Я клянусь тебе в вечной ненависти

Глава 16. Майские грозы

С трудом досидев до окончания представления, мы поспешили вернуться в школу вместе с остальными воспитанницами. У самой ограды Сен-Г рейс нам с Витой удалось ускользнуть от инспектрисы и, перебежав улицу, заглянуть в кондитерскую лавку за шоколадными эклерами. Давно известно, что в деле утешения девушек им нет равных.

Правда, по пути в дортуар удача нас оставила: мы нос к носу столкнулись с Одуванчиком Бэтти. Надо сказать, что нос Бэтти был отлично натренирован на запах шоколада и свежей сдобы, ведь в обязанности управительницы дортуара входило присматривать за ученицами, не позволяя им проносить в спальни сладости. А мы так спешили, что и не подумали как-то припрятать сверток с эклерами, от которого явственно пахло шоколадом. Казалось, конфискация неизбежна, однако ключница лишь лукаво прищурилась, и, коротко кивнув, прошла мимо.

Ошарашенные своей удачей, мы почти бегом поднялись по лестнице. Дверь нашей комнаты тревожно скрипнула, пропуская внутрь. Стоявшая у окна Катрина обернулась; припухшие глаза выдавали, что девушка плакала, но к нашему появлению уже успела взять себя в руки.

— Рассказывай! — усадив Кати на кровать, Виктория плюхнулась рядом. — Куда тебя потащила наша грымза? Небось, к директору?

Катрина удрученно кивнула.

— Он сильно ругался? — с сочувствием спросила я, пристроив сверток с эклерами- утешителями на столик.

— Нет, что ты! Господин директор и слова грубого мне не сказал. А вот мадам Мезар… Она чуть ли не слюной брызгала, рассказывая в подробностях, что я совершила. Из ее уст это звучало так гадко! Словно я шлюха какая-то…

— Не бери в голову, милая! Это она от зависти! — Вита скорчила умильную рожицу. — Старую змеюку давно никто не целовал…

— И что теперь будет? Что сказал директор Хоуль?

— Сказал, что будет вынужден написать о произошедшем моему отцу. И до получения ответа от него, мое разрешение покидать Сен-Г рейс приостановлено.

— О! — протянули мы с Витой.

— Я тоже должна написать отцу, — вздохнула Кати. — Вот сейчас соберусь с мыслями и напишу…

— Конечно напиши! — поддержала я подругу. — Судья Вилбур, наверняка, поймет и поддержит твое решение. И Филипп ему понравится, когда они познакомятся…

— Они не познакомятся, — осадила меня Катрина.

— Как так?! Разве Филипп не сделал тебе предложение?

— Сделал. Но я отказала ему…

— Что?! — вырвалось у Виты.

— Вы же целовались! — указала я на очевидное. — Разве это не значило…

— Ничего это не значило! — Кати вскочила с кровати и принялась расхаживать по комнате.

— Ты нас совсем запутала, — пожаловалась Виктория. — Давай по порядку. Зачем ты целовала кадета Барроу?

— Да не собиралась я его целовать! Так получилось… Я ему сказала, что скоро возвращаюсь в Шлосберг и что у наших отношений нет будущего, а потому их лучше прекратить прямо сейчас. А он мне: «Станьте моей женой!» И как он себе это представляет? Взяла и стала?! — Разрумянившаяся Кати всплеснула руками, продолжая шагать между окном и стеной. — Ни где церемонию проводить не понятно, ни где жить будем… Ну, я ему и ответила, что в наших обстоятельствах это невозможно. А он смотрит так жалобно, как брошенный щенок… Чувствую, что сердце сейчас дрогнет, и вся моя решимость улетучится. Я ему — «Прощайте!», а он мне — «Подарите последний поцелуй!» И голос такой растерянный, печальный… Я не могла отказать. Ну, а дальше вы всё сами видели, — закончила Катрина, прижав ладони к пылающим щекам.

— М-да, неудачное место вы выбрали для последнего поцелуя, — только и смогла выдавить я.

— Зато поцелуй вышел незабываемый! — хихикнула Вита.

— Да уж! Забыть о нем Кати не скоро дадут…

Смутная, назойливая мысль засела у меня в голове и не давала покоя. Мог ли отвергнутый кадет целенаправленно подставить Катрину? Ведь юноша определенно был обижен отказом…

— Как думаешь, он специально это сделал? Скомпрометировал тебя? — спросила вполголоса.

— Не говори глупостей! — рассердилась Кати. — Это досадная случайность.

Почему-то я не была в этом так уверена, хоть и понимала нежелание подруги

допускать такой вариант. Я и сама до недавнего времени не могла предположить, на какую жестокость и подлость способны мужчины. Теперь же злой умысел виделся в любом жесте. Конечно, Кати может отмахнуться от моих домыслов, но, боюсь, она меньше моего знает, на что способен этот улыбчивый юноша…

— Всё обойдется, Кати, — упокоила подругу Виктория. — Скушай эклерчик!

Оптимистичный прогноз Виты, к сожалению, не сбылся. Отношение воспитанниц и классной дамы к Катрине поменялось коренным образом. Отличница и пример для подражания, она вдруг стала изгоем. Те, кто раньше не единожды обращались к ней за помощью и подсказками, стали избегать ее общества, замолкать, когда она входила в учебный класс и столовую. Никто не желал дежурить в паре с ответственной и старательной Кати.

Какое ханжество! Какая фальшь!

До этого происшествия мне казалось, что наш коллектив в Сен-Г рейс, если не семья, то сплоченная группа единомышленников. Мы все учимся, а в учебе всегда есть место ошибкам. И когда узнаешь жизнь, тоже можно оступиться. И проступок Кати — лишь незначительная оплошность, а не трагедия. Не окажись в парке классной дамы, всё и вовсе ограничилось бы сплетнями и шутками, которые изжили бы себя за пару дней. Но моим иллюзиям было суждено развеяться. Школа Сен-Г рейс оказалась весьма правдоподобной миниатюрой нашего светского общества, которое, как известно, не прощало ошибок и со злым любопытством совало нос в семейные дела всех его членов. А ведь то, что случилось в парке, касалось только Кати и ее родителей, и уж точно не задевало ничьих интересов.

Вот только мадам Мезар вела себя так, будто ей нанесли личное оскорбление. Быть может, она боялась, что судья Вилбур предъявит претензии школе, а поскольку с нами в парке была именно она, то это плохо отразится на ее карьере. Потому и обливала Кати осуждением и презрением, оставаясь при этом подчеркнуто вежливой. Самые заковыристые вопросы теперь доставались исключительно Катрине, и никогда классная дама не была полностью довольна ее ответом, каким бы верным и подробным он ни был. К счастью, хотя бы приходящие преподаватели, такие как профессоры Зеле и Оруэн, никак не выделяли воспитанницу Вилбур среди прочих девушек и тем самым давали ей небольшую передышку.

Мы с Викторией всеми силами поддерживали подругу, но несмотря на наши старания Кати приходилось нелегко. Она с достоинством держала удар, не плакала и не винила Филиппа, но серо-голубые глаза заметно потускнели. Я невольно представляла на ее месте себя: каково было бы мне находиться под постоянными осуждающими взглядами?

Нет, в моем случае всё было бы гораздо хуже! Ведь и прегрешения мои куда серьезнее чем невинный поцелуй с кадетом… Даже подумать страшно, как отреагировала бы мадам Мезар, узнай она, что…

Я запретила себе вспоминать ту ночь. Словно ее и не было. И лишь порой, когда размывалась граница между сном и явью, вновь ощущала ласковое тепло чужих рук, тянулась к нему, наслаждаясь сладостью поцелуев с ароматом бренди. И просыпалась с судорожным всхлипом, испытывая жгучий стыд и вину. Перед собой, перед родителями и перед несправедливо наказанной Кати, в то время как мое грехопадение осталось незамеченным.

Благотворительного музыкального вечера в Сен-Грейс мы обе ждали с замиранием сердца. Катрина опасалась, что особо инициативные воспитанницы ее прилюдно выставят в невыгодном свете, а я до дрожи в коленях боялась столкнуться с Арландом Ангэлером. Благотворительный вечер организовывался ежегодно для сбора средств в пользу сиротских домов и был последним торжественным мероприятием в школе перед нашим выпуском. Никаких кадетов и танцев! Всё очень чинно и с ограниченным кругом приглашенных, готовых проявить невиданную щедрость. Лорд-попечитель просто обязан присутствовать на таком вечере. Единственное, что могло меня спасти от нежеланной встречи — это возвращение леди Ангэлер. Но я не имела ни малейшего понятия, когда глава совета попечителей планировала вернуться к своим обязанностям.

Подготовка к мероприятию шла полным ходом: воспитанницы без устали репетировали выбранные для выступлений мелодии и с еще большим рвением готовили наряды. Нам троим повезло участвовать лишь в хоровом пении, и я надеялась затеряться среди толпы поющих девиц. Это представлялось не такой уж сложной задачей, учитывая, что нас собирались одеть в одинаковые светло-голубые платья.

Относительно спокойные будни нарушил неприятный случай, произошедший во время последней репетиции хора. Корнелия Файнс, наша солистка, оборвала пение на середине и во всеуслышание обвинила Катрину в том, что та фальшивит. А потом и вовсе потребовала исключить девушку из хора за недостойное поведение! От такой вопиющей наглости мы с Витой потеряли дар речи. Правда, Виктория быстро нашлась и в перерыве шепнула Корнелии и другим девочкам, что, если они не успокоятся и, не дай боже, скажут что-то нелицеприятное о Кати во время торжества, то она, в свою очередь, также не сумеет сдержаться, чтобы не рассказать на многочисленных приемах, на которые выезжает семейство Кэррош, о «милых шалостях» некоторых воспитанниц. Надо сказать, что угрозу разгневанной кудряшки многие девицы восприняли всерьез; видимо, не такие безобидные были эти шалости, о которых прознала Вита.

Меня же больше заботила реакция мадам Мезар: слишком многозначительно она молчала в ответ на нахальное заявление Корнелии. Неужели и вправду решила сделать такую подлость и снять Катрину с выступления?..

Подобной несправедливости я допустить не могла и решила в тот же вечер отправиться к директору Хоулю, дабы положить конец этой травле. Пусть он узнает о недостойном поведении отдельных воспитанниц и о позиции классной дамы, которая подобное поощряет! Время визита выбрала позднее, когда господин директор уже отдыхал в личных апартаментах, чтобы избежать ненужных свидетелей нашего конфиденциального разговора.

Осторожно ступая по коридору директорского крыла, я в очередной раз прокручивала в голове заготовленную речь, когда из-за дверей гостиной прозвучало:

— Лорду Арланду приходится нелегко, — сказал тихий голос мадам Луизы. — Он неплохо справляется, учитывая обстоятельства…

От звука этого имени я замерла на месте и превратилась в слух. Было стыдно и неловко, но заставить себя постучать в дверь, не услышав продолжение, просто не могла.

— Не сказал бы… — возразил знакомый скрипучий голос директора. — Скорее бы вернулась леди Ангэлер. Я, признаться, соскучился по тому затишью, что сопровождало все годы ее попечительства.

— Думаешь, леди Маргарет уже знает об убийстве во время бала? Или Арланд скрыл это и от матери?

— Не знаю… Да и знать не хочу! Семейные дела пусть решаются в семье. Я надеялся, что лорд Дэлавер прольет свет на эту трагедию, но пока расследование не сдвинулось с мертвой точки…

Я на миг оглохла. Будто кто-то выключил все звуки внешнего мира, оставив лишь шум зачастившего пульса в ушах.

Они говорят об убийстве?! Здесь, в Сен-Г рейс, во время Весеннего бала? Я не ослышалась?!

Отпрянув, прижалась спиной к стене и попыталась выровнять дыхание. Сердце в груди гремело, как камень в пустом ведре. Еще немного — и на этот грохот сбежится вся школа! Нельзя, чтобы меня увидели стоящей под дверью! Сразу станет понятно, что я подслушивала… А еще придется объяснять, почему брожу в одиночку по личным апартаментам директора. Если бы я нашла мистера Филдса, то попросила бы доложить обо мне, но дворецкий как сквозь землю провалился. А я была очень решительно настроена во что бы то ни стало побеседовать с директором и вошла без приглашения… Понесла ж меня нелегкая!

В голове воцарился сущий хаос. Оправдания, мысли, домыслы, как в калейдоскопе, складывались в странные картинки, которые тут же рассыпались, чтобы сложиться в новый, но не менее непонятный узор.

Кого убили во время бала?

Все воспитанницы живы-здоровы… Да и случись с кем-то из девочек беда, это было бы невозможно скрыть! Неужели пострадал кто-то из гостей? Об этом тоже стало бы известно. Я же в течение двух недель читала леди Цицерии газеты, там наверняка написали бы о гибели именитого мальбуржца.

В голове не укладывалось, как такое могло произойти!

Но самым леденящим душу было то, что рядом со словом «убийство» вновь прозвучало имя Арланда Ангэлера. Неужели некромонг причастен и в этот раз?! А ведь я танцевала с ним на балу… Это случилось до или после?

Нет же, он не мог! Ангэлер был почти всегда на виду… Хотя…

Что если, выбрав меня своей новой игрушкой, он безжалостно расправился с бывшей любовницей?!

От подобного предположения желудок скрутило с такой силой, что я едва не попрощалась с ужином. Дернула верхнюю пуговицу платья в попытке получить больше воздуха, но непослушные пальцы лишь скользнули по ней, не расстегнув.

Стоп-стоп, Эла! Не стоит давать волю буйному воображению. Это уже фантазии на грани безумия. Надо успокоиться и трезво взглянуть на факты… Да мне толком ничего и не известно! Что-то ужасное произошло во время бала, и, готова поклясться, именно из-за этого наши каникулы начались раньше. Поэтому всех и выпроводили из школы… Значит, заботились о безопасности. Или отослали, чтобы не мешали прятать следы преступления?

Как с этим связан Ангэлер? Он скрывает случившееся, чтобы избежать скандала, или у него есть более личные и ужасающие причины?..

От этих рассуждений голова пошла кругом! Причем в самом прямом смысле слова. Мир вокруг смазался и поплыл. Коридор, двери, портреты закружились со скоростью обезумевшей карусели. Вернулось чувство тошноты, а с ним и страх, мгновенно переросший в панику.

Надо бежать!

Если меня обнаружат… Если Ангэлер узнает, что мне стало известно об убийстве…

Конфликт между нами и так острее некуда, но то дело двенадцатилетней давности, и некромонгу особо не о чем волноваться… А тут речь о недавно совершенном преступлении! Как знать, на что он готов пойти, чтобы факты не выплыли наружу?..

Страх перед некромонгами, который, как мне казалось, развеялся бесследно, вернулся с утроенной силой. И впервые в жизни он был не абстрактным, а направленным на одного конкретного представителя этой пугающей до икоты расы. Могущественный враг, по злой иронии судьбы ставший моим первым…

За дверью гостиной послышались шаги.

Затопивший сознание ужас придал мне сил. Держась за стенку, я двинулась к выходу на лестницу. Десять шагов… Скорее бы преодолеть эти несчастные десять шагов… Почему мне так плохо? Скушала что-то не то?.. Если бы не головокружение и тошнота меня бы уже и след простыл…

В конце коридора что-то зашуршало и забарабанило.

Топот? Кто там идет?!

Я испуганно сжалась, впечатавшись плечом в стену и едва не задев громоздкую раму висевшей рядом картины.

Спрятаться совершенно негде!

Но паника оказалась напрасной. Пару раз глубоко вдохнув, я прислушалась и поняла, что напугавший меня звук оказался просто шумом дождя. Даже не дождя, а настоящего ливня, что начался снаружи. Крупные капли сердито забарабанили по откосам небольшого торцевого окна.

Фух! Надо уходить. Скорее!

Только сказать оказалось проще, чем сделать. Как я ни старалась, отклеиться от стены не получалось. Такой желанный и близкий проход к лестнице двоился в глазах и уплывал вдаль, пол под ногами немилосердно качался. Мне бы распахнуть окно и подставить лицо под холодные капли… Наверное, помогло бы прийти в себя… Да только до окна не ближе, чем до выхода! В отчаянии я протянула в его сторону руку. И услышала, как натужно заскрипела запертая оконная рама, будто ее гнуло сильным ветром… Ветер зашумел и у меня в ушах, всё громче и свирепее, пока его не оборвал звук глухого удара.

Теперь меня точно обнаружат! И догадаются, что я подслушивала! Они догадаются…

Лоб коснулся холодного паркета. На секунду стало легче. А потом темно.

Пахло отвратительно.

Прохладный компресс приятно холодил кожу на лбу и дарил облегчение. Кто-то невесомо гладил меня по волосам, и я млела, несмотря на окутавший меня противный запах.

— Бедная девочка… Почему ей вдруг стало плохо? — спросил в тишину женский голос.

— Вот и мне интересно… — напряженный голос директора Хоуля вмиг вернул меня в действительность. В жуткую, пугающую реальность.

Я распахнула глаза и натолкнулась на обеспокоенный взгляд Луизы Хоуль. Полный сочувствия и искренней заботы. И лишь на мгновение в нем промелькнули настороженность и подозрение.

Божечки! У меня не получилось улизнуть незамеченной… Что же теперь будет?..

Мадам Луиза неторопливо пересела с дивана на стоявший рядом стул, оставляя мне чуть больше личного пространства, за что я была ей благодарна.

— Что с вами случилось, мадемуазель Элеонора? — Марк Хоуль остановился за спиной супруги и впился в меня внимательным взглядом.

Я растерянно огляделась, собираясь с мыслями. Даже притворяться не пришлось, поскольку была в самом деле напугана и дезориентирована.

— Кажется, я упала в обморок, — прохрипела, всматриваясь в лицо мадам Хоуль и стараясь найти там ответ: меня обнаружили уже без чувств или еще пытающейся ползти в сторону лестницы?

— Похоже на то, — сочувственно покачала она головой. — Вы лежали, уткнувшись лицом в пол. И очень нас напугали! — Тонкая рука взметнулась и сняла с моего лба нагревшийся компресс. — Хорошо, что не набили себе шишку…

— Да… такая удача, — вяло согласилась я и осторожно огляделась. Судя по всему, мы находились в той самой гостиной, где беседовали супруги Хоуль.

— Как вы себя сейчас чувствуете?

— Гораздо лучше, благодарю…

Если не принимать во внимание тот факт, что от страха я с трудом ворочала языком, то мне и впрямь стало легче. Комната не вращалась, и пол не напоминал палубу попавшего в шторм суденышка.

— Отрадно это слышать, — поджал губы директор. — А что вы делали в коридоре?

Ой-ой! Как бы поубедительнее соврать, чтобы не вызвать подозрений? Хотя

можно просто сказать часть правды и умолчать обо всем остальном…

— Я… я шла к вам, господин директор, но еще на лестнице почувствовала себя дурно. А когда вошла в коридор, голова окончательно закружилась, и я упала… Хотела позвать на помощь, но не успела…

— Почему вас не сопроводил мистер Филдс?

— Не смогла отыскать его… А мне очень нужно было с вами поговорить…

— О чем же? — Марк Хоуль выглядел озадаченным и будто даже немного напуганным.

— О Катрине Вилбур, — выпалила я.

Дальше сбивчиво и с запинками проблеяла заготовленную заранее речь, прозвучавшую и в половину не столько горячо и убедительно, как мне мечталось. Но этого оказалось достаточно, чтобы отвлечь директора от мыслей, что я делала в коридоре, и направить в нужную сторону.

— Вы напрасно волнуетесь, мадемуазель Элеонора. Никто не даст вашу подругу в обиду. Мадам Мезар уполномочена действовать исключительно в ее интересах.

Мне с трудом удалось сдержать саркастический смешок. Возможно, директору стоит чуть меньше доверять мадам Мезар?

А я отныне, видимо, буду меньше доверять самому директору… Ведь и он, и его супруга очень спокойно рассуждали об убийстве. Разве могут хорошие, честные люди так поступать?

Мерзлым, жгучим льдом сковал меня ответ на собственный вопрос.

Не люди… Мадам Луиза Хоуль не человек, она — некромонг. Я помнила ее на похоронах леди Цицерии: она стояла, одна из многих, в мрачной шеренге некромонгов с бесстрастными лицами. Они всегда поддерживают и покрывают друг друга.

Конечно! Она никогда не расскажет ничего, что может навредить одному из них. И супругу своему не позволит… Неудивительно, что к расследованию привлекли господина Дэлавера, а не полицию Мальбурга…

Как бы там ни было, но до выпуска из Сен-Грейс мне следует держать язык за зубами. Девочкам говорить ничего не стану: Кати и без того забот хватает, а Вита с ее импульсивностью и обостренным чувством справедливости может таких дел наворотить, что потом устанем разгребать… К тому же в случае чего сенатор Кэррош защитит свою дочь, а вот Элеоноре Дюбар рассчитывать не на кого… Будет лучше самой аккуратно присмотреться и понаблюдать: может и получится что-то выяснить.

— Я всё же вызову мистера Филдса, чтобы он проводил вас в комнату. — Несмотря на мои заверения в прекрасном самочувствии, директор дернул сонетку у дивана и передал меня в руки прибывшего на вызов дворецкого.

Мистер Филдс ничем не выдал своего удивления при виде загостившейся в директорских апартаментах воспитанницы. По пути в дортуар он молча шел рядом, не отвлекая от тягостных раздумий о том, как сильно всё изменилось этой весной и какой неожиданно сложной стала моя жизнь в одночасье. Бесшумно ступая по ступеням лестницы, я вдруг осознала, что Сен-Г рейс перестал быть моим домом, той обителью, где всё было знакомо и безопасно. Теперь в роскошных стенах бывшего особняка Ангэлеров я ощущала себя в западне…