Я спереди! (ЛП)

Глава 16

ДОМИНИК

Я был не в себе весь вечер после разговора с Мэттом, и еще хуже было все утро после того, как он позвонил и сказал, что я могу навестить Ламара. Я так отвлекся, пытаясь придумать, что сказать, что налил кофе в свои хлопья, а потом остановился у знака «стоп» по дороге к Анджело и сидел там, ожидая, пока загорится зеленый, пока человек позади меня не посигналил. Я не был уверена, чего надеялся добиться, встретившись с ним, но было очевидно, что я потерпел неудачу.

Вся эта встреча ошеломила меня и привела в еще большее замешательство, чем когда-либо. Что я должен был сказать? Как я мог заставить его понять, насколько я был потерян? Как я мог объяснить, что нуждался в нем, как в кислороде, но моим единственным выходом было отказать нам обоим в том, чего мы хотели больше всего?

Я был так погружен в свои мысли, когда выходил из спальни, что не заметил Анджело, пока не столкнулся с ним лицом к лицу.

— Извини, — пробормотал я. Я попытался обойти его, но он снова встал передо мной, заставив меня резко остановиться. Это заставило меня пробиться сквозь туман в голове. Я испуганно поднял глаза.

Я столкнулся с ним не потому, что был отвлечен. Анджело намеренно преградил мне путь.

Я заставил себя посмотреть на него и увидел гнев в его глазах. Я отступил на несколько шагов, увеличивая дистанцию между нами.

— Послушай, извини, что беспокою в такую рань.

— Че ты вообще приперся, если собираешься просто свалить?

— Мне пора на работу.

— Но ты ведь не поэтому валишь в такой спешке, да?

— Это действительно не твое дело.

Он обвел рукой вокруг себя, каким-то образом придав этому простому движению вызывающий вид.

— Мой дом. Мое дело.

— Послушай...

— Нет, это ты послушай. Ламар мало кого знает в городе, поэтому, когда кто-то разбивает его машину и обшаривает его дом, вроде, приятно знать, на кого он может положиться, а на кого нет. — Он скрестил руки на груди. — Как думаешь, на чьей стороне в этом уравнении ты?

— Он мой друг.

— Пока нет.

Я вздохнул.

— Это сложно.

— Нет, не сложно. Ты ебаный трус, использующий свою дочь вместо бороды. Мне кажется, это чертовски просто.

При упоминании о Наоми мой пульс участился. Кончики пальцев покалывало от прилива гнева и адреналина.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— О, правда? Просвети меня.

— У меня есть дочь. Я должен ставить ее нужды на первое место.

Он сердито посмотрел на меня.

— Никто не просит тебя отдавать ее в детдом.

— Я только имею в виду, что не могу выставлять мужчин напоказ перед ней! Я не могу оставлять парней у себя на ночь. Это было бы неправильно.

— Потому что ты гей.

— Нет. Потому что... — Как ему удалось так легко заставить меня защищаться? — Потому что...

— Потому что ты гей, — сказал он, делая ударение на каждом слоге. — Признай это.

— Нет. Потому что это было бы неуместно. Как родитель, я обязан вести себя определенным образом...

— А как насчет твоей жены?

Я остановился, сбитый с толку его внезапным поворотом.

— А что насчет нее?

— Думаешь, весь этот ебаный город не знает, что она последние три года шатается с этим парнем, Грегом? Думаешь, вся Кода не знает, что она регулярно с ним трахается? Это как-то более «уместно», чем то, что ты встречаешься с Ламаром?

— Это не одно и то же.

— Вот именно. Потому что они натуралы. Если бы ты привел к себе домой девчонку, чтобы познакомить ее со своей дорогой дочуркой, это было бы прекрасно, да? Но из-за того, что это Ламар, ты думаешь, что это неправильно. Думаешь, знание того, что ее папочка педик, каким-то образом, блядь, испортит ей настроение. Ты веришь в дерьмовые двойные стандарты, согласно которым то, что мужчине можно делать с женщиной, ему нельзя делать с мужчиной. Что общение с педиками каким-то образом сведет твоего ребенка с ума. Она развалится на части или еще что. Но это же чертова куча дерьма.

Я сделал шаг вперед, сжав руки в кулаки от гнева, но он не отступил. Напротив, он тоже придвинулся ближе, расправив плечи и выставив грудь. Каким бы маленьким он ни был, он явно был не из тех, кто отказывается от борьбы. Я не стал вторгаться в его личное пространство.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — сказал я, наконец.

— Продолжай твердить себе это, — сказал он, практически выплевывая эти слова в меня. — Трус.

Я сделал еще один шаг к нему, и он последовал за мной, двигаясь прямо на меня, пока Джаред не встал между нами.

— Хватит, — сказал он, положив руки нам на грудь и отодвигая нас на полшага назад. — Доминик, думаю, тебе пора уходить. И Анджело. — Он повернулся к Анджело, и когда их взгляды встретились, я понял, что, хотя они и были друзьями, они уже проходили этот путь раньше, сталкиваясь лицом к лицу. Я услышал это по тому, как Джаред понизил голос, не отдавая приказа, как он поступил со мной, но заставляя свои слова звучать как призыв. — Отвали, ладно? Просто отпусти.

Анджело переводил взгляд с меня на него, его шея напряглась от гнева.

— Какого хуя? — сказал он, наконец. Но в последний раз посмотрел на меня. — Ты все равно его не заслуживаешь.

Он прошествовал по коридору и захлопнул за собой дверь. Я стоял лицом к Джареду, который все еще держал руку поднятой, словно защищаясь от меня. Слова Анджело задели меня сильнее, чем мне хотелось бы признавать, и я почувствовал необходимость выпалить. Чтобы доказать, что они не понимают.

— Он не прав.

Джаред вздохнул и опустил руку.

— Да, — неохотно согласился он. — И в то же время прав.

— Ты даже не представляешь, на что это...

— На что это похоже? — продолжил Джаред, поворачиваясь ко мне. Раньше он не был зол, но сейчас разозлился. — Я понятия не имею, каково это — расти геем в Коде? Это то, что ты собирался сказать? Потому что это чушь собачья, и ты это знаешь. Я точно знаю, каково это, когда весь город судачит о том, кто делит со мной постель. Моя сексуальная жизнь была практически на первых полосах газет в те времена, когда ты прятался в своем маленьком теплом шкафу, так что не веди себя так, будто ты первый, кто прошел этот путь.

Я отступил на шаг, ошеломленный, и замолчал. Как я мог забыть? Из всех парней в «маленьком клубе молодых христиан» Коды Джаред был единственным, кто вырос здесь. Он был первым человеком после мистера Стивенса, кто по-настоящему засветился в Коде, но мистер Стивенс все еще оставался холостяком. Джаред и Мэтт были первой гей-парой, которая стала жить вместе и встречала осуждение города, куда бы они ни отправились. В основном, они были приняты, но я знал, что это было нелегко.

— Прости.

Он вздохнул, вспышка гнева прошла. Он бросил взгляд в сторону коридора, где исчез Анджело.

— Пошли, — сказал он, указывая на входную дверь. — Давай не будем искушать судьбу разговорами здесь.

Мы не ушли далеко. Я последовал за ним на улицу, где он присел на верхнюю ступеньку крыльца. Он посмотрел на меня, явно ожидая, что я присоединюсь к нему. Я посмотрел на другую сторону улицы, гадая, наблюдают ли за нами Джуниор или Трэвис, но мне было все равно. Во мне не осталось сил, чтобы сделать что-то, кроме того, чего ожидал Джаред. Я опустился рядом с ним, не в силах встретиться с ним взглядом. Я ждал, пока он решит, что именно хочет сказать.

— Ты прав, — сказал он, наконец. — Анджело понятия не имеет, через что ты проходишь. У него никогда не было семьи, которую он мог бы разочаровать. Он никогда не был в таком положении, когда ему было бы наплевать на мнение других. У него никогда не было причин прятаться в шкафу. Он, вероятно, был вне игры с того самого дня, как узнал, что значит «вне игры». Звучит просто, да? Он гей, и люди могут либо смириться с этим, либо отвалить, по его мнению.

— Вот именно, — начал я, чувствуя себя оправданным. — Это совсем другое.

Джаред поднял руку, останавливая меня.

— Я еще не закончил. Возможно, он не понимает, через что ты проходишь, но он прав в том, что ты приводишь довольно неубедительные аргументы в пользу предательства Ламара.

Предательство. Это слово эхом отозвалось в моем мозгу, звуча так правдиво, что я опустил голову, чувствуя себя самой большой задницей во всей Коде.

— Я понимаю, — продолжил Джаред. — Когда мы с Мэттом начали встречаться, у меня была та же проблема. Все эти годы я говорил себе, что у меня все в порядке, потому что никогда этого не отрицал. Но я был очень осторожен и никогда не подтверждал слухи. А потом появился Мэтт. Сначала мы были просто друзьями. Он проводил почти каждый день у меня дома, и это было прекрасно. Но когда он начал проводить там и ночи, я понял, что весь город только и говорит о нас.

Я кивнул.

— Я помню. — И впервые я посмотрел на него, изучая его профиль. Он сидел, откинув голову назад, позволяя солнцу освещать его веснушчатое лицо, его растрепанные темно-русые кудри, рассыпавшиеся по плечам. — Так что же произошло? — спросил я.

— Однажды вечером мы сильно поссорились на глазах у всей моей семьи. И после того, как он ушел, моя мама сказала мне: «Джаред, ты не можешь контролировать то, что думают другие. Некоторые люди будут смотреть на тебя свысока из-за твоего выбора, каким бы он ни был. Ты ничего не можешь с этим поделать. Единственное, что ты можешь сделать, это решить, как жить своей собственной жизнью». — Он засмеялся. — Я перефразировал, но общая идея такая.

Я тщательно обдумывал его слова, пока порывистый ветер Колорадо гнал золотые листья мимо наших ног.

— Другими словами, будь я проклят, если сделаю это, и будь проклят, если не сделаю, так что я могу делать то, что делает меня счастливым.

— Именно так.

Я покачал головой.

— Это не так-то просто.

— Я знаю, — сказал он. — И я понимаю. Правда. Но, ты не можешь продолжать использовать Наоми в качестве оправдания.

— А как насчет остальных членов моей семьи?

Он прищурился, глядя на меня.

— Это действительно из-за них? Или это потому, что ты слишком смущен, чтобы признаться, что тебя возбуждает другой парень?

— Я... — Я не смог ответить. Я чувствовал, что моя семья была частью этого, но, возможно, в меньшей степени, чем мне хотелось бы признать.

— Подумай о том, как сильно это ранит Ламара, — мягко сказал Джаред, — зная, что его чувства к тебе и твои к нему, это то, чего ты больше всего стыдишься в жизни.

Я снова опустил голову. Это была поза, которая становилась мне слишком знакомой. Стыдишься. Он выразил словом то чувство, которое я так упорно пытался отрицать. Я закрыл лицо рукой, заставляя себя не расплакаться перед Джаредом.

— Я не знаю, смогу ли я это сделать, — прошептал я.

Он хлопнул меня по спине и поднялся на ноги.

— Я тоже не знаю, сможешь ли ты.

Я едва мог дышать, когда выходил из дома Анджело. Я едва мог думать. От сдерживаемого горя, ненависти к себе и растерянности у меня так сдавило горло и грудь, что, казалось, я никогда больше не смогу вздохнуть полной грудью. Я хотел Ламара, но не мог заполучить его. Я хотел рассказать обо всем отцу и брату, но был слишком напуган. Я хотел быть тем человеком, к которому Ламар обратится, когда что-то пойдет не так, но мне нужно было поставить Наоми на первое место. Это было слишком тяжело, и я сделал единственное, что смог придумать. Я позвонил человеку, которому звонил с тринадцати лет.

— Ты дома? — Спросил я, когда Елена ответила.

— Да. Ты в порядке? Что случилось?

— Ничего. — Но я едва выдавил из себя это слово, и Елена, которая знала меня лучше, чем кто-либо другой в мире, несомненно, услышала напряжение в моем голосе, когда я пытался сдержать его.

— Это Наоми?

— С Наоми все в порядке. Грег дома? — Потому что я бы ни за что не смог поговорить с ней об этом, если бы он был там.

— Нет, он на работе. Дом…

— Буду через пять минут.

Она открыла дверь еще до того, как я постучал, ее глаза были широко раскрыты от тревоги. Один взгляд на мое лицо, и выражение ее лица сменилось со страха на озабоченность.

— Что происходит? — спросила она, когда я последовал за ней внутрь.

— Я просто… Мне нужно... О, Боже, Лейн, — я задыхался, обхватив голову руками. Зачем я пришел? Потому что теперь, столкнувшись с ее непоколебимой заботой и сочувствием, я не мог ничего скрыть. Я чувствовал, как оно нарастает, прокладывая себе путь к вершине, горячее, жалкое и унизительное, но в то же время совершенно неподвластное моему контролю.

— Ох, Дом, — сказала она. Она усадила меня на диван, обняла, зарылась губами в мои волосы. — О, милый, ты такая глупая, горячая штучка.

— Я такой, да? — И с этими словами я потерял самообладание. Я разрыдался, как будто мне было пять лет. Я прижался к ней и выплакал все, что мог, дрожа всем телом, пока она гладила меня по спине. Я ненавидел себя за то, что был таким слабым, но Елена никогда не держала на меня зла. Она бы никогда не бросила это мне в лицо. Сколько раз за все эти годы я обнимал ее, пока она плакала? И вот теперь настала ее очередь.

— Ш-ш-ш, — успокаивала она. — В чем дело?

Я покачал головой, когда поток моих слез, наконец, утих, не в силах сформулировать ответ.

— Это Ламар?

Нет ответа.

— Я буду считать, что это «да». Это потому, что он тебя не хочет, или потому, что ты слишком большой идиот, чтобы признать, что хочешь его?

Я чуть не рассмеялся.

— Последнее.

Она укачивала меня, все еще поглаживая по спине. Я начинал чувствовать себя самым большим дураком в мире, но я еще не был готов отстраниться и встретиться с ней лицом к лицу.

— В чем, собственно, проблема? Твой отец и братья?

— В том числе.

— И?

— И… Я боюсь.

— Знаю. Ты всегда был таким. Но разве быть настолько эмоциональным человеком лучше, чем просто признать это?

— Я не знаю, — сказал я, наконец, садясь и вытирая лицо. — Я волнуюсь...

— О чем? Ты, конечно, не думаешь, что я буду держать на тебя зла?

— А как же Наоми?

— А что она?

— А что, если она возненавидит меня за это?

— О, милый, — сказала она, наклоняясь вперед и касаясь рукой моей щеки. — Отнесись к нашей дочери с большим уважением. Она никогда не сможет возненавидеть тебя. — Она склонила голову набок, задумавшись. — Ну, во всяком случае, пока ей не исполнится шестнадцать. Тогда она возненавидит тебя, но это будет не потому, что ты полюбил другого мужчину.

— Что, если ты ошибаешься? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Что, если я права?

Нравилось мне это или нет, но мне нужно было идти на работу. Как бы я ни боялся иметь дело с гаражом, я не мог откладывать это ни на минуту. Я только надеялся, что следы моих рыданий на диване Елены исчезнут к тому времени, когда мне придется с кем-нибудь встретиться.

Ленни был за стойкой администратора, когда я вошел.

— Привет, — весело сказал он. — Где ты был?

— Не твое дело, — сказал я, протискиваясь мимо него в подсобку.

По крайней мере, Джуниора не было рядом. Я не был уверен, что смог бы удержаться от того, чтобы не наброситься на него и не макнуть лицом в грязь, как в тринадцать лет, когда он намеренно погнул спицы на моем новеньком велосипеде. Если выяснится, что он был преследователем Ламара...

Мне очень хотелось снова поговорить с Ламаром. Обнять его, извиниться и исправить все то, что я натворил во время нашей утренней стычки, но я был слишком труслив, чтобы позвонить. Я спрятался в офисе и сел за стол, уставившись на свой телефон и размышляя, как все исправить.

Смс. Это показалось мне хорошей альтернативой. Простой способ установить контакт, не слишком раскрываясь.

Мне так жаль, напечатал я.

Я не нажал «отправить». Я просто сидел, уставившись на эти слова, чувствуя их правдивость глубоко в груди. Боже, мне действительно было жаль. И я скучал по нему больше, чем мог себе представить. И, к моему ужасу, слезы снова навернулись на глаза.

— Дом? — Позвал Дмитрий, стоя в дверях.

Я поспешно вытер слезы. Дмитрий был моим братом. Не то чтобы он никогда не видел, как я плачу, но последний раз это было, наверное, почти двадцать лет назад, и я был чертовски уверен, что не позволю нашей маленькой сцене с Еленой повториться.

— У тебя есть минутка? — спросил он, входя в кабинет и закрывая за собой дверь.

— Чего ты хочешь, Ди?

Он прислонился к закрытой двери и скрестил руки на груди.

— Я хочу знать, когда это прекратится.

— Когда прекратится что?

Он раздраженно вздохнул и указал на меня.

— Это. Хандрить, огрызаться на всех и вести себя так, будто наступил конец света.

— Какое, черт возьми, это имеет значение? — И как я ни старался, я не смог сдержать сарказма и презрения, которые просачивались в мой тон. — Пока семья счастлива, кого волнует, что происходит со мной?

— Я никогда этого не говорил.

— Именно это ты сказал.

— Дом…

— Это то, чего ты хотел. Чтобы я был один. Так что возвращайся к семье и оставь меня в покое.

— Я никогда этого не хотел. Я никогда не хотел, чтобы ты был несчастен.

— Ты сказал…

— Я знаю, что я сказал, но я не думал, что все будет так.

— О, правда? Как ты себе это представлял?

Он провел руками по лицу, выглядя на десять лет старше, чем был на самом деле.

— Я не знаю. Я думал, что так будет всегда. Все эти годы у тебя все было хорошо. У тебя была Наоми, и, несмотря на то, что вы с Еленой расстались, все казалось хорошим. Может, не все было идеально, но ты справлялся. Ты справился. Я просто хочу, чтобы так было снова. Я не понимаю, почему мы не можем вернуться к тем временам, когда семья была цела и ничего не замечала, а ты не ходил вокруг как какой-то эмоциональный зомби. Ты был одинок, но ты был счастлив, верно?

Я был слишком измучен, чтобы злиться.

— Счастлив? — Спросил я срывающимся голосом. — Неужели я должен быть счастлив, зная, что единственный мужчина, которого я когда-либо любил, находится менее чем в пяти милях отсюда, но я не могу быть с ним, потому что моя семья этого не одобряет? Должен ли я быть счастлив, живя один? И что? Должен ли я гордиться тем, как сильно это его ранит? Или тем, как сильно я причинил ему боль? И ради кого, Дмитрий? Ради тебя? Ради папы?

— Черт возьми, Доминик, ты же все эти годы ты отлично играл натурала, а теперь собираешься развалиться на части, потому что все идет не так, как ты хочешь?

— Да, — признал я. — Наверное, так и есть.

Он вздохнул, признавая свое поражение, и опустился на потертый стул у двери. Он посмотрел на меня с раскаянием в глазах и покрасневшими щеками.

— Честно говоря, я никогда не думал, что все так обернется, Дом. Я думал, ты просто расслабляешься. Я и не думал, что это будет так трудно.

— Это делает нас двоих единомышленниками.

— Я не понимаю. Я имею в виду, насколько хорошо ты вообще знаешь этого парня? Он учитель английского у Наоми, верно?

— Он нечто большее, — сказал я. Я потер пятно на столе, размышляя. — Помнишь, пятнадцать лет назад ты слышал, как я разговаривал с Еленой через вентиляционное отверстие?

Его глаза расширились.

— Это был он?

— Да. Тогда он был всего лишь гостил, но переехал сюда несколько месяцев назад. Я не знал об этом до того дня, пока не заехал за ним в микроавтобусе.

— Господи Иисусе, — сказал он тихим от благоговения и понимания голосом. — Так вот почему тот полицейский пришел поговорить со мной, да? Он спрашивал о ключах и каком-то парне по имени Франклин. Я понятия не имел, что происходит. Я не уловил связи. Но это из-за тебя, да?

— Да.

— Но… почему тот полицейский спрашивал о его ключах?

Пришло время признаться, и эта мысль больше не вызывала у меня ужаса. Единственное, что я почувствовал, это огромное облегчение. И вот, сидя в семейном гараже, в месте, где мы практически выросли вместе, я рассказал брату все.

Ну, не совсем все. Я не делился интимными подробностями своего романа с Ламаром и глубиной своих чувств к нему. Я не позволил себе снова расплакаться. Но я рассказал Дмитрию достаточно, чтобы он понял вопросы Мэтта и, как я надеялся, мое нежелание отпускать Ламара.

Когда я закончил, он сидел, упершись локтями в колени, уставившись на свои ботинки. Минуту мы сидели в неловком молчании.

— Может быть, мы сможем поговорить с папой, — сказал он, наконец. — Если мы сделаем это вместе, он, скорее всего, прислушается.

Я заколебался, надеясь, что не ослышался.

— Ты сделаешь это для меня?

Он улыбнулся мне.

— Я чертовски уверен, что не позволю ему навязать мне Ленни. — Но он быстро посерьезнел. — Но, Дом, это будет нелегко. Семья будет в шоке. Ты уверен, что это то, чего ты хочешь? Этот парень действительно так много значит для тебя?

Я отвернулся, чтобы посмотреть в окно, но не потому, что мне отчаянно хотелось увидеть бледное осеннее небо, нависшее над пустой парковкой, а потому, что мне нужно было спрятать лицо, когда я отвечал.

— Он значит для меня все.

И, произнеся эти слова, я понял, что они были правдой. Елена была права. Джаред был прав. Как бы мне ни было неприятно это признавать, даже Анджело был прав. Я так долго боролся со своей гомосексуальностью, убеждая себя, что должен это сделать из-за своей семьи и из-за Наоми. Это была не совсем ложь, но в чем я никогда до конца себе не признавался, так это в том, что мне неприятно, когда на меня навешивают ярлык «гея». И в течение многих лет это не имело значения. Рядом со мной не было никого, с кем я мог бы встречаться. Никого, кто по-настоящему соблазнял бы меня. Так зачем же мучиться с каминг-аутом? Но теперь Ламар вернулся, и все изменилось. Я любил его. Или, по крайней мере, я хотел получить шанс выяснить, может ли мое чувство к нему перерасти в любовь. Я был уверен, что может. Но смогу ли я смириться с тем, что это значит?

Я вспомнил, что сказал мне Мэтт, когда мы встретились в первый раз. Этот первый шаг, просто произнести слова вслух людям, которым нужно знать, это самое сложное. Но потом становится легче.

— Я гей, — сказал я, обращаясь не столько к Ди, сколько к самому себе.

Он вздохнул.

— Я знаю. И все будет хорошо, брат. Я обещаю.

Он ушел, а мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Чтобы вытереть предательские слезы с глаз. Я провел пальцами по волосам и уставился на свое отражение в окне.

— Я гей, — повторил я, на этот раз громче.

Не так уж и сложно.

В конце концов, я вышел из офиса, по пути оглядев гараж. Сначала посмотрел на Хулио, который ободряюще улыбнулся мне. На отца, который старался не встречаться со мной взглядом. На Ленни, выглядевшего таким же рассеянным, как и всегда.

Я подумал о Наоми.

Из всех моих оправданий мои опасения за дочь были самыми вескими. Прежде всего, прежде чем я сообщу эту новость своим родителям, прежде чем я скажу Ламару еще хоть слово, я должен был сказать ей правду. И знание того, что она чувствовала по этому поводу, была ли она в ужасе или нет, помогло бы мне понять, как действовать дальше. По крайней мере, тогда я смог бы, наконец, быть честным с самим собой и Ламаром относительно того, где я нахожусь.

Сегодня вечером я поговорю с Наоми.

Это решение укрепило меня. Оно придало мне веры. Я поднял голову и расправил плечи. Я вернулся к работе. Я даже извинился перед Ленни за свою грубость.

Я не мог все исправить за один вечер, но я мог начать.

Я беспокоился, что Наоми не будет дома в этот вечер. Она проводила так много вечеров у Елены, что, возможно, пройдут дни, прежде чем у меня появится шанс поговорить с ней. Я хотел позвонить и попросить ее приехать домой, но так и не смог заставить себя это сделать.

Я хотел все исправить, но, должен признаться, был напуган до смерти.

Мне не о чем было беспокоиться. Елена подвезла ее вскоре после ужина. Наоми вошла внутрь, бросила свой рюкзак на диван и плюхнулась на него с раздраженным вздохом.

— Ну вот, я здесь.

Ее тон подразумевал, что ее вызвали против ее воли.

— У тебя есть другое место, где ты хотела бы быть?

— Нет. — Односложный ответ, произнесенный с таким бесцеремонным сарказмом, на который способен только подросток. Она откинула с глаз прядь голубых волос. — Но мама сказала, что тебе нужно поговорить со мной.

— Она сказала?

— Да. И она сказала, что если ты попытаешься отказаться от этого, она советует тебе перестать быть идиотом и просто сделать это.

— Мило.

— Ну что? — Она подняла руки в преувеличенном раздражении. — В чем дело?

У меня внутри все сжалось от такой перспективы, но если я сейчас поверну назад, это только докажет правоту Анджело: я был трусом.

— Это насчет Ламара.

— А что насчет него?

— Ну…

— Вы, ребята, снова друзья?

Вопрос заставил меня вздрогнуть.

— Мы никогда не были друзьями.

— Папа, вы, ребята, так часто виделись, что мне было трудно уследить, в какие недели он будет здесь, а в какие нет. Только что вы были лучшими друзьями, а в следующую минуту ты уже прячешься от него и притворяешься, что его не существует.

— Я не прятался от него.

— Хорошо. Просто избегал его как чумы, хотя ты знаешь, что он снова впадает в депрессию, когда ты это делаешь.

Я вздохнул, жалея, что ей все еще не три года, и она верит мне на слово, а не подвергает сомнению все, что я сказал.

— Мне пришлось принять трудное решение. Вот и все.

— И твоим «трудным решением» было бросить мистера Франклина и стать отшельником?

— Это не так.

— Да, так.

— Хорошо, — сказал я, присаживаясь рядом с ней на диван и подыскивая нужные слова. — Дело вот в чем: мы с Ламаром всегда были друзьями, но я начал беспокоиться, что моя дружба с ним мешает мне быть таким отцом, которого ты заслуживаешь.

— У тебя могут быть друзья, папа, — сказала она с сарказмом в голосе. — Я не собираюсь умирать от одиночества или чего-то в этом роде.

— Я знаю. Но думаю... — Господи, как бы мне это объяснить? — Жизнь — это путешествие. И ты мой второй пилот, Снежинка. Куда бы я ни отправился, ты всегда будешь сидеть спереди, несмотря ни на что. И в моей жизни нет места для того, кто считает, что должен занять это место вместо тебя.

Она удивленно посмотрела на меня, явно пораженная моей взрослой глупостью.

— Это, серьезно, самая глупая аналогия, которую я когда-либо слышала. Во-первых, каждый раз, когда я еду в машине с двумя взрослыми, мне приходится садиться сзади. На самом деле не имеет значения, кто они. Даже если это твой тупой кузен Ленни, я не могу ездить на переднем сиденье. Это часть жизни ребенка. Во-вторых, и в твоем грузовике, и в твоем GTO есть переднее сиденье, достаточно большое для троих, если уж на то пошло.

— Но, нет, милая, — пробормотал я, ошеломленный тем, что она, похоже, поняла меня буквально. — Я не думаю, что ты понимаешь…

— Я все понимаю, папа. Ты пытаешься использовать эту дурацкую историю с машиной, чтобы объяснить, почему ты не можешь быть с мистером Франклином, хотя ты от него без ума.

— Я... — Я понятия не имел, что сказать. — Э-э-э... Ты знаешь об этом?

— Что у вас с мистером Франклином что-то есть? — И затем, увидев мое ошеломленное выражение лица, — Что, ты думал, это какой-то большой секрет?

— Ну... — Это было именно то, о чем я думал, но было ясно, что, признавшись, я навлеку на себя поток презрения. — Мы никогда не говорили о том, что я, э-э, встречаюсь или...

— Я знаю, что тебе нравятся парни, папа. В этом нет ничего особенного.

— Знаешь? — Спросил я, чувствуя себя все глупее с каждой минутой. — Твоя мама...

— Я заглянула в историю твоего браузера. Я знаю, какое порно ты смотришь.

— Боже мой! — Воскликнул я, вскакивая с дивана. — Ты его смотрела?

— Да. Это просто отвратительно. Если секс таков, то я навсегда останусь девственницей.

— Хорошо! — Но тут ее слова задели меня за живое, и я откинулся на спинку дивана, стараясь не чувствовать боли. — Подожди. Ты думаешь, это отвратительно?

— Да.

— Отвратительно, когда двое мужчин занимаются сексом?

Она закатила глаза.

— Я имею в виду все это обильное потоотделение, выделения из организма и мужское барахло, развешанное повсюду. А потом еще эти разговоры. «О, детка, сильнее, сильнее...» — Последние несколько слов она произнесла с издевкой в голосе, от которой я съежился.

— Прекрати! — Сказал я, подняв руки, разрываясь между смехом и беспокойством. — Я больше никогда не хочу слышать из твоих уст этот набор слов. Договорились?

Она чуть не рассмеялась.

— Договорились. — Она быстро посерьезнела. — Поэтому ты расстался с мистером Франклином? Потому что думал, что я не знаю?

Я вздохнул, не зная, с чего начать.

— Мы не «расстались». Мы никогда не были по-настоящему...

— Папа. Перестань говорить со мной так, будто мне пять лет, ладно? Я знала, что ты постоянно меняешь свое мнение о том, быть ли с ним. Я не понимала, что это из-за меня. Я имею в виду, я стала проводить больше времени с мамой, чтобы ты мог проводить вечера наедине с ним. Разве этого недостаточно для понимания?

И внезапно наш разговор несколько недель назад приобрел совершенно новый смысл.

— Очевидно, нет.

— В чем дело? Ты не хотел мне говорить?

Так ли это? Да, но только отчасти. У меня был еще и папа, и Дмитрий. И мой страх. Но часть моего сопротивления, самая большая, сильнейшая часть, на самом деле была направлена на то, чтобы защитить ее от клейма отца-гея. Я хотел избавить ее от этого.

— Быть подростком — отстой.

— Без шуток.

— И я не хотел, чтобы тебе было еще тяжелее, чем нужно.

— Что это вообще значит?

— Я не хотел, чтобы ты была «той девочкой с двумя отцами».

Она снова закатила глаза.

— Сейчас что, 1952 год? Это не имеет значения. Я имею в виду, я не хочу в конечном итоге стать «той девочкой, чей отец сидит в тюрьме за то, что нюхал нижнее белье маленьких девочек», или «той девочкой, чья семья попала в сериал «Кладоискатели» из-за того, что у нее тридцать две кошки». Но на самом деле никого не волнует, кому ты вставляешь.

— Давай добавим слово «вставляешь» к списку вещей, которые я больше никогда не хочу от тебя слышать.

— Неважно. Тебе разрешено иметь парня. Я имею в виду, у мамы есть парень, так что я не понимаю, почему у тебя должно быть по-другому.

Я потерял дар речи, услышав в своей голове эхо слов Анджело. Ты купился на эти дерьмовые двойные стандарты.

И это было правдой. Именно так я и сделал. Если бы я влюбился в женщину, я, вероятно, не стал бы раздумывать дважды. Но поскольку Ламар был мужчиной, я считал, что должен скрывать это от человека, который значил для меня больше всего в жизни. Я был дураком.

— Думаю, возможно, ты права.

— Итак, ты снова встречаешься с мистером Франклином или как?

— Я должен?

Еще одно закатывание глаз. Если бы снисходительность когда-нибудь стала олимпийским видом спорта, тринадцатилетние девочки, несомненно, завоевали бы все медали.

— Мама права, — сказала она. — Ты полный идиот. — Она полезла в рюкзак, стоявший у ее ног, и вытащила конверт из плотной бумаги, который протянула мне. — Мама просила передать это тебе. Она сказала, что пришло время. Она сказала, что вы оба слишком долго откладывали.

Я посмотрел на конверт, зная, что в нем, даже не открывая его. Я с трудом сглотнул пересохшее горло.

— Ну, теперь, когда ты взорвал свою гейскую сенсацию, я могу идти? Я сказала Эбби и Аннабель, что поговорю с ними по скайпу о сегодняшнем марафоне «Доктора Кто».

— О. Конечно. Думаю, мы закончили. — Она встала, и я последовал ее примеру, испытывая странное нежелание отпускать ее. — Ты, правда, не против?

— А почему нет? Я уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что вы с мамой никогда больше не будете вместе. Так вы будете счастливее. И это прекрасно. Я имею в виду, что я даже не помню того времени, когда мы все жили вместе, и, по крайней мере, вы не ссоритесь друг с другом из-за опеки и не ставите меня между ними, как родители Аннабель, верно? Вы, ребята, все еще нравитесь друг другу, а это о многом говорит. И теперь у мамы есть Грег, а у тебя — мистер Франклин, и каждый получает то, что хочет.

— Ух ты... Вау. Неужели все так просто?

— Он делает тебя счастливым, да?

— Да.

Она раздраженно махнула на меня рукой.

— Тогда валяй.

Я не мог поверить, что когда-то сомневался в ней. Я не мог поверить, что когда-то думал, что она не справится с такой простой вещью, как моя влюбленность. Я притянул ее к себе, крепко обнял и поцеловал в макушку.

— Я так сильно люблю тебя, Снежинка. Ты ведь знаешь это, правда?

— Возьми себя в руки, папа, — сказала она с отвращением. — Ты растрепал мне прическу.