Звезда в колодце

Глава 9

Палаты царицы Марии стали пусты: в дни траура по мужу она перестала призывать к себе жен знатных бояр и высокопоставленных воевод. Только приближенные к вдове царя Бориса прислужницы имели к ней доступ, да и они осмеливались войти к ней если она их звала, чтобы отдать какой-нибудь приказ. В дни тяжелого горя Мария Григорьевна желала видеть исключительно дочь и сына. Юный царь Федор и царевна Ксения старались постоянно быть при матери, опасаясь за ее здоровье и саму жизнь. Утрата любимого мужа превратила еще недавно цветущую женщину в дряхлую старуху, и дети Марии Годуновой изо всех сил старались смягчить ей боль потери, хотя сами безмерно горевали из-за смерти отца. Если днем на людях царица Мария еще держалась, сохраняя гордую осанку, то ночами имела совершенно больной и разбитый вид. Мысли ее путались, она отдавала противоречивые приказы, подчас трудно было понять чего она желает на самом деле. Но Ксения безропотно сносила все приступы недовольства и рассеянности матери, в душе боясь одного — внезапно потерять ее как недавно она потеряла отца.

Горничная Алена Елецкая тихо вошла в опочивальню царицы и боязливо посмотрев на свою госпожу, лежащую в постели, доложила:

— Боярин Семен Годунов челом бьет, Ксения Борисовна, просит принять его.

— Алена, скажи боярину, чтобы завтра утром пришел. Матушка только что заснула, — приказала ей царевна.

Тяжелое дыхание царицы на мгновение замерло, затем, с трудом приподнявшись на подушке, Мария Григорьевна велела:

— Нет, пусть войдет! Давно я жду, что Семен Никитич мне скажет.

Семен Годунов был троюродным братом царя Бориса Годунова и занимал ряд важных должностей в его правление. В последние годы возглавлял политический сыск и имел прозвище «правое ухо царя». Человек энергичный, но грубый, он пользовался дурной славой в Боярской думе и в народе, но Мария Григорьевна ему безгранично доверяла и почти все важные решения принимала с его подачи. И сейчас царица желала его видеть, чтобы понять, что ей делать в опасном положении, когда враги в лице Самозванца и завистливых бояр обступили ее и ее детей со всех сторон.

Горничная низко поклонилась в сторону постели царицы и юркой мышью бросилась обратно. Ксения бережно помогла матери сесть на обширной кровати среди пышных подушек, и едва Мария Григорьевна устроилась на краю постели в опочивальню стремительно вошел моложавый боярин с обильной проседью в бороде, и он низко поклонился царице, скинув с головы горлатную шапку. Царевна была уверена, что неурочный приход Семена Никитича приведет к ухудшению здоровья Марии Григорьевны, однако не посмела противиться ее воле, и только затаилась в углу у окна, намереваясь сразу подойти к матери, как только понадобится ее помощь.

Взгляд больной царицы впился в вошедшего как колючка, и Ксения услышала, как надтреснутый голос матери проговорил:

— Докладывай, Семен Никитич, что выяснил? Своей ли смертью помер мой супруг Борис Федорович?

Семен Годунов отрицательно помотал своей пегой бородой.

— Увы, матушка государыня, вражьими происками скончался наш великий государь, — с деланным сокрушением произнес он. — Травник Трифон на допросе показал, что внезапная черная кровь изо рта и носа это верный признак яда, и еще он показал то на Шуйских, то на Басманова, то на Романовых в деле приобретения ядовитых зелий.

У Ксении чуть не остановилось сердце при последних страшных словах ее троюродного дяди, а царица Мария нетерпеливо вскричала, обращаясь к боярину:

— То Шуйские, то Басманов, то Романовы! Кто из них извел моего супруга, отвечай!!!

— Трифон сам этого не знает, милостивая царица, но он слышал собственными ушами, как Петр Басманов хвалился, будто после смерти царя и женитьбы на государыне-царевне он сам примет царство и будет всем владети после нашего великого государя Федора Борисовича, когда государь скончается безвременной смертью как его отец, — зловещим шепотом донес ей Семен Годунов, решив в эту решающую минуту раз и навсегда устранить своего главного соперника в царских милостях с помощью клеветы.

Глаза царицы Марии сверкнули фанатичным огнем, и она с нескрываемой яростью проговорила:

— Вот себя и выдал ядовитый змей, погубитель нашей семьи!!! Ох, не напрасно я всю жизнь опасалась Петра Басманова и упрашивала Бориса Федоровича не доверять этому змею подколодному! Что же мне делать, Семен Никитич, как сына своего уберечь? — вдруг по-бабьи жалобно всхлипнула Мария Григорьевна, с надеждой глядя на окольничего Годунова.

Боярин степенно погладил свою длинную бороду и важно произнес:

— Перво-наперво нужно полки забрать у воеводы Басманова и передать их под водительство зятя моего князя Андрея Телятевского. Он будет воевода получше окаянного Петра, и, если ты, великая государыня, обручишь младого царя Федора с его дочерью Федосьей, моей старшей внучкой, он как пес верный будет служить твоему престолу, жизни не пожалеет. А чтобы окончательно нам, Годуновым, закрепиться на царстве, выдай замуж царевну Ксению за князя Федора Ивановича Мстиславского. Его все бояре Боярской Думы уважают, и многие колеблющиеся безоговорочно признают твою власть до совершеннолетия твоего венценосного сына!

Мария Григорьевна согласно кивнула головой. Предложения родственника по спасению династии ей пришлись по душе и она сказала:

— Быть по сему! Если твой зять князь Андрей Телятевский разобьет войско Самозванца и привезет его самого в Москву на лютую казнь, то внучка твоя княжна Федосья станет женой моего сына и моей невесткой. Свадьбу Ксении с князем Мстиславским я скоро устрою.

Ксения закрыла глаза, чтобы свыкнуться со своим новым положением. Снова ее судьба сделала крутой поворот и открылась новая страница ее жизни. Больше она не нареченная невеста воеводы Басманова и ей предстоит стать женой пожилого князя Мстиславского. Ради благополучия семьи и спокойного царствования своего младшего брата Ксения приготовилась безропотно отдать свою руку очередному жениху забыв про себя, и ее охватило чувство безразличия ко всему на свете. Но одна мысль мучила царевну Ксению и не давала ей покоя. Как так вышло, что она не разглядела под благообразной внешностью Петра Басманова злодея, намеревавшегося отнять жизнь у ее брата и не усомнилась в его добрых намерениях⁈ Она с детства знала, что между родом ее матери и Басмановыми кровная вражда и все же поверила ему, когда он клялся в верности у гробницы отца. Должно быть ей очень хотелось обрести надежного защитника в привлекательном воеводе, и она забыла о прошлом, которое их разделяло. Теперь следовало молиться о том, чтобы дядя Семен Годунов сумел перехватить командование над царским войском и обезопасить юного царя Федора от измены.

А в царских полках тем временем зрел заговор в пользу Самозванца. Басманова начали уговаривали братья Голицыны переметнуться на сторону «царевича». Не хотели Рюриковичи и Гедеминовичи служить выскочке Годунову, а тут открывался удобный случай отомстить новой царской семье за все свои обиды. Но Пётр твердо отвечал братьям одно: «Я присягал царю Федору!», не поддаваясь ни на какие уговоры и заманчивые обещания.

Положение царской династии было шатким, и все же Петр Басманов готовился до конца отстаивать право на трон семьи любимой им невесты, намереваясь быть верным Годуновым при самом худшем для них раскладе.

Прибыв под Кромы, Петр тут же стал горячо убеждать стрельцов служить юному царю из династии Годуновых. Одновременно воевода Басманов начал охоту за тайными приверженцами Лжедмитрия, намереваясь железной рукой покарать сторонников Лжедмитрия в интересах царской семьи. Он нетерпеливо ожидал нового обещанного ему из Москвы войска для решительного штурма крепости. Разгром мятежников должен был остановить разброд и шатание в нестойких умах.

Но все сложилось не так как мыслил жених царевны Ксении. После приезда долгожданного подкрепления во главе с родственником юного царя Федора, которое должно было окончательно изменить соотношение сил в пользу осаждающих он пережил жестокое потрясение.

Семён Годунов объявил царскому войску, что добился назначения первым воеводой Сторожевого полка своего зятя, князя Андрея Телятевского. И Басманов по местнической лестнице оказался ниже своего давнего недруга, так было поставлено под сомнение его командование всем царским войском. А через три дня в лагерь прибыл гонец с новым Разрядом, не согласованным ни с Катыревым — вторым воеводой, назначенным царем Борисом до Петра Басманова, ни с Басмановым. Прибывшая с гонцом роспись не только поставила под сомнение полномочия Катырева, но и перессорила именно тех воевод, на которых юный царь мог опереться в борьбе с мятежниками.

Они погрузились в омут безобразной склоки и возрастающей распри. Воевода полка Левой руки Замятня Сабуров отказался подчиняться Катыреву и отослал ему полковые списки: «не хотечи быть меньше князя Андрея Телятевского.» А второй воевода полка Правой руки князь Рюрикович князь Михаи́л Фёдорович Ка́шин-Оболе́нский, подстрекаемый заговорщиками, бил на собрании челом на Петра Басманова, утверждая, что не свое место занимает Басманов, а его. Прилюдно униженный Петр в ответ поклонился приезжим боярам и всем воеводам, говоря им: «Государи мои, мой отец Фёдор Алексеевич был дважды больше деда князя Андрея. А ныне Семён Годунов выдаёт меня зятю своему в холопы князю Андрею Телятевскому. Да я лучше смерть приму, чем приму такой позор.»'. В ответ ему окольничий Петр Шереметев и стольник Василий Бутурлин припомнили, чем прославились его родичи-опричники при царе Иване. И сам он сам худородный среди них — титулованных аристократов не смеет командовать ими.

— А ничего, что я скоро зятем великому государю стану⁈ — зло посмотрел на своих обидчиков оскорбленный воевода.

Семен Годунов насмешливо улыбнувшись, бросил ему в лицо золотое обручальное кольцо царевны Ксении.

— Не тебе, выскочка, мечтать о благонравной царевне, не тебе достанется дочь почившего царя, — приговаривал он. — Не собирается Ксения Борисовна держать данное тебе слово и быть твоей женой. Это болезнь помутила рассудок царя Бориса, и он посулил тебе в жены свою дочь. Матушка ее, царица Мария Григорьевна мудро рассудила, что следует найти царевне более достойного супруга, чем разжалованного во всех полках воеводу!

Окончательно сокрушенный изменой любимой невесты Петр Басманов вышел из парчового шатра шатаясь словно пьяный под дружный хохот всех присутствующих.

Как безумный он вскочил на своего чалого коня, которого его холоп водил по двору, чтобы тот не застаивался, и пустился вскачь по пыльной дороге край которой терялся за горизонтом, усеянного сосновым лесом. Воевода скакал, задыхаясь от горя, гнева и желания мести. Ему все равно было куда ехать, лишь бы очутиться подальше от места, где на его голову стараниями врагов обрушился самый тяжелый удар на свете. Он беспощадно погонял изведенного бешеной ездой коня, который, хрипя и весь в пене домчал его до деревеньки Вожево и внезапно споткнулся возле стоящего у дороги колодца. Не ожидавший такой напасти Петр не удержался в седле и кубарем скатился на землю.

Измученный тревогами дня, убитый несправедливостью судьбы, воевода Басманов упал на молодую траву и неудержимо как ребенок зарыдал. Горько ему стало не только от предательства Годуновых, которых он хотел видеть самыми близкими себе и дорогими людьми, но и от собственного бессилия, безграничной слабости, которой не было конца. Ему казалось, что его сердце разорвется от нечеловеческого отчаяния; вся его твердость, все хладнокровие — в один момент исчезли как дым после разрыва помолвки, делая его больным человеком. Душа преданного любимой невестой воеводы обессилела, его рассудок замолк, и он ощутил презрение к самому себе как к плачущей слабосильной бабе.

Енисей преданно лизнул его щеку шершавым языком, и Петр гневно ударил коня по ноге вынуждая отойти в сторону. Скакун обиженно всхрапнул, но послушно удалился. Шатаясь, воевода Басманов поднялся на ноги, стараясь овладеть собой и снова обрести ясность рассудка. Но его разбитое сердце не подчинялось его воле: чувство горя и ощущения невосполнимой потери росло горой, порождая в Петре стремление уйти из жизни и разом избавиться от всех своих страданий. Он устремился к колодцу как к месту своего спасения, собираясь прыгнуть в него и на его дне найти желанный покой. Однако в колеблющей ветром воде вдруг проступили очертания миловидного лица Ксении Годуновой, его путеводной звезды и недостижимой как звезда мечты. Петр смотрел, смотрел на это пленительное видение и все никак не мог на него насмотреться. Душевные силы начали понемногу к нему возвращаться, в любящем сердце снова огнем закипела кровь, и Петр решил, что так просто он не сдастся неблагосклонной к нему судьбе. Он горы перевернет, реки вспять обратит, но добьется своей царевны! Но что мог поделать разжалованный осмеянный на глазах всего войска воевода⁈ Разве только проклинать своих врагов и сетовать на потерю невесты. На всем белом свете один человек мог помочь ему отомстить всем его врагам и вернуть царевну Ксению — Григорий Отрепьев. Что ж, к Самозванцу он и отправится, благо, что Отрепьев находился неподалеку от Кром!

Раздавшееся рядом мычание привлекло внимание воеводы и он, обернувшись, увидел крестьянина с ведром, который хотел напоить свою корову водой из колодца и мальчика-подростка его сына. Они оба встали как вкопанные завидев знатного боярина.

— Эй, холоп, знаешь где сейчас царевич Дмитрий? — повелительно спросил у поселянина Петр Басманов.

— Как не знать, боярин, за деревней в поле его лагерь, — боязливо ответил ему крестьянин, неопределенно махая рукой вдаль. — Из-за его казаков мы скотину боимся пасти, поймают ведь и тут же зажарят на костре. В первый день постоя схватили мою свинью и съели. Ох, горе нам великое, пропадем мы без коровы и поросят!

— Проводишь меня к лагерю, щедро награжу тебя, — не терпящим возражения тоном сказал воевода и крестьянин, послушно отдав скотину сыну, повел вскочившего на коня Петра Басманова в сторону постоя войска Лжедмитрия.

Они довольно долго плутали по окрестностям деревни, и все же вышли на широкое поле, озаренное десятками горящих костров. Крестьянин тут же скрылся в кустах орешника, не дожидаясь награды — жизнь для него была дороже денег полубезумного боярина, так спешащего к царевичу будто от этого зависела его жизнь. Да Басманов уже не нуждался в нем. Своим зорким взглядом он углядел князя Василия Мосальского, степенно разговаривающего с атаманом уральских казаков возле палаток, и не раздумывая направился прямо к нему.

На лице князя отразилась крайняя степень изумления, едва он заметил того самого воеводу Басманова, который упорно отвергал все щедрые предложения в обмен на верную службу Самозванцу, твердя при этом, что ни за что не изменит Годуновым.

— Ба, Петр Федорович, какими судьбами? Уж не ошибся ли ты случайно лагерем? — громко вопросил он нежданного гостя.

— Рад был бы ошибиться, да спрос не беда! — угрюмо ответил Мосальскому Басманов. — Укажи путь к царевичу Дмитрию, Василий Михайлович, хочу узнать от него по-прежнему ли в силе наш уговор.

— Отчего не указать, укажу и проведу тебя к великому государю, — охотно согласился князь Мосальский. — Не знаю, чем ты ему так по сердцу пришелся, Петр Федорович, только до сих пор он ждет тебя и часто о тебе справляется.

— Так веди! — сурово приказал ему его собеседник. — Что гадать, зачем я нужен, знает царевич, что многие стрельцы за мной пойдут.

Мосальский видя, что воевода Басманов не в духе и не расположен шутить, тут же повел его к самому высокому и видному шатру в лагере. Караулы беспрепятственно пропустили царского воеводу в сопровождении самого верного сторонника Лжедмитрия, и Басманов скоро откинул навес шатра Отрепьева.

Внутри стоял невообразимый шум. Раздетый до исподнего белья Григорий забавлялся, дергая за большие груди молодую бабу-волочайку как за коровье вымя, а она заходилась то испуганным, то восторженным визгом. Князь Мосальский и себе хихикнул, а Петра передернуло при виде такой срамоты. Однако он пересилил себя из-за дела, по которому пришел к Самозванцу. На что только ему не приходилось решаться ради Ксении, и если союз с чернокнижником, измену юному царю Федору он пережил без особого страха, то тем паче его не отвратит зрелище чужого разврата. Еще хорошо, что им с Мосальским не угораздило позже прийти, в самый момент пикантного совокупления Гришки Отрепьева и толстой волочайки.

— Здрав будь, Дмитрий Иванович, — сдержанно проговорил Басманов, низко кланяясь Самозванцу.

Отрепьев взглянул на него, не веря своим глазам, затем столкнул с постели любовницу и сунул ей дукат.

— Беги, Марфутка, к твоим детишкам, купи для них гостинцы, — сказал он, и волочайка, проворно схватив монету, тут же кинулась бежать словно кошка, ухватившая лакомый кусок даже не прикрыв свой срам.

Самозванец еще раз окинул взглядом воеводу Басманова и, поняв по его осунувшемуся бледному лицу, что тот недавно пережил жестокое горе, велел Мосальскому:

— Прикажи накрыть стол, князь Василий, и подать водку покрепче! Мне с воеводой сурьезная беседа предстоит, без пол-литра нам не обойтись.

Мосальский вышел, и скоро джура — пятнадцатилетний паренек с пробивающимися над полными губами усиками, умело заставил низкий походный стол жареной свининой, запеченным осетром с икрой, горячими пирогами, солеными огурцами и бутылем с анисовой водкой.

— Ну, угощайся, Петр Федорович, — Отрепьев широким жестом обвел рукой стол. — Да сказывай, что привело тебя ко мне.

Басманов от еды отказался, а вот чарку крепкой водки выпил и соленым огурцом закусил.

— Расстрига, помнишь наш уговор, что отплатишь мне добром за то, что я тебя когда-то отпустил? — мрачно спросил он своего собеседника. Водка вопреки обыкновению ничуть не развеселила его и не смягчила его тоску.

— Как не помнить, — разнежившись, ответил Отрепьев. — И веревку ты мне тогда дал, порванные штаны поддержать. Что, теперь за долгом пришел? Ну говори, чего тебе надобно, тоже штаны, чтобы порванные старые заменить?!!

И Самозванец заливисто рассмеялся.

— Годуновы нарушили данное мне слово, разорвали мою помолвку с царевной Ксенией, унизили меня, отдав в подчинение князю Андрею Телятевскому, — гневно стиснул кулаки Петр Басманов, не поддерживая веселья Григория Отрепьева. И тут же порывисто бросился к Самозванцу после унизительного признания своих житейских неудач и закричал: — Гришка, помоги мне вернуть царевну Ксению и отомстить моим лютым супротивникам! И я признаю тебя сыном Ивана Грозного, стану называть своим великим государем московским, и буду верно служить тебе всю мою жизнь до самого своего смертного часа!

— Эх, крепко тебя припекло, брат, что ты такое городишь, — тихо проговорил Отрепьев, оставив свой шутливый тон и снова налил по чарке водки себе и сотрапезнику: — Что, так хороша собой краса-царевна?

— Краше не бывает, — тяжело вздохнул отвергнутый жених. — Готов ради нее не только с тобой связаться, но и душу дьяволу продать!

— Вернем тебе царевну, непременно вернем, — стал уверять его Самозванец, и крепко обнял Басманова. — Как же я рад, что ты присоединился ко мне! С первой встречи прикипел к тебе душой, вот по сердцу мне твое прямодушие и бесстрашие орлиное и близок ты мне словно брат родной, которого у меня никогда не было!

Искренние слова Отрепьева нашли отклик и у Петра Басманова. Раньше он презирал пронырливого молодого инока-расстригу, но теперь его сердечность и широта души привлекли воеводу Басманова в горький для него час, когда он больше всего нуждался в поддержке и сочувствии.

— Дмитрий Иванович, теперь ты мой государь, и нет такого твоего повеления, которого бы я не выполнил ради твоего блага! — вырвалось из его груди.

— Стало быть, все для меня сделаешь? — в раздумье произнес Отрепьев, как бы взвешивая стоит ли доверять словам Басманова.

— Все, жизни своей не пожалею! — пылко воскликнул Петр.

Самозванец внимательно посмотрел на молодого воеводу, и с улыбкой спросил, ловя его на слове:

— А одолжишь ли мне свою невесту красавицу-царевну Ксению?

— То есть, как одолжить? — опешил воевода-перебежчик.

— Брат Петр, у тебя зазноба Ксения Годунова, а у меня Марина Мнишек, — стал объяснять Григорий. — Влюбился я в прекрасную полячку безумно до потери дыхания, и тут же посватался к ней, обещая ей московский царский престол. Отец ее, самборский воевода, благосклонно отнесся к моему сватовству, но потребовал выкуп за Марину — миллион злотых. Я легко согласился отдать эту сумму — что значат звонкие монеты по сравнению с возможностью обладать красавицей краше всех ангелов небесных, и передал Ежи Мнишеку все деньги, предназначенные для сбора моего войска. Однако этот лысый черт не торопится в свой черед выполнить свое обещание и отдать мне свою дочь. Сначала он запросил в вено Марине славный русский город Псков, затем Великий Новгород, а теперь требует Северское княжество со всеми его четырнадцатью городами. Всю душу вымотал мне проклятый, на все мои мольбы назначить день венчания лишь тянет время и торгуется.

— Еще четырнадцать городов в вено⁈ — недоверчиво переспросил Петр Басманов и выругался: — В самом деле жадный черт, — есть ли на свете еще один такой отец, что так дорого продает свою дочь! Не жирно ли ему будет? Ни у одной русской царицы не было такого большого удела, по одному городу им выделяли.

— Вот и я так думаю! — подхватил Отрепьев. — И решил на хитрость воеводы Мнишека ответить своей хитростью. Объявлю, что другая у меня знатная невеста нарисовалась и тут Ежи Мнишек закрутится словно черт на раскаленной сковородке. Как пить дать, не захочет он упускать московский престол, согласится на тот брачный договор, который я соизволю с ним заключить.

— Ладно если так, но зачем представлять на весь белый свет заменой Марине именно Ксению Борисовну? Мало ли других лепных девиц имеется для обмана? — задал вопрос Петр.

— Ну, если я скажу, что возымел желание жениться на Марфутке, то никто в Польше не поверит этим словам, — рассмеялся Григорий Отрепьев. — Иное дело — царевна Ксения. Слава о ней гремит не только в Московском царстве, но и за его пределами, никто не удивится если я променяю Марину Мнишек на Ксению Годунову. Ну как, поможешь мне оставить в дураках алчного самборского воеводу?

— Помогу! Одурачим жадного ляха! — охотно согласился окончательно захмелевший Петр Басманов и ударил по рукам с Отрепьевым, закрепляя с ним дружеский и военный союз. После того как они обо всем договорились Григорий дал Петру Басманову отряд казаков для успеха восстания в царском войске.

Сторонники Самозванца подняли мятеж утром 7 мая 1605 г. По условному сигналу казаки из Кром напали на лагерь. Во время сражения Басманов приказал своим стрельцам связать по рукам и ногам всех военачальников, верных царю Федору и отправил их к Лжедмитрию. Царские воеводы Морозов, Сукин и Телятевский сопротивлялись отчаянно, но силы оказались неравны. Князь Телятевский до последнего оставался у пушек, крича: «Стойте твёрдо и не изменяйте своему государю!»' Мятеж в расположении многотысячной армии казался безрассудной авантюрой. Верные царю Федору воеводы без труда подавили бы его, если бы армия не вышла у них из повиновения.

Клич «Да здравствует царь Дмитрий!» был подхвачен многими. Никто из военачальников не мог уразуметь, как и каким образом это случилось, и не знали, кто враг, кто друг, и метались, подобно пыли, ветром вздымаемой. Одни кричали: «Да хранит Бог великого государя Дмитрия!», другие: «Да хранит Бог царя нашего Фёдора Борисовича!». В конце сражения те, которые кричали «Дмитрий», вставали на одну сторону, а те, которые кричали «Фёдор» — на другую. Среди всеобщего хаоса, некоторый порядок сохраняли немцы-наёмники. Басманов несколько раз требовал от капитана Вальтера фон Розена присяги Дмитрию, и в итоге наёмники перешли на сторону самозванца.

Заговорщики подожгли лагерь и захватили наплавной мост. По молчаливому согласию обе стороны не пустили в ход оружие против бывших сослуживцев, не раз бывавших с ними в бою, крайняя ожесточенность все же не привела к обоюдной смертельной вражде. Мятежники беспрепятственно переправились за реку Крому и соединились с кромчанами. Казаки Корелы напали на лагерь, из которого выбили верных Годунову воевод, и те бежали в столицу.

Путь Самозванцу на Москву был открыт, и бояре-заговорщики не замедлили присоединиться к войску Лжедмитрия, пополняя его ряды своими боевыми холопами. Приближаясь к столице Петр Басманов все время представлял себе встречу с Ксенией. После захвата Москвы больше никто не мог помешать ему венчаться с нею, препятствовать их браку не смог бы даже царь Федор. Время правления Годуновых неумолимо близилось к концу.