Я клянусь тебе в вечной ненависти

Глава 15. Осколки мечты

Отражение в зеркале смотрело на меня золотисто-кар ими глазами Эвелины. Темные круги, вечные спутники дурных снов, делали лицо в отражении взрослее. Я отвела от него взгляд и принялась обводить пальцем завитки на бронзовой раме, обрамлявшей старинное зеркало в ванной комнате. Губы Эвелины насмешливо скривились, будто спрашивая: «А где же Элеонора? Она вообще существует?»

Уже ставшая привычной боль пронзила сердце ледяной иглой. Пузырьки с косметическими средствами на полке под зеркалом мелко задрожали и, дружно подпрыгнув, устремились к краю. Не на шутку перепугавшись, я попыталась их поймать, но сделала только хуже: кремы и лосьоны с грохотом посыпались в раковину.

— Что у тебя там происходит, Эла? — донесся из-за двери встревоженный голос Катрины.

— Всё в порядке! Уже иду.

Вернула баночки на место и, пригладив дрожащими пальцами волосы, вышла из ванной, чтобы вместе с девочками отправиться на урок по мировой истории.

— Рассаживайтесь, 6-6-6арышни, — традиционно приветствовал нас в светлом лектории седовласый профессор Зеле.

Рослый и плечистый, профессор стоял перед темной доской, широко расставив ноги и заложив руки за спину, и напоминал поднявшегося на задние лапы белого льва — такой пышной была его шевелюра. Должно быть, в молодости он был очень привлекательным мужчиной. Да и сейчас Ульрих Зеле обладал весьма импозантной внешностью, и только сероватый оттенок кожи и странная, немного заторможенная мимика выдавали, что у этого статного мужчины не всё в порядке со здоровьем. Говорили, раньше профессор читал лекции в Королевской академии, но после сердечного приступа у него появились проблемы с дикцией и преподавательскую деятельность пришлось оставить. Потеряв место при академии, господин Зеле позже принял предложение читать мировую историю в Сен-Грейс. Несмотря на воинственную внешность, человеком он был мягким, и уроки его проходили весьма спокойно. Даже чуточку занудно: бесконечные перечисления кто кого пытался завоевать, кто и когда взошел на трон, любого заставят зевать. Если с датами я еще худо-бедно справлялась, то имена иностранных правителей и всевозможных деятелей давались мне с трудом. Зачет по мировой истории, который мы готовились сдавать через месяц, ждала с трепетом. Проявив удивительное понимание, профессор Зеле решил посвятить последние занятия повторению пройденного за год материала.

— Готфрид П-пятый заменил казнь герцога Энвойского на вечное з-заточение в «Черном аисте», — вещал профессор, напоминая нам о событиях времен смуты в Обероне.

Перед глазами предстала иллюстрация из учебника истории: возвышающаяся на черных скалах крепость в окружении бушующих волн. Черный аист. Самая страшная тюрьма Оберона располагалась на одиноком каменистом острове, который в солнечную погоду можно было разглядеть с берега. Вечное напоминание подданным о расплате за преступления. В то же время остров находился на достаточном удалении, чтобы до берега было невозможно доплыть. Из этой тюрьмы еще никому не удалось сбежать. По крайней мере живым. Наигравшись, злые волны порой выбрасывали истерзанные тела несостоявшихся беглецов на черные камни…

Жаль, у нас в Лидегории нет такого «Черного аиста». Лорду Ангэлеру там было бы самое место!

Мысль, что преступление двенадцатилетней давности осталось безнаказанным, мучила меня не первый день. Гибель мамы и внезапное исчезновение отца, которого вряд ли когда-либо найдут живым, лежали на совести некромонга. Сомневаться в этом у меня не было причин. Вот только стоило представить Арланда в тюремной робе, осунувшимся и изможденным, как сердце словно железным кулаком сдавило, а к горлу подступил удушливый ком.

Невыносимо… Невыносимо разрываться между такими противоречивыми чувствами! Я должна выжечь из сердца все, кроме ненависти к нему. Он заслужил! Заслужил…

— Кто нам напомнит п-п-претендентов на оберийский п-престол п-после смерти Готфрида? — вернул меня к теме урока профессор Зеле.

Я подняла глаза от конспекта — совершенно не вовремя — и встретилась с ним взглядом. Ой…

— П-пожалуйста, мадемуазель Элеонора, — кивнули мне, увидев желание ответить там, где его и в помине не было.

Меня ждал неминуемый позор! Как вообще можно запомнить всех этих претендентов на оберийский престол?! Они там каждое десятилетие появлялись и умирали в компании единомышленников. Другое дело у нас в Лидегории: одна династия у власти из века в век, — никакой путаницы с престолонаследием.

Я судорожно попыталась воскресить в памяти нужные имена:

— Дитрих Вилобородый, занявший в итоге трон, поддерживаемый аристократами Хокон Старый… и…

Имя третьего претендента напрочь вылетело из головы. Но я точно помнила, что был еще кто-то.

— И? — ожидающе глянул на меня профессор.

— Улаф Гнуппа, — раздался девичий шепот позади меня.

— Улаф Г нуппа, — повторила я громко, а в следующую секунду поняла, что сморозила глупость.

Сидевшая правее Корнелия Файнс мерзко хихикнула. Эхо смешков пронеслось по рядам и стихло. Воспитанницы уставились на помрачневшего преподавателя.

— Не нахожу это з-забавным, — процедил он. — Т-третьим был Улаф Кнёз.

Конечно! Ведь Улаф Г нуппа никакой не обериец, а герой наших народных

сказок: дурачок и заика, попадавший из-за своего заикания в нелепые ситуации и чудом из них выбиравшийся, чаще всего битым.

Мои щеки вспыхнули от стыда. Лучше бы я призналась, что не помню третье имя, чем озвучила глупую подсказку. Ульрих Зеле вполне мог воспринять шутку на свой счет, ведь для него тема заикания весьма болезненная. Так и есть! Судя по тому, как профессор понуро уткнулся в свои записи, он обиделся.

— Простите, профессор! Я ошиблась, — пробормотала виновато. Кожа на лице и шее горела, как ошпаренная.

Мне небрежно махнули рукой, позволяя сесть, но так и не удостоив взглядом. Я покосилась назад, чтобы посмотреть, кто мне так удружил. По губам сидевшей позади меня Оливии Мортимер скользнула ядовитая улыбка, но тут же растаяла, сменившись привычной надменной маской.

Почему она так поступила?

У нас всегда были ровные отношения, у каждой свой круг общения, практически не пересекающийся. Нам нечего делить… Правда, в последнее время я не единожды натыкалась на странные и откровенно неприязненные взгляды со стороны Оливии. Думала, показалось. Выходит, что нет.

После лекции я поспешила за ней следом, чтобы потребовать объяснения этой враждебной выходки. Одно дело — невинные розыгрыши, пусть порой и обидные для воспитанниц, и совсем другое — заведомо ложные подсказки с оскорбительным для профессора подтекстом. И это накануне зачета!

— Оливия! — окликнула плывущую по коридору девушку.

Меня благополучно проигнорировали, но я не собиралась сдаваться.

— Зачем ты это сделала? — Поймала тонкое запястье, вынуждая брюнетку остановиться и повернуться ко мне.

— Сделала что? — Мою руку брезгливо стряхнули.

По крайней мере, она не торопилась уйти, и, судя по сверкавшим негодованием глазам, ей тоже было что сказать. Оливия царственно кивнула подругам, чтобы те оставили нас наедине, и шагнула в нишу у окна.

— Ты знаешь, что, — последовала за ней, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё бурлило от возмущения. — Твоя подсказка была неверной и обидной.

— С чего ты взяла, что я тебе подсказывала? — Темная бровь насмешливо приподнялась.

— Не отпирайся — ты сделала это намеренно! Это недостойное и непорядочное поведение.

— Кто бы говорил о порядочности! Ты и твоя подруга Вилбур — вот примеры недостойного поведения, — буквально выплюнула Оливия.

От такого встречного обвинения я опешила. И похолодела.

— При чем здесь Катрина?

— Думаешь, никто не знает, что она тайком встречается с тем кадетом? Так и вьется вокруг него, отчаянно желая остаться в Мальбурге… Как это мерзко!

— Да она наоборот… — вступилась за подругу, но меня бесцеремонно перебили.

— А ты ничем не лучше! Устроила охоту на молодого лорда Ангэлера! — Оливия обвиняюще ткнула в меня пальцем.

Это имя как болезненный укол прямо в сердце. Сколько времени должно пройти, чтобы перестать так реагировать?..

— Так вот в чем причина! — сделала я неприятное открытие. — Ты влюблена в лорда-попечителя и рассчитываешь заполучить его в мужья…

— Я?! Я не собираюсь замуж за Арланда Ангэлера. И уж точно не влюблена в него, — холодно отчеканила Оливия. — Но моя сестра… Впрочем, не важно. Важнее то, что ты зря стараешься и расточаешь свои чары! Я видела какими взглядами вы обменивались. И не сомневайся, я знаю, что они означают. Легкодоступные девицы не становятся женами!

Она всерьез решила, что я охочусь за Ангэлером?! Да я ничего в жизни не желаю больше, чем поскорее закончить Сен-Грейс и оказаться от ненавистного некромонга как можно дальше! Зазнайка Оливия опоздала с обвинениями. Глупышка Эла, мечтавшая о лорде-попечителе, навсегда осталась в прошлом, в том дне, когда легкомысленно забросила в ящик злополучное письмо, не успев его прочитать.

Пока я силилась подобрать наиболее приличные слова, чтобы выразить вспыхнувшее возмущение, Оливия вздернула подбородок и, развернувшись на каблуках, зашагала прочь. Ну еще бы! Как может Ее Зазнайство долго оставаться в компании такой неприличной девицы, как я!

Когда первая волна негодования схлынула, по позвоночнику пополз противный липкий страх. Сколь многое известно мадемуазель Мортимер о наших взаимоотношениях с Ангэлером? Кто, помимо нее, успел заметить связь между нами? Ответы на эти вопросы могли существенно повлиять на мое будущее. Если по школе поползут нелестные слухи, то я пропала! Последние дни, будучи рассеянной и погруженной в себя, я не замечала ничего вокруг. Но, думаю, сплетни о себе вряд ли бы пропустила. А значит, их не было. Проникновение лорда-попечителя в дортуар, к счастью, осталось незамеченным, как и наш разговор на повышенных тонах. В противном случае подробности моей личной жизни уже знала бы последняя поломойка Сен-Г рейс. Это обнадеживало. Вот только оставался вопрос — как долго продлится мое везение?

Если Ангэлер озлобится и решит отомстить, ему будет достаточно обронить пару неосторожных фраз. Молва их быстро разнесет, и это меня уничтожит. Поэтому, как бы ни хотелось разоблачить его, покарать за содеянное, я понимала, что не могу с ним тягаться. Любая попытка огласки той истории — и ответные меры не заставят себя ждать! Даже подругам не могу открыть свою тайну, а, чтобы они случайно о ней не узнали, то письмо следует сжечь при первой же возможности. Напрямую, конечно, Ангэлер мне не угрожал, и, возможно, даже будет до последнего убеждать в своей невиновности, но я же всё понимаю… Встреч с ним стоит избегать. Разлука — мое единственное спасение; лишь вдали от него получится сохранить остатки здравомыслия… Некромонг мне не по зубам. Единственное, что остается, это доучиться, затеряться в Мальбурге и постараться выкинуть Арланда из головы. Забыть, словно его никогда и не было.

Сегодня мне преподали хороший урок: не стоит рассчитывать на чужую помощь. Пора вспомнить, что у меня есть своя голова на плечах. И, как говорил профессор Оруэн, она дана не для того, чтобы шляпку носить. Через полтора месяца учеба закончится, и жизнь резко изменится. Как бы мы ни сдружились с Витой и Кати, после Сен-Г рейс наши пути неминуемо разойдутся. Я найду место при пансионе для девочек, Виктория выйдет замуж за Себастьяна и будет блистать в высшем свете, а Катрина вернется к родителям в Шлосберг.

А Оливия… пусть думает, что хочет! Каждый горазд судить других. О Кати она сморозила настоящую глупость. Менее заинтересованную в столичных кавалерах девицу во всем Мальбурге не сыскать! А гордячка Мортимер дальше собственного носа не видит.

Подтверждение собственных мыслей я получила буквально на следующий день, застав Катрину сидящей на кровати с письмом в руке. Погруженная в раздумья, она не сразу меня заметила.

— Всё в порядке, Кати? — С некоторых пор один только вид письма заставлял меня внутренне напрячься в ожидании дурных новостей.

— А, да, — рассеянно кивнула блондинка и нахмурилась. — Вот, письмо из дома получила…

Я промолчала, позволяя подруге самой решить, рассказывать подробности или нет. Мне ли не знать: содержанием некоторых писем не хочется делиться…

— Папенька пишет, что на днях Леон Фирелл нанес ему визит и…

— Неужели попросил твоей руки?!

— Официально — нет. Но они обсудили ряд вопросов, непосредственно касающихся помолвки…

Звучало отчаянно неромантично, как биржевые сводки, что печатались на пятом развороте «Трибуны».

— И что ты по этому поводу думаешь? — тихо поинтересовалась я, присаживаясь рядом.

Кати молчала. Серо-голубые глаза подозрительно блестели.

— Думаю, что поторопилась, — прерывая молчание, тяжело вздохнула подруга. — Не следовало принимать ухаживания Филиппа…

— Почему?! Тебе ведь больше нравится кадет Барроу, а не статс-секретарь Фирелл! Отец же не будет решать за тебя…

— Ах, Элечка, в том-то и дело! Никто не примет за меня этого решения. Я должна решить сама. — Катрина подалась вперед и крепко схватила меня за руку. — И я до смерти боюсь ошибиться! Ведь от этого зависит мое будущее. Выбирать приходится раз и навсегда!

— Ты так не уверена в своих чувствах? — Я успокаивающе погладила девичью

руку.

— Нельзя принимать важные решения, основываясь на чувствах. Папенька всегда говорил, что в основу брака должно быть положено взаимное уважение и взаимная выгода. На них строятся самые крепкие союзы. А чувства что? Быстро угаснут, облетят, как яблоневый цвет…

— Или принесут плоды в виде счастливой семейной жизни. Сможет ли господин Фирелл сделать тебя счастливой? Сомневаюсь… Он у тебя даже симпатии не вызывает! В отличие от Филиппа…

— Да, только будущее с Филиппом предстает весьма туманным! Я не знаю, чего от него ждать. А в случае помолвки с Леоном, я получу ту жизнь, о которой мечтала и которую прекрасно себе представляю.

— Но без любви…

— Невозможно получить всё, — грустно улыбнулась Кати. — А ты… ты бы выбрала любовь?

«Конечно!», — хотела воскликнуть в ответ, но вовремя прикусила язык, устыдившись своего лицемерия. Не мне говорить о любви. Не далее, как пару дней назад я променяла ее на ненависть. Да, обстоятельства у меня иные, и это больше вопрос выживания, но выбор-то я сделала осознанный. И он не в пользу любви… Любовь ходит об руку с прощением, а я простить не могу. Да и Арланд моего прощения не просил, не нужно оно ему…

— Наверное, ради настоящей любви я бы смогла расстаться с прежними мечтами,

— ответила с запинкой, стараясь не звучать категорично.

— Как бы еще узнать, настоящая она или привиделось, — покачала головой подруга.

— Филипп уже знает?

— Нет, но я должна ему сказать. Чувствую себя ужасно виноватой, что позволила ему на что-то надеяться…

— Думаешь, он так легко отступится? Юноша казался настроенным весьма серьезно.

— Ну, предложение он пока не сделал, и это к лучшему. Ничего у нас не выйдет — слишком много препятствий…

По правде говоря, я не видела ни одного, кроме предубеждения самой Катрины. Но она права: это ее выбор, и никто не вправе решать за нее. Стало немного жаль влюбленного кадета, которому не дали шанса только потому, что он не уроженец Шлосберга.

— Больше никаких свиданий, — решительно заявила Кати, украдкой смахнув слезу. — Я должна порвать с ним как можно скорее…

Шанс увидеться с кадетом Барроу Катрине представился лишь в конце недели, когда мадам Мезар повела всех воспитанниц на прогулку в Королевский парк. Лидегория готовилась в конце мая праздновать день рождения Ее Величества Королевы Магдалены Второй, и уже за несколько недель до события повсеместно начались мероприятия, приуроченные к торжеству. Королевский парк по традиции оккупировали музыканты и театральные труппы. На летних сценах и открытых площадках зазвучали классические симфонии, известные увертюры и легкомысленные оперетты. На одно из таких представлений мы и отправились в сопровождении классной дамы и инспектрис.

В послеобеденный час было по-летнему тепло. Парк блестел сочно-зеленой листвой умытых утренним дождем аллей. Нарядно одетые пары степенно прогуливались по тенистым дорожкам или вели чинные беседы, заняв зрительские места в летнем театре. То тут, то там в разноцветье парковых насаждений мелькали форменные мундиры Королевской военной академии. Не только нам сегодня удалось сбежать из душных учебных аудиторий.

Большинство воспитанниц во главе с мадам Мезар разместились ближе к сцене, а мы с Катриной и Викторией, желая поболтать, заняли один из последних рядов.

— И что нам покажут, — Виктория подхватила со скамьи изрядно помятую программку, — очередную героическую пьесу?

— Музыкальный спектакль рассказывает об основании Мальбурга, — произнес над нашими головами приятный мужской голос. — Добрый день, леди!

Кадет Барроу стоял в шаге от нашего ряда, сверкая белозубой улыбкой и начищенными пуговицами мундира. Рядом с ним вертел головой долговязый юноша, заинтересованно рассматривая окружающих.

— Мы его уже два раза посмотрели, — поделился Филипп.

— Настолько интересный? — Виктория удивленно приподняла брови, пока Кати хранила сдержанное молчание.

— Не то чтобы… Просто мы тут с самого утра гуляем, — смущенно признался кадет, но тут же спохватился и, вернув себе невозмутимый вид, добавил: — Разрешите представить вам моего друга — лорд Морис Эшер.

Долговязый кадет галантно поклонился, но явно не проникся к нам интересом, продолжив кого-то высматривать.

Когда приличествующий знакомству обмен любезностями закончился, я украдкой взглянула на Катрину. Подруга выглядела напряженной и задумчивой, словно решалась на что-то, отнимавшее множество душевных сил.

— У вас сегодня свободный от занятий день? — я постаралась отвлечь внимание собеседников на себя, пока Филипп не заметил отчужденности возлюбленной.

Вдруг Кати еще передумает? Мне почему-то очень хотелось, чтобы так и случилось. Пусть хоть кто-то из нас обретет счастье в любви! На Виту, продолжавшую обижаться на жениха, в этом плане надежды было мало.

— В академии сегодня проводили медосмотр перед сборами. Через месяц выступаем в лагерь под Шотильоном. Мы с Морисом прошли осмотр одними из первых,

— отрапортовал кадет Барроу, не сводя встревоженного взгляда с Кати, которая смотрела куда угодно, только не на него.

Сердце вновь кольнула жалость. Голубоглазый Филипп с его легким и добрым нравом не заслужил того резкого отказа, что готовилась дать ему Катрина. Хотя, признаться честно, в роли мужа его представить тоже не получалось. Юноша был очень уж милый, его хотелось потрепать за щечку и пригладить вихры, но никак не закрутить роман. Как Катрина с ним целуется? Он же почти ребенок.

Неужели у них всё так и закончится? Филипп уедет на сборы в лагерь, откуда его потом распределят в один из военных гарнизонов, а Кати вернется в родной Шлосберг. Какое прозаичное завершение у этой истории любви! Хотя, после собственных драм, мне многие вещи стали казаться обыденными и прозаичными. Но, может, такой и должна быть жизнь? Без сильных переживаний и рвущих сердце на части чувств…

— Мадемуазель Катрина, вы бы хотели…

— Могу я попросить вас на пару слов? — перебила Кати озадаченного ухажера и решительно поднялась.

— Конечно, как вам будет угодно, — откликнулся Филипп и подал девушке руку, помогая обойти скамью.

— Конечно, как вам будет угодно, — откликнулся Филипп и подал девушке руку, помогая обойти скамью.

Они ступили на тропинку, что петляла среди кустов магнолии и убегала куда-то за сцену, и медленно пошли вперед. Не ожидавший такого поворота событий кадет Эшер потоптался с минуту рядом с нами, а потом, увидев вынырнувших из боковой аллеи приятелей, поспешно откланялся.

Мы с Викторией синхронно вздохнули и обратили внимание на сцену, на которой уже началось представление. Актеры в старомодных нарядах, изображавшие основателей Мальбурга, хором пели о величавой природе Срединной равнины и о полноводной Марне, на берегах которой и закладывался город. За их спинами был натянут холст с весьма живописной иллюстрацией полей и холмов, свободных от человеческих построек. С нашего ряда было сложно разглядеть детали, но, помня о моем плачевном прошлом опыте с уличным театром, я не стремилась подойти ближе.

Не могли меня переубедить ни пример других воспитанниц, ни безобидный вид декораций: натянутый на тонкую металлическую раму холст выглядел вполне легковесным. Сбоку от сцены стояла еще одна рама с иллюстрацией строящегося города. В какой-то момент ее лебедкой стали затягивать на сцену, и конструкция бесшумно поехала по спрятанной на земле рельсе.

Следующий вдох застрял в середине горла. Кто-то негромко ахнул, и все взгляды устремились туда, где только что стояла рама, скрывая происходящее за холстом. А там… Там самозабвенно целовались Кати с Филиппом! Заметив устремленные на них взгляды, девушка отшатнулась от кавалера и замерла, осознавая произошедшее. Лицо Катрины стало мертвенно бледным — только зацелованные губы вызывающе алели на нем, — руки безвольно повисли вдоль тела.

Вита испуганно всхлипнула и вцепилась в мою руку похолодевшими пальцами. А я с ужасом наблюдала, как поднималась с первого ряда мадам Мезар, как с неестественно прямой спиной подходила к сжавшейся в страхе Кати. В какой-то момент мне даже показалось, что она сейчас даст провинившейся воспитаннице пощечину — столько неприкрытого негодования горело в ее взоре. Но классная дама просто молча схватила девичье предплечье и повела Катрину прочь от сцены, дальше и дальше в парк, исчезая за кустами аллеи, что вела к школе Сен-Грейс. Все остальные воспитанницы под присмотром инспектрис остались на местах досматривать спектакль и неумело изображать, будто ничего вопиющего не случилось.