет себя так, будто потеряла конечность из-за моего отсутствия. — Я пожимаю плечами. — От меня не убудет, если буду время от времени ездить домой на ужин, понимаешь?

Лилли кивает.

— Звучит неплохо. Не знаю, помнишь ли ты, как я описывала свою маму, но это почти полная противоположность. Если бы я приехала домой, она бы накормила меня морковкой, а на десерт заставила бы делать сальто назад на лужайке. — Она громко вздыхает, постукивая ногтем по стакану с водой. — Наверное, мы не можем выиграть во всем.

Я помню, как она описывала свою маму, хотя прошло уже несколько лет: в основном это мама-менеджер, которая пытается контролировать каждый аспект жизни своей дочери. А также помню, как Лилли рассказывала, что отправилась в колледж так далеко, как только могла, чтобы избежать постоянного вмешательства матери.

У меня тоже есть родственники, которые вмешиваются не в свое дело, но совершенно по-другому.

Девушка отодвигает стул от стойки и встает.

— Может я чем-то могу помочь? Помыть посуду? Мне неловко, что ты накормил меня, обнаружив спящей в своей постели.

Верно, я почти забыл об этом. О том, что она нашла браслет, и о моем смущении по этому поводу.

— Нет. Боже, не беспокойся. Посуда уже в посудомоечной машине, и убирать нечего, так что все в порядке. — Я смотрю через стекло боковой двери в темноту ночи и проверяю время. — Уже далеко за девять... тебе, наверное, пора идти.

— Пытаешься намекнуть, что мне нужно хорошенько выспаться?

— Возможно. Я больше всего люблю поспать.

— А я думала, математика и наука — твои любимые занятия.

— Сон — мой третий фаворит.

Мы оба смеемся, и я провожаю Лилли до входной двери, открываю ее и прислоняюсь к раме.

— Еще раз спасибо. — Девушка смотрит себе под ноги, и если бы я не знал ее лучше, то подумал бы, что она стесняется. В этот момент она чувствует себя так же неловко, как и я, потому что мы как будто на свидании и не знаем, как его закончить.

Что, конечно, нелепо.

— Не беспокойся. — Я вспоминаю причину, по которой она пришла в первую очередь. — Спасибо, что снова собрала Шалтая-Болтая.

— Хм?

Она уже забыла свою шутку?

— Э-эм, награда?

— О! Да. — Она прикладывает руку ко лбу и постукивает по нему.

После того как Лилли отъезжает, я все еще стою в дверях и смотрю, пока красные задние фонари ее машины исчезают на улице, а поворотник указывает на правый поворот. Медленно закрываю дверь и запираю ее на ключ. Вернувшись на кухню, продолжаю наводить порядок, чтобы к возвращению соседей по комнате контейнеры с остатками еды стояли в холодильнике. Я ни секунды не сомневаюсь, что Джек доест оставшиеся спагетти — и не стану его винить. Это реально очень вкусно.

ЛИЛЛИ

Какой странный вечер.

Не могу сказать, что это был самый веселый вечер с начала учебы, но очень близок к этому. Мы ничего особого не делали, я провела большую часть вечера в одиночестве, конечно же, спала в кровати Романа. Но разговоры на кухне и еда, пока он стоял рядом...

Это было по-другому.

Мило.

Осмелюсь сказать... приятно?

Никакого давления, никаких хлопот, никаких ожиданий.

Такое нечасто случается, когда я с парнем; но, опять же, я нечасто общаюсь с молодыми людьми, похожими на Романа.

Вежливый.

Уважительный.

Конечно же, не все парни моего возраста идиоты. Многие спортсмены из футбольной команды держат себя в руках — им приходится. Но есть некое высокомерие, которое сопутствует футболисту в команде, игры которой каждую неделю транслируются по телевидению, и миллионы людей со всего мира смотрят их.

Это порождает парней, которые хотят быть в центре внимания. Парней, которые берут на себя доминирующую роль в отношениях. И которые думают, что не могут ошибаться.

По крайней мере, таким был Кайл.

Он все время был в центре внимания, и многие из его товарищей по команде были такими же. Проблема в том, что я окружена ими. Чирлидеры тренируются в том же зале, ходят к тем же тренерам, посещают тех же врачей, едят в том же кафетерии, что и все остальные спортсмены.

Логично, что я бы стала встречаться с кем-то из этого круга.

Что ж.

И как это сработало для меня?

Когда возвращаюсь домой, еще не так поздно, но моей соседки по комнате нет дома. Не знаю, где она может быть в воскресенье вечером, учитывая, что у нас рано утром тренировка, но уверена, что в этом замешан парень. Как и всегда. Если я ужасна, когда дело касается перехода от одних отношений к другим, то Кейли еще хуже.

Забираясь в постель, я кутаюсь в халат, мокрые волосы обмотаны в махровое полотенце, потому что недавно вышла из душа. Мне холодно, и я просто хочу немного понежиться в постели, прежде чем надеть пижаму.

Зевнув, натягиваю пушистое одеяло повыше, так что оно прикрывает грудь.

Еще несколько минут, и оденусь.

Я смотрю в потолок и моргаю.

Странно, что я нахожу Романа привлекательным? Он совсем не в моем вкусе, но, возможно, мог бы стать.

О чем ты говоришь, Лилли? Ты же завязала с мужчинами?

Я никогда не говорила, что собираюсь замуж за этого парня, но мне интересно, каково это — встречаться с ним. Боже, отвали от меня.

Отлично. Теперь ты разговариваешь сама с собой.

Ну и что? Кто сказал, что разговаривать с собой — это плохо? Полезно прорабатывать проблемы, неважно, как ты это делаешь.

Вести дневник было бы проще, идиотка.

Правда, но Кейли может найти дневник, а мы ведь ей не доверяем, правда?

Ни капельки.

Всё молчу, молчу, молчу.

Я никогда никому в этом не признавалась, даже себе: я не доверяю своей соседке. Не после того трюка, который она провернула с Элизой, выгнав ее, не сказав мне ни слова, а потом свалив на меня половину вины.

Безжалостная.

Она бы бросила меня в одно мгновение.

Друзья? Ха!

С такими друзьями, как она, и враги не нужны.

И поэтому, дорогой дневник, я держу все при себе и не хочу делиться ни с ней, ни с кем бы то ни было — за исключением, может быть, Элизы. Ей я точно могу доверить свои секреты.

Если бы они у меня были.

Ложь. У меня есть один: похоже я запала на этого ботаника.

Переворачиваюсь на бок и смотрю на стену, где наклеены мотивирующие цитаты, чтобы я их видела. Мне нравится вдохновляться, как только просыпаюсь утром и когда ложусь спать ночью.

«Будь прекрасной сначала для себя, а весь мир может и подождать».

Безусловно, может.

Когда переворачиваюсь на другой бок, мой халат распахивается, пояс развязывается на талии. Это розовый атласный халат, который тетя — сестра моего отца — подарила мне на восемнадцатилетие, и я везде беру его с собой. В нем я чувствую себя сексуальной и зрелой.

В спальне Романа пахло свежевыстиранным бельем, так хорошо, что я закрыла глаза, представляя, каким одеколоном он пользуется. Правда, у меня не хватило смелости понюхать его, чтобы проверить, надушился ли он этим вечером, но уверена, что да.

Он надел поло и брюки на ужин, ради всего святого.

В воскресенье.

Насколько официальны его родители?

Мои не формальны, но они были строгими, и, полагаю, судя по тому, с какой щепетильностью Роман занимается, его родители тоже строгие. По крайней мере, когда речь идет об учебе.

С другой стороны, моя мать? Ей было все равно, какие у меня оценки, лишь бы они были достаточно хорошими, чтобы:

1. Сохранить место в команде поддержки.

2. Поступить в приличный колледж, где я смогла бы быть в команде поддержки.

Может быть, весной, когда закончу выступать на соревнованиях, мне стоит воспользоваться своими навыками и попытаться устроиться на работу в танцевальную студию, обучать маленьких детей. Это было бы весело, не так ли? Возможно, я бы снова полюбила танцы, видя их глазами детей.

Эта мысль согревает меня так, как не согревает этот шелковый халат, и я плотнее закутываюсь в одеяло.

Ты не запала на Романа, тебе просто одиноко.

Я не одинока.

Нет, ты одинока. Кайл отстой, и ты упускаешь тот потенциал, который у него был, чтобы стать хорошим парнем.

Чертовски жаль, что я не могу быть в отношениях с потенциалом. Ха!

Именно так.

Натянув одеяло на голову, я жалею, что не выключила свет, прежде чем забраться в постель. А еще так не хочется вылезать из постели, чтобы надеть пижаму, но если буду спать в этом халате, то замерзну. А если не сниму этот тюрбан с головы и не высушу волосы феном, то утром они будут выглядеть так ужасно, что их невозможно будет уложить, не намочив снова.

Мне приходится сушить волосы феном каждый раз, когда принимаю душ, потому что...

Зевнув, я чувствую, как тяжелеют веки.

Мне действительно нужно подняться с кровати...

Снова зеваю, мысли сонно дрейфуют.

Ты не запала на Романа, точно нет.

Он — последнее, о чем я думаю, засыпая.