Зверь. Изменил мне — изменил меня

Глава 8

Сам уже не рад, что улёгся в кровать к жене Тимура. Решил поиграть в рыцаря, мать его. Дама боится мышку, аж спать не может… Ещё как может! У девочки крепкий безмятежный сон. А вот у меня с безмятежностью большие проблемы. Зато с крепостью некоторых частей тела проблем нет. Хоть вой.

Лежу, обняв чужую жену, и боюсь пошевелиться. Одно неловкое движение, и у меня резьбу на болте сорвёт.

Эта девочка — моя работа. Тимур платит мне за то, что я прячу её в лесу и не даю вспомнить прошлое. Две недели… Как их пережить? Да я с ума сойду от желания! Или тупо не выдержу и натворю глупостей.

Не понимаю, почему меня так кроет. Красивая? Да. Но болезнь съела девичью красоту. Только мой глаз это почему-то не волнует. Я вижу девчонку такой, какой, возможно, она была до болезни. Фантазия у меня буйная, вот и всё.

И вообще, мало, что ли, у меня баб красивых было? Прилично. А тут поплыл. По-любому всё из-за её запаха. Аромат у сестрёнки особенный. Я готов хоть вечность лежать, зарывшись носом в рыжие волосы, и нюхать.

Теряя контроль, осторожно касаюсь пальцами хрупкого плечика. Кожа у неё — шёлк. Глажу и дурею…

— М-м… — Динара стонет во сне и улыбается.

Ей нравятся мои прикосновения, а мне от этого только хуже. В смысле, лучше. Но всё-таки хуже.

Так нельзя!

Медленно, крайне неохотно отодвигаюсь от девочки и стекаю с кровати на пол. Лежу на спине, пялюсь в тёмный потолок и пытаюсь прийти в себя. Сердце разошлось конкретно — не продохнуть.

Чтобы я ещё раз!.. Будь моя воля, я бы эти две недели во дворе жил.

Так и тянет обратно на кровать. Забраться под одеяло, сгрести в охапку тёпленькую, сонную девчонку и…

Быстро встаю и валю подальше от искушения. На улицу. Там дождь идёт, может, остужусь немного.

Стою под проливным дождём, жду, когда отпустит. Но всё бесполезно. Меня прям тащит в дом. В штанах уже дым коромыслом, в башке крови не осталось.

Рыкнув, хватаю ведро, черпаю воду из бочки и выливаю на себя.

О, кажись, попустило слегка. По крайней мере, видеоряд пошлого содержания перед глазами больше не мельтешит. И дышится легче. Только замёрз как цуцик.

Набираю охапку дров из дровяника и плетусь домой. Займу себя делами. Всё равно теперь не уснуть.

Подкидываю полешек в топку и ставлю вариться куриный бульон. Сестрёнке утром обязательно надо поесть. Поглядываю на аккуратные пяточки, торчащие из-под пледа, и снова здорово — хана моему дзену. И это первая ночь. Что дальше-то будет?

Кое-как настроив себя на трезвость ума, иду во двор искать подходящую корягу для клюки. Столяр я от бога, ага. Но обещал — сделаю.

Устраиваюсь в дровянике под навесом. Строгаю ножом толстую сухую ветку и гоняю мысли. Прогоняю мысли…

— Она не для меня. Не моя она, — бормочу. — Просто, мать твою, работа…

Проснулась, потянулась. Не могу ничего понять. Где я? Кто я?

Собрать воедино осколки сонного сознания непросто. Но у меня получается. Облегчения это не приносит, потому что я снова попадаю в плен пустоты.

Зато уснула хорошо. В крепких объятиях Карима, м-да… Вспоминаю — и стыдно, а вчера меня совесть не мучила. Я расслабилась, прижавшись к крепкому горячему мужскому телу, и выключилась.

Стоило бы спросить Карима, что это вообще было? Но, если честно, не хочется спрашивать. Было хорошо, и я выспалась.

Кстати, где мой братец? Выглядываю из-за шкафа, а диван пустой. И тишина такая… недружелюбная. Сердце снова сковывает необоснованный страх. Так и до панических атак дожить можно.

Встаю с кровати и босая, плетусь к двери. Выхожу на улицу — свежо. Утро после дождя не самоё тёплое, во дворе лужи и грязь. Бр-р!

— Кари-и… м-м… — лёгкая улыбка появляется на моих губах.

Брат спит, сидя на пеньке под навесом. Привалился плечом к поленнице и храпит. Здоровенный бугай, а на лице безмятежность — на это можно смотреть вечно. Но лучше его разбудить, а то замерз, наверное.

Цепляясь за всё, за что можно уцепиться, ползу к Кариму. Едва успеваю добраться до дровяника, он открывает глаза.

— Ты чего здесь? — смотрит на меня сонный. — Босиком ещё… — переводит взгляд на мои ступни. — Простыть решила?

— А ты? — хмыкаю. — Спишь на улице в такую холодину. Одежда мокрая вон, — цепляю пальцем лямку влажной майки.

— Хватит болтать. В дом давай, — сурово отзывается брат.

Я уже успела понять, что слова у Карима идут параллельно с делом. И сейчас не исключение. Он легко переваливает меня через плечо, поднимает с земли какую-то палку и шагает к дому. А мне смешно — я хихикаю. Пещерный человек добыл добычу и несёт в своё логово.

— Отпусти меня, пожалуйста, — прошу, когда мы оказываемся в избушке.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не захохотать в голос.

— Что смешного? — брат аккуратно ставит меня на пол.

— Ничего, — поджав губы, кошусь на «дубину» в его руке.

— Это вообще-то трость, — хмурится. — Для тебя, — вручает мне палку. — Всю ночь строгал, всё утро шкурил.

— Оу-у… — становится неловко. — Спасибо.

Я слишком увлеклась фантазией на тему неандертальцев. Дубина похожа на тросточку, но я этого сразу не заметила. Исполнение, конечно, грубое, но главное ведь не внешний вид вещи, а забота, с которой она сделана. Для меня, между прочим. Пустоту в душе заполняет тёплое чувство.

— Не за что, — Карим, похоже, обижен. — Сейчас воды согрею — ноги помоешь, умоешься. Потом завтракать будем.

Он суетится — разжигает огонь в буржуйке, ставит греть воду. Всё с каменным выражением лица. Такой бука.

Опираясь на трость, хромаю к брату.

— Обиделся? — спрашиваю, пытаясь поймать его взгляд.

— Делать мне больше не хрен, — ворчит и на меня не смотрит. — Глупости не говори, — бахает пустой тазик на пол у дивана и уходит к столу.

Угу, сразу видно — он не обижается. Ни капельки!

Снова ковыляю к Кариму. Присаживаюсь за стол и, подперев скулу кулаком, наблюдаю за ним.

— Кажется, я поняла, почему я здесь. С тобой, — прячу улыбку в уголках губ.

— Почему? — ловлю заинтересованность в тёмных чуть раскосых глазах. — Вспомнила что-то? — а теперь я вижу тень беспокойства.

— Нет, ничего, — вздыхаю. — Просто… — прикусив губу, подбираю слова. — Нельзя уйти от человека, который окружает тебя такой заботой.

Я думала, брат улыбнётся, обижаться перестанет, а он почему-то задёргался. Вместо позитивных эмоций я получаю его тихое бурчание и хмурое, как туча, лицо. Вышло только хуже.

— Мойся, — наливает тёплую воду в таз, потом в кувшин. — Сейчас завтрак сделаю.

Что я не так сказала? Не знаю. Но, похоже, сейчас к Кариму лучше с вопросами не лезть.

Завела песню о моей заботе. Лучше бы молчала.

Просто сестрёнка не знает, какой у неё братец-козлик. Спелся с её мужем-ублюдком. За деньги. По сути, я даже не знаю, что Тимур задумал и чем это обернётся для Динары, но помогаю ему. И кто я после этого, если не козлина?

Стоп. С каких пор я стал правильным? Походу с того дня, когда увидел эту несчастную девчонку. И понял, что придётся ей врать. Не был я совестливым и вряд ли буду, но кое-какие моральные принципы у меня есть. Есть же?

Гоняю ложкой мясо в бульоне, поглядываю на сестру.

— Вкусно? — отодвигаю от себя тарелку.

— Угу, — кивает и продолжает есть. — А ты не хочешь? — поднимает на меня глаза.

— Кушай. Не отвлекайся.

Динара продолжает есть, а я стараюсь не дышать. Бульон получился ароматный — я туда всяких приправ добавил. Но даже этот аромат не может перебить сладкий запах девочки. С ума уже схожу. Мыслей о еде нет — все о ней.

— Спасибо большое. — Доев, довольная сестра откидывается на спинку старого стула. — Безумно вкусно, — улыбается.

С голодухи-то, конечно, вкусно…

Я снова сижу с кислой миной и смущаю этим Динару. Бедная не понимает, почему я так реагирую. А я не могу иначе. В башке такой кавардак творится, что самому жутко.

— На здоровье, — выдаю холодно.

— Так наелась, что жарко стало, — Динара оттягивает майку на груди.

Хочется выдать ей паранджу. Или заорать — прикройся! Ну невозможно же!

Я и так держусь из последних сил, чтобы не повалить её на кухонный стол и прям тут её… А от такого декольте у меня крышка на макушке скачет.

— Пойду воздухом подышу, — встаю и быстро выхожу из дома.

Снова воду на себя лить? Так у меня с ночи ещё одежда не высохла, и ветерок прохладный дует. Остыть должен, но не остываю. Кажется, я только больше нагреваюсь.

Как, твою мать, теперь это развидеть?!

Моё влечение к жене Тимура растёт с каждой минутой. И до критической отметки осталось совсем немного. Скоро рванёт.

Сплёвываю под ноги и сквозь гул в голове слышу рычание мотора вдалеке. Гости? Их только не хватало.

Стою, принюхиваюсь. Пахнет дизельным топливом, и ещё какой-то запах есть… Знакомый. В носу до сих пор стоит аромат сестрёнки, из-за этого обоняние пашет процентов на пятьдесят. Хрен с ним, подождём.

Чтобы время зря не терять и не сходить с ума по девочке, решаю заняться работой. Стягиваю с себя влажную майку и берусь за топор. Надо разрубить чурки, которые вчера привёз.

— Карим! — из дома высовывается сестрёнка.

У меня вибрация по телу от собственного имени её голосочком…

— Что ещё? — оборачиваюсь.

— Ты тут будешь, да? — ресничками наивно хлопает.

— Дров нарублю, — демонстрирую ей топор. — А ты отдохни пока. Вечером баня.

— Ага… — соглашается, а глазками мой голый торс сканирует.

Хочется рявкнуть, чтобы рыжеволосая искусительница перестала так на меня смотреть. Не мальчик давно, опыт с бабами приличный. Знаю я этот взгляд.

— В дом иди, — даю строгости в тон.

А то накажу нафиг! Допросишься.

Уходит. А я снова принюхиваюсь и прислушиваюсь. Близко совсем гости. Оборачиваюсь и вижу тачку на лесной дороге. К моему дому мчит.

Вздохнув, втыкаю топор в чурку. Будем встречать.

Вспомнил я этот запах. Лучше бы не вспоминал. Много лет не видел этого волка и не планировал.

— Здравствуй, Карим, — из машины выходит бета моей бывшей стаи.

Ля, как постарел-то! Назим был крепким волком с чёрными, как смоль, волосами и глазами. Теперь передо мной ссутулившийся оборотень с седыми висками и выцветшей радужкой. Время никого не щадит.

— Ты какого хрена тут забыл? — решаю обойтись без вежливости. — Как ты вообще меня нашёл?

— Кто ищет, тот найдёт, — Назим идёт ко мне. — Здравствуй, говорю, — тянет мне руку.

— Здоровее видали, — ухмыльнувшись, игнорирую приветственный жест беты. — Чо хотел?

— С новостями я к тебе, — убирает конечность и вздыхает. — Сегодня утром умер наш альфа.

Отец крякнул? Что ж, Луна ему судья. На том свете за всё, что здесь натворил, ответит.

— Соболезную, — больше сказать мне нечего.

— Приходи завтра на прощание. Ритуал будет в полночь.

Что он сейчас сказал? Мне не послышалось?

Назим только что позвал меня проводить отца в последний путь. Отца, который ненавидел меня — своего родного сына — как самого лютого врага. Отца, который видел во мне конкурента и не доверял мне ни на йоту. Отца, который инициировал моё изгнание из стаи. Отца, который вычеркнул меня из семьи навсегда.

— У тебя крыша потекла, Назим? — улыбаюсь в шоке. — Ноги моей в стае не будет. Тем более на ритуале прощания с вашим альфой.

— Он и твой альфа, — бета качает головой. — Отпусти все обиды. Приди и простись с отцом.

— Завтра в полночь я подниму бокал и попрошу Луну вынести ему справедливый приговор на том свете. Таким будет моё прощание с отцом.

Бета открывает рот, чтобы бросить в меня очередной тупой аргумент, но в этот момент из дома высовывается сестрёнка.

— Здравствуйте, — здоровается с Назимом и переводит взгляд на меня. — Можно тебя на минутку?

— Скоро приду, — киваю. — В дом иди.

— Твоя пара? — спрашивает бета, когда Динара скрывается в избушке.

— Знакомая. Гостит у меня. Она не в курсе, кто я, так что говори тише.

— Рано или поздно ты вернёшься в стаю, — Назим послушно убавляет громкость. — Волк не может жить в одиночестве.

Как мы заговорили! Держу пари, что в стае дела идут хреново, а управлять волками теперь некому. Альфа скопытился, постаревший бета на себя такую ношу взвалить не может. Раньше надо было думать, что творите. А теперь на болте я вертел всю их стаю.

— Законы древних вспомнил? — кошусь на топор. — Я много лет живу без стаи и ничего, не сдох, — ухмыльнувшись, выдёргиваю инструмент из чурки.

— Карим, не дури!.. — делает шаг назад. — Я никогда не выступал против тебя.

— Ты просто молчал, — кручу топором, как игрушкой. — Почти все молчали — языки в жопы засунули. Только моя мать осмелилась высказать альфе все, что о нём думает. А потом ушла из стаи вместе со мной.

— Эта женщина — не твоя мать. Она человек, а ты оборотень. Этого не изменить.

— Другой матери у меня нет. И не было, — твёрдо стою на своём. — Думаешь, я не знаю, кто пытался её убить?

— Не я точно, — Назим косится на топор в моей руке.

— Ты бета стаи и в курсе всего, что там происходило. Отец делился с тобой планами.

— Ты прав, — хмурится. — Но я не пытался убить эту человечку.

— Конечно, нет, — горький смешок рвётся из глотки. — Ты нашёл того, кто сделает это за тебя. Знал, что самому соваться опасно.

— Я не имею к этому отношения.

Имеет или не имеет — уже неважно. Исполнителя я убил, за что и отсидел семь лет. Вот только моя матушка после встречи со своим несостоявшимся убийцей осталась инвалидом. Я точно знаю, что приказ убить её отдал мой отец. Теперь его нет. И я не сожалею о его кончине.

— Уезжай. Пока я не прикопал тебя под ближайшим деревом, — шагаю к Назиму.

Постаревший волчара бежит к машине, трусливо поджав хвост. Этого я и хотел. Пусть валит.

— Природа своё возьмёт! — скулит уже из тачки. — Ты вернёшься в стаю!

— На хрен пошёл!

Погода нынче лётная. Для топоров.

Назим даёт по газам с разбитым боковым стеклом и вмятиной на задней двери.