Я спереди! (ЛП)

Глава 12

ДОМИНИК

Я не был уверен, как получилось, что я получил приглашение посмотреть футбол с коллекцией геев из Коды, но это того стоило — видеть Ламара таким счастливым.

Мы приехали незадолго до начала матча. Джаред и Мэтт сидели в гостиной, на столе перед ними стояла миска с попкорном и две запотевшие бутылки пива. Они явно были заядлыми футбольными фанатами, и я с первого взгляда понял, что они будут болеть за противоположные команды. Мэтт был одет в майку «Канзас-Сити Чифс», а Джаред — в оранжевую «Бронкос». Они выглядели взволнованными, как дети, готовящиеся к поездке в «Чак И. Чиз».

— Сегодня играют «Чифы»?

— Да, — сказал Джаред с явным энтузиазмом. — Ты ведь фанат «Бронкос», верно? Ты вырос в Колорадо, так что, должен им быть.

— Наверное. — Большая часть моей семьи была такой. Так или иначе, мне было все равно, но за эти годы я посмотрел достаточно игр, чтобы знать правила. Я сел на свободное место перед телевизором. — В любом случае, это лучше, чем «Канзас-Сити».

Джаред одобрительно рассмеялся. Мэтт засвистел и запустил в меня попкорном.

— Ты убирешь это, ты же знаешь, — сказал Анджело, не отрывая взгляда от карточного столика, установленного за диваном, за которым они с Заком играли в джин. Или, может быть, это был рамми. Или, может быть, это был джин-рамми. Я никогда не мог уследить за ними.

— Я всегда убираю, — сказал Мэтт, поворачиваясь, чтобы швырнуть попкорном в Анджело, который даже не потрудился смахнуть крошки со своих темных, стоящих торчком волос.

Ламар замешкался у карточного стола, явно не зная, куда сесть. Зак заметил, что он наблюдает за их игрой, и с надеждой спросил:

— Хочешь поиграть?

— Я могу подождать следующей игры. Похоже, вы, ребята, в самом разгаре…

— Нет, мы даже не на середине, — сказал Зак, быстро собирая карточки.

— Эй! — Анджело запротестовал. — Что за че...

— Это хорошее место, чтобы начать все сначала, — сказал Зак Ламару.

— Только потому, что я надрал тебе задницу, — пробормотал Анджело.

Зак улыбнулся и выхватил карты у Анджело из рук.

— Вот именно.

Они втроем играли в карты, пока я смотрел футбол с Мэттом и Джаредом. Я не мог отделаться от мысли, что нашел версию «Ассоциации молодых христиан» от Коды. Это было весело, но странно. Очень похоже на то, как я провожу время с семьей во время футбольного матча, но совсем не похоже. Я не мог поверить, насколько естественно они смотрелись вместе. Мэтт и Джаред постоянно подшучивали друг над другом во время игры. Анджело уделял достаточно внимания тому, чтобы подбадривать в нужные моменты, хотя я так и не смог понять, за какую команду он болел. Казалось, он был одновременно и за, и против Мэтта. Заку было на это наплевать, он добродушно болтал с Ламаром, который, казалось, выигрывал в карты. И Ламар… ну, я не видел, чтобы он так много улыбался с тех пор, как вернулся в Коду.

Когда игра дошла до напряженной четвертой четверти, я поймал себя на том, что больше изучаю окружающих меня мужчин, чем телевизор. Наблюдая за Джаредом и Мэттом, я, возможно, никогда бы не догадался, что они пара. Они вели себя как лучшие друзья или как братья, смеялись друг над другом, швырялись вещами, оскорбляли команды друг друга. Зак и Анджело были полной противоположностью друг другу. Каждое прикосновение, каким бы случайным оно ни было, намекало на чувственность. Это было не так, как если бы они были влюблены друг в друга. Их общение было таким же непринужденным, как и у любой другой пары, но нельзя было отрицать того, как Зак наблюдал за своим возлюбленным, или тех флиртующих взглядов, которые Анджело время от времени бросал в ответ. В них была такая неприкрытая сексуальность, что мне захотелось отвести взгляд.

Мой взгляд упал на Ламара.

Каково было бы разделить с ним такую непринужденную близость? Я представил, как мы ходим с ним по магазинам за продуктами. Готовим ужин. Вместе смотрим телевизор по вечерам и просыпаемся рядом на Рождество. Эта мысль наполнила меня таким мучительно острым желанием, что мне пришлось закрыть глаза и глубоко вздохнуть, когда я отвернулся от его смеющихся глаз и вернулся к футбольному матчу.

Оставалось меньше минуты, а «Канзас-Сити» отставал на пять очков и приближался к финишной зоне. Все зависело от того, как оборонялись «Бронкос», чтобы удержать их. Впервые Джаред и Мэтт перестали шутливо подшучивать друг над другом, постепенно отдаляясь друг от друга, и оба подались вперед на диване, напряженные в ожидании финального свистка. Квотербек перехватил удар, сделал вид, что попал в цель, и отступил назад для броска.

— Он открыт! Он открыт! — Крикнул Мэтт.

Денверский внешний полузащитник вырвался из-под его прикрытия, прорвался через линию атаки и врезался в квотербека, сбив его с ног за линией схватки, прежде чем тот смог завершить передачу.

— Да! — Закричал Джаред, вскакивая с дивана.

— Мать твою! — Мэтт выругался в тот же момент.

— Похоже, всю неделю ты моешь посуду, Мэтт, — сказал Анджело.

— Пошел ты.

Анджело рассмеялся и вернулся к своим картам.

После всех их оскорблений и шутливой перебранки я ожидал, что Джаред немного позлорадствует по поводу своей победы, но он этого не сделал. Он не смог сдержать улыбки, когда я последовал за ним на кухню, но не сказал ни слова.

— Ты же не собираешься злорадствовать? — Спросил я, когда он открыл холодильник.

— Мы бы не зашли так далеко, ведя себя как придурки по отношению друг к другу. — Он достал бутылку «Фэт Тайр» и протянул ее мне, затем взял одну себе, все еще улыбаясь от уха до уха. — Победитель неделю не будет мыть посуду и должен вести себя спокойно. Проигравший сам решит, когда мы снова заоговорим после игры.

— Кажется справедливым.

Он вручил мне открывалку для бутылок.

— Это помогает поддерживать мир. Хотя после прошлогодней игры в плей-офф он почти три часа заставлял меня молчать.

— Ваша команда жульничает так же часто, как и ты! — Крикнул Мэтт из гостиной.

Джаред только улыбнулся мне и отхлебнул пива.

На этот раз это не заняло и трех часов. Не прошло и пяти минут, как Мэтт последовал за нами на кухню.

— Джаред забыл о главном в нашей сделке, — сказал он, доставая из холодильника пиво для себя.

— О чем?

— Проигравший может претендовать на утешительный приз по своему выбору. — Он подмигнул Джареду. — И я твердо намерен забрать его сегодня вечером.

Джаред даже слегка покраснел, явно смущенный и чертовски довольный одновременно.

— Да, — сказал он с улыбкой. — И это тоже.

Они вернулись в гостиную, а я остался один, удивляясь им. Каково это — быть настолько уверенными друг в друге? Быть настолько счастливыми вместе, что не имеет значения, что думает остальной мир?

Я даже представить себе не мог.

Я вез Ламара домой в приятной тишине. На полсекунды, сидя перед его домом, я подумал, что он перегнется через сиденье и поцелует меня, но он этого не сделал.

— Спокойной ночи — вот и все, что сказал он.

Я проделал короткую дорогу до своего дома. Без Ламара в моей машине было до смешного пусто. Это было похоже на повторную поездку в Эстес, воспоминания о нем все еще отдавались эхом в моей жизни. Дома было то же самое. Наоми еще не вернулась от Елены, и я слонялся по дому, удивляясь пустоте, которая, казалось, преследовала меня. Я подумал о Мэтте и Джареде, а также о Заке и Анджело. Я позавидовал их счастью. Я жаждал простого удовольствия разделить свою жизнь с мужчиной, которого любил.

Или с мужчиной, которого я, возможно, полюблю. Я пока не решался назвать это любовью, но как еще я мог назвать это чувство безответной принадлежности?

Дверь открылась, и в комнату вбежала Наоми, швыряя свой рюкзак на диван.

— Привет, папа.

Она уже прошла по коридору в свою ванную, прежде чем я успел ответить, но чувство стеснения в моей груди немного ослабло.

Наоми. Вот по кому я скучал. Не по Ламару. Именно Наоми заполнила пустоту в моей жизни. Но даже она не смогла сделать меня целым на этот раз. Она была центром моего существования в течение тринадцати лет, но теперь ее было недостаточно. От этой мысли я почувствовал себя одновременно одиноким и предателем. Каким же я был отцом, что позволил ей отодвинуться в сторону?

Но разве это не было частью родительства — отпустить своего ребенка? У нее была своя жизнь, которой нужно было жить. Моя работа заключалась в том, чтобы направлять и поддерживать ее. Ожидать, что в ответ она навсегда останется моей малышкой, было нечестно по отношению к нам обоим.

Я сидел за обеденным столом, разглядывая множество упаковок с деталями Лего. Перед креслом Ламара лежали первые части «Звезды смерти», хотя пока собранное не выглядело как что-то узнаваемое. Я взял инструкцию, думая, что, может быть, начну следующий раздел, но мне показалось неправильным делать это в одиночку.

— Привет, пап, — сказала Наоми, подходя за своим рюкзаком. — Хочешь сходить на тыквенную грядку в следующие выходные?

Для нас это всегда было событием. Мы бродили по кукурузному лабиринту, потом покупали в пять раз больше тыкв, чем нам было нужно, и весь вечер вырезали их вместе. Мысль о том, что мы проведем с ней столько времени, облегчила мое сердце.

— Звучит заманчиво.

— Тебе следует пригласить мистера Франклина с нами.

— О, — удивленно сказал я. — Ты хочешь, чтобы я это сделал?

Она пожала плечами и, закинув рюкзак на плечо, направилась в свою комнату.

— Конечно. Это будет весело. Кроме того, если мы не пригласим его разделить с нами трапезу, ему придется все делать самому, а это довольно дерьмовый способ провести вечер, не так ли?

Я даже не потрудился поправить ее формулировки. Ее чувства были безупречны. Это был один из тех редких, приносящих удовлетворение моментов в родительской жизни, когда ты знаешь, что сделал что-то правильно.

— Думаю, это фантастическая идея, Снежинка.

В следующее воскресенье Ламар, Наоми и я забрались в мой пикап с удлиненной кабиной и уехали из города. В Колорадо было множество тыквенных плантаций. Мы с Наоми предпочли ту, что находилась в тридцати милях к востоку от Коды, между Фронт-Рейндж и автострадой Ай-25. Мы восхищались меняющимся Аспеном, когда оставили позади Скалистые горы. По прибытии в пункт назначения, мы заплатили непомерную плату за вход, и вышли из машины. Это был прекрасный осенний день, светило солнце, температура была ниже семидесяти градусов, дул легкий ветерок. Ламар застегнул молнию на куртке, но мы с Наоми остались нараспашку.

— Что сначала? — Спросил я, когда мы направились в толпу орущих детей и перепачканных родителей. — Сенная башня? Кукурузный лабиринт?

Наоми шла в нескольких футах впереди нас, скорее от волнения, чем из желания отдалиться от нас.

— Только не кукурузный лабиринт, — сказала она, улыбаясь мне в ответ. Она показала пальцем. — Контактный зоопарк!

Я застонал.

— Это обязательно?

— Давай, пап. Не будь слабаком.

— У них хотя бы есть коровы или пони в этом году?

Наоми рассмеялась и повернулась к Ламару.

— Папа боится коз.

— Не боюсь!

— Они тоже.

Ламар посмотрел на меня, удивленно подняв брови.

— Она это серьезно?

— У них жуткие глаза, — воскликнул я, пытаясь оправдаться. — У них зрачки повернуты не в ту сторону.

— Папа как-то видел фильм, в котором плохие парни оставили этого человека связанным в загоне, полном коз, и козы съели ему лицо, так что теперь папа их боится.

Не было особого смысла отрицать это сейчас. Не тогда, когда Наоми так стремилась рассказать о моих иррациональных неврозах.

— Я бы не сказал, что я их боюсь, — сказал я в отчаянной попытке сохранить хоть каплю мужественности. — Просто я нахожу их... приводящими в замешательство.

— Приводящими в замешательство? — сказал он с явным весельем.

— Да. Они похожи на пираний, только с мехом.

Наоми бросила на Ламара взгляд, означающий «я же говорила», и побежала к воротам контактного зоопарка. К тому времени, как мы с Ламаром облокотились на ограду, чтобы понаблюдать, она уже была по колено в толпе потенциальных пожирателей лиц.

— Она слишком взрослая для Лего, но дайте ей загон, полный сельскохозяйственных животных, и она сразу же снова станет ребенком.

— Не могу ее винить, — сказал Ламар. — Кто не любит детский зоопарк? Я бы тоже был там, если бы мог.

— Почему ты не можешь?

Он покачал головой.

— Это было бы глупо.

— Вы думаете, вы первый папа, который пришел сюда? — спросила женщина, работавшая у ворот. — К нам постоянно приходят родители.

Ламар моргнул, явно пытаясь решить, стоит ли исправлять ее предположение, но дама не дала ему шанса.

— Идите, — сказала она с улыбкой, указывая на загон.

Ламар повернулся ко мне, словно спрашивая разрешения.

— Эй, это твое лицо, — сказал я ему. — Но если они нападут, ты будешь сам по себе.

Он рассмеялся и вошел.

— Возьмите что-нибудь из еды, мистер Франклин, — крикнула Наоми, когда он вошел. — Вы можете отвлечь коз, чтобы я мог пойти погладить ту огромную свинью в углу.

— Сделаю все, что в моих силах, — ответил Ламар, пробираясь сквозь море блеющего ужаса.

— А как насчет вас? — спросила меня женщина у ворот.

Я посмотрел на коз, которые толпились вокруг Наоми и Ламара, их большие глаза дико вращались, они сбивали друг друга с ног в безумной борьбе за то, чтобы добыть побольше еды. Какая-то парочка, похоже, пыталась использовать друг друга в качестве лестницы. Один забрался на скамейку и начал грызть сумочку Наоми. Я подавил дрожь и покачал головой.

— Я поснимаю.

— Как хотите.

Я стоял за воротами, наблюдая за ними обоими. Они были совершенно естественны вместе — Ламар со своими стильно взъерошенными темно-русыми волосами и Наоми с ее длинным черным хвостом и ярко-синими бровями. Неуверенный голос в глубине моего запутавшегося мозга убеждал меня в своей правоте, говоря, что так может быть всегда.

Да, я говорил об этом. Но только до тех пор, пока «вот так» означало, что мы с Ламаром будем обычными друзьями. Воспринимать его как любовника было еще более угрожающе, чем когда-либо. В конце концов, одно дело, когда он и Наоми вместе гладили кровожадных сельскохозяйственных животных. И совсем другое — делиться личной жизнью друг с другом. Проснуться в одном доме и встретиться лицом к лицу за завтраком, когда Наоми полностью осознает, что Ламар был в моей постели. Увидеть, как приходя домой из школы, отношения ученика и учителя сменяются чем-то гораздо более личным.

В конце концов, им надоел контактный зоопарк, и мы отправились в кукурузный лабиринт. Лабиринт каждый год менялся и создавался таким образом, чтобы при взгляде с воздуха создавалась картинка. Он занимал площадь более пятнадцати акров и обещал более двух миль тропинок, призванных запутать и сбить с толку. Карта, которую они предложили в начале, мало чем помогла, хотя на пути были подсказки, если вы решите ими воспользоваться.

— Спорим, я смогу вас обойти, — бросила вызов Наоми.

— Разве ты не хочешь пройти его вместе? — Спросил я, пытаясь скрыть свое разочарование. Она никогда раньше не хотела расставаться. Она всегда хотела быть рядом.

— Я уже достаточно взрослая, чтобы сделать это самой. Ты пойдешь направо, а я пойду налево. Понял?

— А что, если ты заблудишься?

— Это лабиринт, папа. Предполагается, что я должна заблудиться.

— А что, если ты действительно заблудишься и не сможешь найти выход?

Она закатила глаза. В свою защиту могу сказать, что это было впервые за весь день.

— У меня есть это, — раздраженно сказала она, размахивая передо мной картой лабиринта. — И у меня есть телефон. Я могу позвонить тебе. К тому же, у них есть подсказка, которую можно отправить, если застрянешь. Но мне это и не понадобится. Лабиринт несложный.

Я уже собирался снова возразить, когда заговорил Ламар.

— Нам нужно дать тебе фору?

В его голосе не было искренности. Это был откровенный, игривый вызов ее заявлению о независимости. Она откинула голову назад и уперла руки в бока.

— Может, мне стоит дать ее вам?

— Может, тебе стоит.

— Отлично. Одну минуту. Уходите.

— Но... - начал я, обращаясь к ним обоим, но Ламар схватил меня за локоть и повел к выходу.

— Ты слышали ее. Одну минуту. Пошли.

— Мне это не нравится, — сказал я ему, когда мы вошли. — А что, если с ней что-нибудь случится?

Он искоса взглянул на меня, явно стараясь не рассмеяться.

— Что может случиться?

— Я не знаю! Вокруг полно сумасшедших. Что, если кто-нибудь попытается ее похитить?

— Я подозреваю, что она закричит так громко, что все взрослые в округе сбегутся.

— Что, если она не сможет найти выход из лабиринта?

— Тогда она позвонит тебе, как и сказала. Или отправит сообщение на телефон доверия.

— Что, если она не сможет поймать сигнал?

— Мы не единственные в лабиринте, — сказал он. — Она найдет кого-нибудь, за кем можно проследить.

Он, конечно, был прав. В лабиринте было много других людей — семьи, работающие вместе, но также было много детей, поодиночке или парами. Я знал, что веду себя неразумно, но она была моей маленькой девочкой. Заботиться о ней и обеспечивать ее безопасность было моей работой.

— Я не могу не волноваться, — сказал я, наконец, чувствуя себя побежденным.

— Я знаю, — сказал он, придвигаясь ближе, так что наши руки соприкоснулись, пока мы медленно шли вдоль живой изгороди, почти не обращая внимания на то, куда идем. — Я не знаю, каково это — быть отцом, но я каждый божий день имею дело с тринадцатилетними детьми. Наоми умная, и ты воспитал ее независимой и умеющей принимать собственные решения.

— Я воспитал?

Он рассмеялся.

— Ты воспитал. — И затем, видя мое очевидное замешательство, он продолжил. — Например, позволить ей приходить и уходить самой. Позволить ей решить, остаться с тобой или с Еленой. И тому подобное. Большинство родителей принимают подобные решения за своих детей. Вы предоставили ей большую свободу действий, но теперь, когда она выходит за рамки дозволенного, ты хочешь вернуть ее обратно. Но позже это принесет тебе только больше неприятностей. Поверь мне.

Я подозревал, что он был прав, но это не означало, что мне это нравилось.

— Иногда мне кажется, что она все еще должна была ходить в пищащих туфлях, а по подбородку у нее стекает сок от леденцов.

— Но это не так. Как бы то ни было, я думаю, что было бы неплохо дать ей возможность проявить свою независимость, особенно в такой относительно безопасной обстановке, как эта. — Он резко замолчал, и я последовал его примеру. Он оглянулся на бесконечные заросли кукурузы. Мы, не обращая внимания, завернули за несколько углов и теперь, казалось, оказались в относительно пустынном коридоре. — Кстати, о безопасности, — сказал он, — у тебя есть какие-нибудь идеи, как нам отсюда выбраться?

Я рассмеялся.

— Хорошо, что она дала нам фору.

Через полтора часа мы с Ламаром вышли из кукурузного лабиринта и увидели, что Наоми ждет нас с торжествующим видом.

— Я закончила пятнадцать минут назад! — объявила она.

— Тебе обязательно было посылать красные искры своей волшебной палочкой? — Спросил Ламар.

Она рассмеялась.

— Как пожелаете!

Следующий час мы провели, бродя по тыквенным зарослям и наполняя тележку гадкими утятами из тыквенного мира. Наоми никогда не хотела идеальных утят и отвергала все, что показывал ей Ламар. Она хотела комковатых. Пятнистых. Тех, что были неправильной формы. Тех, мимо которых она проходила снова и снова.

— Зачем брать эту? — спросила она, когда Ламар протянул ей толстую круглую тыкву.

— Потому что она идеальна.

Она закатила глаза, глядя на него.

— Это значит, что у нее не возникнет проблем с поиском кого-нибудь, кто отвезет ее домой, — сказала она. — Но эту, — она указала на одну из них, которая больше походила на орешек, чем на тыкву, — эту нужно спасти.

Ламар повернулся ко мне, подняв брови в немом вопросе.

— Ты никогда не выиграешь, — сказал я ему. — Ты можешь купить самую красивую, но потом она только заставит тебя чувствовать себя виноватым.

Мы поехали домой с восемью бугристыми, пятнистыми и далеко не круглыми тыквами. Я заказал пиццу, а Наоми тем временем разрезала бумажные пакеты из-под продуктов и разложила их на полу кухни. Затем мы все сели, скрестив ноги, и принялись выковыривать тыквенные внутренности. Наоми отделяла семечки от мякоти. Она замачивала их в соленой воде, затем тщательно обжаривала, но никогда не съедала ни одной. Я потихоньку выбрасывал их где-то перед Рождеством.

— Думаю, что подарю этому парню один огромный глаз, прямо в центре этого маленького кратера. Что вы об этом думаете? — спросила она Ламара.

— Звучит отвратительно, — сказал он, к ее большому удовольствию.

Не успел я опомниться, как они уже смеялись, как маленькие дети, и швыряли друг в друга горстями тыквенной массы через всю комнату. Я молча наблюдал за ними, чувствуя себя отстраненным от их простого, невинного смеха. Они легко двигались вместе. Между ними чувствовалась некоторая официальность, но в то же время они умудрялись быть игривыми. Наоми называла Ламара «мистер Франклин», вместо того чтобы обращаться к нему по имени, и было легко понять, почему из Ламара получился такой хороший учитель. Он никогда не говорил с ней свысока, но вызывал определенное уважение, в основном потому, что отражал это уважение к ней в ответ. Мне стало больно при виде их, смеющихся и играющих вместе, как будто они знали друг друга всю свою жизнь. Я вспомнил, как мы с Ламаром гуляли по кукурузному лабиринту. Солнце отражалось от его волос, и они были почти такого же цвета, как сухие стебли кукурузы, окружавшие нас. Мимо нас проходили другие пары, многие из них держались за руки, и я жаждал этого невинного дружеского жеста, хотя мое сердце и возмущалось при мысли о том, что меня увидят держащимся за руки с другим мужчиной. Теперь во мне вспыхнуло то же самое ужасное желание.

Ламар принадлежал этому месту.

Ламар не мог остаться.

Мы разложили гротескные творения Наоми на переднем крыльце. Мы подсветили их все и отошли в сторону, чтобы полюбоваться.

— Разве они не фантастичны? — Спросила Наоми.

— Они действительно великолепны, — сказал ей Ламар, и я не думал, что он лжет.

— А потом мы можем использовать их для приготовления тыквенного пирога. — Она повернулась к Ламару. — Вы ведь придете на День благодарения, верно?

Он повернулся к ней, а затем ко мне, но в свете тыквенных фонариков выражение его лица было трудно разобрать.

— Я не знаю.

— Мы еще не решили, что будем делать на День благодарения, — сказал я, пытаясь взглядом заставить Наоми замолчать.

Она улыбнулась мне.

— Мы будем праздновать здесь, — с вызовом сказала она.

— Но бабушка с дедушкой...

— Ну и черт с ними.

— Наоми, — пожурил я ее. — Не говори так.

— Ну, ты же знаешь, что будет лучше, если мы поступим по-моему.

Ламар, казалось, почувствовал, что оказался в центре продолжающегося семейного обсуждения. Он повернулся к тыквам и сделал вид, что отошел на несколько шагов в сторону, якобы для того, чтобы получше разглядеть ухмыляющиеся физиономии тыкв.

— Мы поговорим об этом позже, — сказал я Наоми, но представил, как готовлю рядом с Ламаром в День благодарения. Я не мог отрицать, что эта мысль согрела мне сердце. Это было идеальным символом моего самого сокровенного желания: открыто разделить с ним свою жизнь. Чтобы он сидел напротив меня за обеденным столом каждый божий вечер, не только играя в Лего, но и готовя еду и помогая Наоми с домашним заданием.

Но этого никогда не случиться. От осознания этого у меня комок подкатил к горлу.

В конце вечера он забрался на пассажирское сиденье моей машины, и я отвез его домой с тяжелым сердцем.

— Мне было весело сегодня, — сказал он. — Спасибо, что пригласили меня.

— Не за что, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно, и изо всех сил стараясь, чтобы отчаяние и растерянность не изменили моего тона. — Хотя, на самом деле, это не моя заслуга. Это была идея Наоми.

— Тогда я поблагодарю ее завтра. — Он взглянул на меня, и я понял, что он почувствовал что-то неладное. — Что такое? — подтолкнул он.

— Я просто... — Я так безумно влюблен в тебя, что ничего не понимаю. Я так зол, потому что не могу сказать тебе правду. Я не мог найти простого ответа. В итоге я сказал: — Я действительно рад, что ты поехал с нами.

Я хотел, чтобы это прозвучало непринужденно, но у меня ничего не вышло. Мне казалось, что каждый удар моего сердца был вложен в это простое предложение. Я хотел вернуть все назад и скрыть правду об этом, отрицать его силу и каким-то образом заглушить тот ужасный, ненасытный голод, который я испытывал по его присутствию. Мне казалось, что я озвучил ужасное осознание того, что без него я неполноценен. Что я дал силу его пустой тени, которая следовала за мной по пятам все те дни, когда мы были в разлуке.

— Ламар, — сказал я, хотя и не знал, что собираюсь сказать дальше. У меня перехватило горло, в животе стало слишком легко, а руки слишком дрожали.

Он положил руку мне на бедро, и мне пришлось заставить себя дышать.

— Я знаю, — сказал он.

Мы не разговаривали. Это было все, что я мог сделать, чтобы добраться до его дома. Я продолжал держать руль трясущимися руками и нажимал на тормоз и газ в нужное время. Я подъехал к краю тротуара, припарковал машину и заглушил двигатель. Я едва мог дышать, когда повернулся к нему. Я с трудом сдерживал себя. Он наблюдал за мной, его голубые глаза были широко раскрыты в темноте моей машины. Тыквенное семечко украшало его волосы. Я наклонился вперед. Обхватил его пальцами и убрал, чувствуя, что время течет слишком быстро, но на самом деле я двигался слишком медленно.

— Дом? — тихо позвал он. — Ты...

— Шшш, — сказал я. Я обхватил его рукой за шею и притянул к себе.

Я хотел только поцеловать его. Даже не страстно. Я просто хотел ощутить прикосновение его губ к своим. Попробовать его на вкус, если смогу. Вдохнуть его воздух. Но тут он обнял меня за шею, запустил пальцы в мои волосы, и я потерял контроль. Внезапно нам снова стало по семнадцать, и мы, затаив дыхание, вцепились друг в друга, прижимаясь через узкое переднее сиденье, которое в прошлом хорошо служило нам, но теперь казалось слишком тесным. Я сорвал с него куртку, отчаянно желая ощутить его худое тело в своих объятиях. Я попытался прижать его к дверце машины, чтобы навалиться на него сверху, но уперся в рычаг переключения передач.

— Боже мой, — выдохнул Ламар, — как у нас вообще что-то получилось?

Я рассмеялся.

— Я как раз хотел спросить о том же.

Он отстранился и с надеждой посмотрел мне в глаза.

— Пойдем внутрь?

Я колебался, разрываясь между тем, чего я хотел, и тем, что, по моему мнению, я должен был сделать. Но, Боже, я хотел его. Не обязательно секс, но я хотел целоваться так, словно нам снова было по семнадцать. Я хотел раствориться в его готовности. Притвориться еще на несколько минут, что у нас все возможно.

Поцелуи никому не повредят, рассудил я, и лучше у него дома, чем здесь, в машине, где все могут увидеть.

— Одежда остается? — спросил я.

Он усмехнулся, прикусив губу. Он произнес, растягивая слова, как истинный южанин:

— Если это то, чего ты хочешь.

Как только я принял решение, мне не терпелось начать. Мне было трудно держать руки при себе, когда я шел за ним по тротуару. Я нетерпеливо подпрыгивал на месте, пока он возился с ключами. Дверь, наконец, распахнулась, и я не стал терять ни секунды.

В свою защиту могу сказать, что Ламар торопился не меньше меня. Он схватил меня за куртку и втащил внутрь. Я захлопнул дверь, прижал его к стене с такой силой, что у него от удивления перехватило дыхание, и поцеловал его.

Это было восхитительно. То, каким он был на вкус, и то, как он ощущался в моих объятиях. То, как его затрудненное дыхание совпало с моим, когда мы прижались друг к другу. Он стянул с моих плеч куртку, и я позволил ей упасть на пол. Я почти надеялся, что дальше он расстегнет мою рубашку. Он этого не сделал, он следовал моему правилу, но скользнул рукой снизу вверх по моему обнаженному животу, заставив меня застонать ему в губы.

— Я думаю, это жульничество, — пробормотал я.

— Давай назовем это лазейкой.

И я не мог отказать. Это было слишком приятно. Я хотел, чтобы он прикоснулся ко мне больше, чем когда-либо хотел чего-либо еще. Я растворился в нем, каждое нервное окончание горело, каждое желание, которое я когда-либо испытывал, было сосредоточено на нем. Он был милым, податливым, агрессивным и совершенно бесстрашным. Все, что я любил в нем пятнадцать лет назад, только сейчас сексуальнее, чем когда-либо. Я сосредоточился на его губах, шее, заднице, которую я обхватил и сжал. Он задохнулся, прижимаясь ко мне, и я обхватил его руками за талию и приподнял. Он охотно подпрыгнул. Он обхватил ногами мои бедра, и секунду, или минуту, или час я удерживал его так, прижав к стене, целуя с новым пылом. Но, приподняв его, я не мог использовать руки. Это не давало мне возможности исследовать его как следует.

Я переместил его на два фута вправо от себя, на маленький комод рядом с дверью, в спешке разбросав по полу нераспечатанную почту. Теперь я мог прикасаться к нему, пока мы целовались. Я провел руками по его бокам, забрался под рубашку, касаясь пальцами его мягкой плоти. Я нащупал его соски, которые затвердели под моим большим пальцем, и пощекотал их, заставив его застонать. Он крепче обхватил меня ногами, и мы стали целоваться сильнее, отчаянно соприкасаясь пахом.

А потом я почувствовал его руки на своей ширинке. Он расстегнул пуговицы на моих брюках. Когда я посмотрел вниз, то понял, что его джинсы уже расстегнуты, а его эрекция выпирает из-под ткани трусов.

— Нет.

— Да, — подтолкнул он, целуя меня крепче. — Скажи «да».

И хотя я хотел отстраниться, я не мог этого сделать. Я уже предвкушал, что почувствую. Абсолютное облегчение, которое наступит, когда я сдамся ему. Я почти кончил, когда его рука сомкнулась вокруг меня.

— Нет, — повторил я, но мне не хватало уверенности. Я был не в состоянии даже перестать целовать его. Я не мог остановить свои бедра от бешенного движения, когда он ласкал меня. Не удержаться от того, чтобы не стянуть с него штаны и не спустить их пониже на бедрах, чтобы я мог обнажить его так же, как он обнажил меня. Я не мог отвести взгляда от его члена, толстого, бледного и великолепного, каким он был всегда. От этого зрелища у меня потекли слюнки, но прежде чем я успел подумать о том, чтобы высвободиться, он сменил хватку. Он переместился так, чтобы наши члены были параллельны, и обхватил их обоих одним кулаком. Я застонал при виде того, как соприкасаются наши эрекции, как наши головки скользят в унисон между его пальцами, от изумления от того, насколько это чертовски приятно.

— Нет, — повторил я, но теперь это был едва слышный шепот. Едва ли это была мысль. Всего лишь символическое усилие, потому что это было то, чего я хотел. Это было то, чего я всегда хотел.

— Да, — снова настаивал он. — Скажи «да».

Я кивнул, тяжело дыша, не в силах больше сопротивляться ему.

— Да, — выдавил я. — Боже, да!

И эта простая капитуляция изменила все. Мир рухнул. Забыто чувство вины. Забыты мои противоречивые приоритеты. Пятнадцать лет потеряно, но теперь мы здесь, наконец-то, достигли естественной кульминации всего, что было раньше. Больше никаких отрицаний. Я больше не буду довольствоваться его слабой тенью в своем сердце. Он был настоящим, совершенным и живым в моих объятиях, таким ярким, великолепным и желанным, что я не смог бы отстраниться, даже если бы попытался. Он улыбнулся мне, его глаза блестели от удовольствия, губы были влажными от наших поцелуев, и внезапно я устал только брать. Мне захотелось дать что-нибудь взамен. Я оттолкнул его руку. Обхватил наши стоящие рядом члены, дрожа от ощущения его в своей ладони. Он снова скользнул одной рукой мне под рубашку, а другой притянул меня к себе для поцелуя.

Я хотел продолжать в том же духе вечно, гладить его, целовать, проглатывать его стоны, по мере того как его страсть нарастала, а наслаждение становилось таким сильным, что он перестал целовать меня и просто прижимался с закрытыми глазами, тяжело дыша в такт моим движениям.

Я надеялся, что он кончит первым, но смотреть, как он поддается нашему общему экстазу, было слишком. Я вскрикнул, содрогаясь от накатившего оргазма. Я не смог удержать ритм, и он накрыл мою руку своей и направил меня. Мы ласкали друг друга, наши движения были скользкими и горячими из-за моей пролитой спермы. Всего секунда или две, и он напрягся, задыхаясь, вскрикивая, кончил.

Я положил голову ему на плечо, тяжело дыша, все еще содрогаясь от силы моего оргазма. Это было потрясающе. Даже лучше, чем в прошлый раз. Но чувство вины, которое тут же нахлынуло на меня, заставило меня захотеть убежать и спрятаться.

— Я не это имел в виду, когда говорил «одежда остается».

Он усмехнулся, как будто я хотел пошутить. Я не был уверен, забавляет меня это или приводит в бешенство.

— Мы устроили настоящий бардак, — сказал он, вытирая руку о мою футболку, потому что его рука была липкой от нашей спермы. — Это как снова на заднем сиденье.

На этот раз я не смог удержаться от смеха. Я вспомнил, как пытался вытереться горстью салфеток.

— Ты можешь поверить, что после этого мы зашли в «Седьмой уровень»?

— Что бы они сделали? Обвинили нас в том, что мы похотливые подростки?

Он ничего не боялся. Это была одна из черт, которыми я восхищался в нем. Я снова поцеловал его, на этот раз нежнее.

— Это была одна из лучших ночей в моей жизни.

— И в моей тоже. — Он посмотрел мне в глаза. Я не был уверен, успокаивал он меня или умолял. — Это может повториться снова. Как сказал Роберт Фрост. «Свобода заключается в смелости».

Неудивительно, что тогда я чувствовал себя таким раскрепощенным.

И неудивительно, что сейчас я чувствую себя таким застрявшим.

У меня в голове не укладывалось, что произошло с Ламаром. Я прокручивал в голове события последних восьми дней, пытаясь понять, где все пошло не так. Я бы начал с футбольного матча, кукурузного лабиринта и часов, проведенных с ним и Наоми. Я бы добрался до чертовых тыквенных семечек в его волосах....

А потом все полетело к чертям.

Я был зол, хотя и не мог решить, на кого из нас я зол больше. Он был тем, кто продолжал настаивать и никогда не слушал, когда я говорил «нет», вместо этого призывая меня отбросить все мои запреты, несмотря на мое здравомыслие. Но я был тем, кто позволял ему. Я был тем, кто последовал за ним внутрь, зная, что произойдет.

Когда я вернулся домой, Наоми была в своей спальне и делала уроки. Я был рад, что мне не пришлось встречаться с ней лицом к лицу. Рад, что мне не пришлось беспокоиться о засохшей сперме на моей рубашке и вокруг ширинки. Почему я вообще думал, что это сработает? Я убедил себя, что мы с Ламаром могли бы стать друзьями, но у нас ничего не вышло, потому что, несмотря ни на что, мы всегда снова запускали руки друг другу в штаны. Я хотел большего. Я хотел вернуться ко всем тем радостям, которые мы делили пятнадцать лет назад. Я хотел попробовать его на вкус. Я хотел затащить его в постель, раздеть и заняться любовью, как взрослые, а не как озабоченные подростки. Но это был не вариант.

Мне нужно было покончить с этим окончательно. Больше никаких Лего. Больше не притворяться, что мы просто друзья. Но, несмотря на то, что я понимал, что это нужно прекратить, мысль о том, чтобы расстаться с ним, разбивала мне сердце. Я лег спать со свинцовой тяжестью в груди, и мне снова и снова снилось, как Ламар вылезает из моей машины и исчезает в ночи. Мне казалось, что мы прощались целую жизнь, и я проснулся с чувством усталости и опустошенности.

Я подъехал к гаражу в панике. Я не хотел ни с кем разговаривать. Я хотел только поработать и вернуться домой, так почему же мне казалось, что все смотрят на меня, когда я входил? Очередь из покупателей, уже выстроившаяся у стойки, подсказала мне, что денек у меня будет не из легких. Я буркнул приветствие и направился в офис в задней части магазина. Дмитрий вошел следом за мной и захлопнул дверь с такой силой, что я испугался.

— Нам нужно поговорить, — сказал он низким и угрожающим голосом.

Отлично. Именно то, что мне было нужно.

— Это может подождать, Ди? У меня действительно нет времени…

— Найди время.

Его слова были короткими и резкими, полными гнева. Я попытался подавить мысли о Ламаре и растущем разочаровании, чтобы лучше рассмотреть брата. Я заметил, как он нахмурил брови и как напряглись его руки и плечи. Я заметил, как он сжимал и разжимал кулаки.

Нехорошо.

— Хорошо. — Я бросил рабочую папку, которую просматривал, на стол и повернулся к нему лицом, скрестив руки на груди. Дмитрий редко вступал со мной в конфронтацию, но этот раз, очевидно, был как раз таким. — Что у тебя на уме?

— Все только и говорят, Дом.

Я ждал продолжения, но он просто пристально смотрел на меня, ожидая ответа.

— О чем?

— О тебе!

У меня упало сердце. Чувство обреченности, висевшее надо мной последние двенадцать часов, разрасталось подобно грозовой туче, заслоняя солнце и ясное голубое небо.

— А что насчет меня? — Спросил я, хотя думал, что знаю. Я изо всех сил старался, чтобы мой голос звучал ровно.

— А ты как думаешь? Это маленький город, Дом. Люди многое замечают. Они обращают внимание. И ты уже должен был бы знать, что они всегда болтают.

— Почему бы тебе не перейти к делу и...

— Все знают, что ты тусовался с тем учителем, которого все дети называют педиком, и Джуниор говорит, что ты был у него дома в прошлые выходные, тусовался со всей их компанией! Он был здесь сегодня утром и сказал папе, что, по его мнению, ты тоже педик.

— Мы просто смотрели футбольный матч.

— Почему именно там?

— Почему нет?

— Господи, Дом! Ты знаешь, почему нет! Потому что, если ты начнешь общаться с компанией геев, все решат, что ты тоже из их числа.

— Ты преувеличиваешь.

— Разве? А что насчет Наоми? Ты когда-нибудь задумывался о ней?

Я шагнул к нему, но наткнулся на стол. Хорошо, что он был между нами, потому что я не был уверен, что смог бы удержаться и не ударить его. Он понятия не имел, от чего я отказался ради нее.

— Не надо! Никогда не смей намекать, что я не принимаю интересы Наоми близко к сердцу, — прорычал я, указывая на него пальцем. — Не смей подвергать сомнению мою преданность ей!

— Раньше я бы никогда этого не сделал, но сейчас я не понимаю, что ты делаешь, носишься по всему городу со своим парнем, как будто гордишься тем, что ты один из них.

Моя вспышка гнева быстро сменилась паникой.

— Я не такой. Не гей. Я заезжал за клиентом…

— Прекрати нести чушь, Доминик! Я прекрасно знаю, какой ты!

Казалось, комната эхом отозвалась на его последние слова. Я отступил на шаг, чувствуя себя так, словно меня ударили под дых.

— Знаешь...

— Я слышал, как ты в выпускном классе разговаривал с Еленой. Поскольку твоя комната находится под моей, я мог слышать тебя через вентиляцию. Я слышал, как ты рассказывал о каком-то парне, с которым познакомился. Что ты никогда не испытывал ничего подобного с девушкой.

— Но... — Я растерялся, ошеломленный, не веря своим глазам. Он все это время знал и ничего не говорил? Возможно, его молчание намекало на понимание, но отвращение в его глазах было очевидным. — Дмитрий, это не то, что ты думаешь. Да, я проводил с ним время, но мы всего лишь друзья.

— Это не имеет значения! — закричал он, в отчаянии вскидывая руки. — Я думал, ты это знаешь! Я думал, ты понимаешь. Все эти годы ты поступал правильно. Ты женился на Елене и у тебя родилась Наоми. А потом, когда вы, ребята, расстались, я немного забеспокоился. Но ты держал это при себе. Не встречался с девушками и не валял дурака с парнями, изо всех сил старался убедить мир, что ты какой-то особенный… Я не знаю, как асексуальный человек, который ничего не чувствует. И я понял, почему ты это делаешь, Дом. Я понял. Господи, я сам чуть не купился на это представление. Но теперь ты все испортишь. Ты даже не пытаешься это скрыть.

Я подавил желание заламывать руки или ходить по кабинету. Я не хотел, чтобы он видел, как меня расстроил этот разговор. Я не хотел, чтобы он знал, как сильно ранят его слова.

— Так что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ты все портишь. Отец в бешенстве и поговаривает о том, чтобы вычеркнуть тебя из завещания. Он говорит о том, чтобы передать гараж мне и Ленни, черт возьми. И все потому, что ты, — он обвиняюще ткнул в меня пальцем, — не можешь удержать свой член в своих чертовых штанах!

Я поднял руки, чтобы успокоить его, сердце бешено колотилось, разум пытался не отставать.

— Папа вычеркивает меня из завещания?

— Если он думает, что ты присоединяешься к этому маленькому «голубому клубу» Коды, то да!

— Но мы друзья. Вот и все.

— Именно это я и пытаюсь тебе сказать. Это не имеет значения. Не имеет значения, трахаешься ты с ним или нет, потому что для Джуниора, папы, Коды и половины всей семьи это так.

Я опустился на рабочий стул, руки у меня тряслись. Я сжал их на столе, чтобы скрыть волнение. Все это время я думал, что смогу переступить черту. Я думал, что смогу быть другом Ламара, и все будет хорошо. Но теперь не имело значения, удалось мне удержать свои руки подальше от него или нет. Я крепко зажмурился, чтобы не расплакаться и не чувствовать невыносимую боль от необходимости выбирать между своим сердцем и семьей.

— Дмитрий, — сказал я, наконец, — я не знаю, смогу ли я сделать то, о чем ты просишь.

— Что? — практически закричал он, делая шаг ко мне и глядя на меня сверху вниз с таким презрением, какого я никогда раньше не видел в его глазах. Я почувствовал, что съеживаюсь перед ним, становлюсь маленьким, как ребенок, отвратительным, как паразит, и неуверенным, каким никогда не был. — Послушай себя, — усмехнулся он. — Ты говоришь мне, что вы просто друзья, а потом говоришь, что не можешь сделать то, что нужно. Господи, Дом. Будь мужчиной. Поезжай в Денвер и найди проститутку. Займись минетом в переулке. Трахайся с кем хочешь. Делай все, что в твоих силах, чтобы избавиться от этого. Мне все равно. Но не делай этого здесь. Только не в Коде.

Я вздрогнул от его намеков, ненавидя саму мысль о том, чтобы прикасаться к кому-либо, кроме Ламара.

— Ты не понимаешь, — попытался я в последний раз. — Дело не в сексе...

— Чушь собачья. — Он снова наставил на меня палец. — Ты не разлучишь нашу семью из-за какой-то задницы, Доминик. Я не позволю этому случиться.

— И что ты сделаешь? — Спросил я, понизив голос. — Выдашь меня?

— Если бы я хотел, я бы уже давно это сделал. Но этот гараж — наше будущее, и я не позволю тебе его выбросить.

— Что именно ты хочешь, чтобы я сделал?

— Это просто, — сказал он и впервые умерил свой гнев. Впервые я услышал сострадание в его голосе. Я ощутил кульминацию совместной жизни, когда мы были братьями в семье, где не терпели никого, кто выходил за рамки привычного. — Просто поступи правильно, Доминик, — сказал он. — Кем бы ни был этот парень, отпусти его.

Весь день я работал на автопилоте, не решаясь заговорить, чтобы комок в горле не вылился в слезы. В конце дня я ехал домой с тяжелым сердцем, чувствуя себя оторванным от солнечного света. Мое горе было похоже на ощутимую тяжесть в груди.

Смогу ли я покончить с этим? Этот вопрос бесконечно крутился у меня в голове.

Когда я вошел, Наоми вышла из ванной, ее волосы были аккуратно уложены над синими бровями. Она схватила с дивана свой рюкзак и направилась к двери.

— Я собираюсь к маме.

— Уходишь? — Спросил я, чувствуя себя так, словно она дала мне пощечину. — Почему?

Она закинула свой огромный рюкзак на плечи.

— Мистер Франклин ведь придет, верно?

Мое сердце замерло.

— А это имеет значение?

— Не знаю. В последнее время он часто здесь бывает.

Тяжесть в моей груди пульсировала и увеличивалась, почти удушая меня своей массой.

— Так вот почему ты проводишь так много времени у своей мамы? Потому что мистер Франклин бывает здесь?

Она закатила глаза, глядя на меня, когда выходила за дверь.

— А то.

Экран за ней захлопнулся. Я наблюдал в окно, как она села на велосипед и покатила по улице.

Это решило все. Я мог бороться с собой, я мог бороться со своим братом, но я не мог позволить, чтобы время, проведенное с Ламаром, оттолкнуло мою дочь. Какой бы мечтой не было наверстать пятнадцать потерянных лет, пришло время проснуться и жить своей настоящей жизнью.

Пришло время покончить с Ламаром раз и навсегда, хотел я того или нет.