Звезда в колодце

Глава 2

Московский Кремль, куда начал так сильно стремиться попасть влюбленный Петр Басманов в качестве царского зятя воспринимался русскими подданными Бориса Годунова как рай на земле, недоступный для многих простых людей. Со времен московского князя Ивана Даниловича, получившего прозвище Калита, княжеские палаты возводили на самом красивом и возвышенном месте Боровицкого холма. В первой половине 15 столетия на краю возвышенности зодчие возвели роскошные хоромы для гордой супруги князя Василия I Софьи Витовтовны, посчитавшей прежние деревянные здания княжеского двора слишком простыми для себя: богатым убранством и высотой они не уступали дворцам европейских властителей. И впоследствии княжеские палаты довольно часто перестраивались и переделывались из-за многочисленных пожаров, расширений и переделок, соответствующих времени и вкусам московских правителей.

Долгое время все княжеские строения были исключительно деревянными. И только в конце 15 — начале 16 века на территории Кремля под руководством итальянского архитектора Алевиза Фрязина русские зодчие возвели первый каменный Дворцовый комплекс для Великого князя Василия Третьего. Состоял комплекс из Грановитой, Средней Золотой, Набережной, нескольких столовых палат и ряда сооружений различного назначения. Спустя несколько десятилетий, при Борисе Годунове здесь же появился новый дворец.

В начале 17 столетия царь начал в Московском кремле грандиозное каменное строительство, чтобы предоставить возможность «людям питатися», получая продовольствие за работу на стройках. Именно тогда была надстроена третьим ярусом грандиозная колокольня Ивана Великого.

В 1601—1603 году на склоне Боровицкого холма над Москвой-рекой, в месте, где прежде стояли деревянные хоромы сыновей Ивана Грозного, были возведены трехэтажные каменные палаты, позднее получившие название Запасного дворца. Это была крупнейшая дворцовая постройка Московского царства того времени, протяженность ее южного фасада составляла более ста метров.

В плане новое здание имело вид замкнутого каре с внутренним двором. Южная часть Запасного дворца представляла собой двухэтажное здание на мощном высоком цоколе, врезанном в склон Боровицкого холма и игравшем роль подпорной стены. Здесь располагались погреба и мастерские, в том числе Монетный двор.

По восточной и западной сторонам двора разместили каменные хозяйственные постройки. Северное крыло дворца примыкало к Сретенскому собору, имело два нижних каменных этажа и один верхний — деревянный. Внутренний двор был окружен длинной арочной галереей, характерной для ренессансных построек. Через арку за апсидами церкви можно было попасть в передний парадный двор царской резиденции.

Наружные фасады здания имели выделяющиеся междуэтажные карнизы и оконные проемы, обрамленные наличниками с треугольными сандриками. Редко расположенные небольшие окошки нижнего яруса, более частый ритм окон второго этажа и богатая пластика верхнего третьего этажа производили впечатление монументальности и величественности сооружения. А каждая ступенька царского Золотого крыльца была отделана невиданным украшением — белым резным камнем.

Отдельные здания нового дворца были связаны сложной сетью лестниц, галерей, открытых внутренних дворов. Замысловатый дворцовый лабиринт украшал богатый и многоцветный декор здания, раскрашенный яркой киноварью и травянисто-зеленым цветом, дополнявшийся позолотой. Цветовое богатство дополняла зелень сада: там садовниками выращивались цветочные клумбы, высаживались фруктовые деревья и кусты. В любимом месте прогулок царской семьи разбили пруд, лили свои водные струи фонтаны, и меж цветущих яблонь и груш виднелись купола церквей.

Жилые деревянные покои царя Бориса и его семьи занимали западное и южное крыло дворца. В одной из сводчатых палат южного крыла, украшенным изображениями Китовраса и невиданными сказочными зверями, а также рисунками больших чуть ли не в человеческий рост цветами через полгода как ее впервые увидел Петр Басманов сидела в кресле царевна Ксения. Вместе с дочерями московских бояр, которые окружали ее словно предрассветные звезды восходящее солнце, она прилежно рукодельничала, вышивая золотыми нитями по бархату.

Подпорки кресла царевны соединялись точеными проножками. Сидение, чтобы его владелице было мягко на нем сидеть мастера обили коричневой кожей. В передней части обивка находила на царгу и была прибита к ней гвоздиками. Локотники — гладкие, изогнутые, с изящными завершениями в виде завитков — крепились к точеным стоечкам. Спинка кресла высокая, прямая имела точеные боковые стойки, завершающиеся небольшими фиалами. В верхней части спинки виднелось выступающее полукруглое навершие, по обе стороны от него расположились украшения сквозной резьбы в виде двух соприкасающихся виноградных гроздей. Средняя часть спинки была покрыта кожей того же цвета, что и сидение.

Приближенные царевне боярышни шили, сидя на широких удобных резных стольцах — маленьких скамьях с квадратным сидением, покрытых дорогой персидской тканью.

Используемая ими техника золотого шитья, выработанная в середине шестнадцатого века в мастерской Ефросинии Старицкой, была очень сложной. Основой для вышивки как правило служил бархат или шелк с льняной подкладкой. Лица и руки человеческих фигур выполнялись шелками телесного цвета, гладью, мелкими стежками. Для вышивания более ярких одежд, а также пейзажей использовали золотые и серебряные нити и самые разнообразные узоры, имевшие весьма поэтичные названия «высокий шов сканью», «ягодка с черенком», «копытечком в пять стежков». Мастерицы использовали разные варианты шелка — «сканый» крученый, некрученый, шемаханский, и разные варианты золотых нитей — золото пряденое -тзолотая полая нить с пропущенной через нее шелковой нитью, золото волоченое — тонкая золотая проволока, золото крученое — золотая нить, свитая с шелковой. Чтобы золото не стиралось, золотые нити накладывали поверх ткани и крепили их шелковыми стежками.

Жемчуг, перед тем, как использовать его для вышивки, царевна и боярышни нанизывали на льняную или шелковую нить, а более мелкий — на щетину или волос. Далее каждая жемчужина прикреплялась к «настилу» — основанию из двух рядов шнура или белых пеньковых нитей — поперечными стежками. Эти стежки создавали своеобразные гнезда для зерен жемчуга. По краям жемчужное шитье обычно обшивалось золотым шнуром.

Под конец рукоделия девушки вполголоса зашептались, сравнивая свои работы. Дочь боярина Аксакова Фекла вышивала жемчугом пелену «Усекновение главы Иоанна Предтечи»: княжна Анна Репнина трудилась над более сложной вышивкой «Церковная процессия», изображающей крестный ход с иконой «Богоматерь Одигитрия» по Соборной площади Кремля. Выполнялись эти пелены для Успенского собора, подобное рукоделие почиталось делом чрезвычайно богоугодным и в высшей степени подобающим для подруг царевны. В образности пелен большую роль играли каймы, заполненные крупными узорами: на одной — сердцевидными клеймами с трилистниками, па другой — древовидными фигурами. Изящные фигуры библейских персонажей, общая мягкая, лирическая трактовка образов показывала высокое мастерство молодых мастериц, которые обучались искусству рукоделия с самого детства у лучших вышивальщиц Московского Кремля.

А царевна Ксения вышивала покровец на изголовье гробницы Сергия Радонежского, исполненный ею по образу «Троицы» Андрея Рублева. Дочь царя Бориса владела искусством золотошвейки и вышивальщицы на высоком уровне, и во время работы проявляла большое усердие и незаурядный художественный вкус, делающий ее работы красивее вышивок подруг.

Лики и руки ангелов царевна вышила светло-серым шёлком атласным швом, а одежду золотыми и серебряными нитями с включением нитей цветного шёлка, создающих дополнительные декоративные узоры. В венцах на головах ангелов она нанизала жемчуг и драгоценные камни, все контуры изображений отделала жемчугом. По периметру покрова в серебряных позолоченных дробницах мастерица-царевна поместила восемь небольших отдельных образов: «Отечество» с предстоящими Богородицей и Иоанном Предтечей, святые Борис и Глеб, Феодор Стратилат и Феодот Анкирский, Сергий Радонежский, Мария Магдалина и преподобная Ксения.

Боярышни сравнили свои работы, показали их царевне и оказалась, что вышивка Ксении Годуновой выглядела более сложной и искусней пелен других вышивальщиц. А дочь воеводы Семена Даниловича Пронского едва не расплакалась — не задалось у нее в этот день рукоделие, не взлетели на ее шелке белые ангелы, только свои пальцы она напрасно иглами исколола.

Заметив печаль на лице подруги царевна Ксения ласково сказала ей в утешение:

— Не грусти, Маша, видно не твой день сегодня вышивать. Лучше спой нам одну из песен твоих душевных, чтобы у нас лучше работа спорилась. Бог тебе это усердие зачтет в заслугу!

— Слушаюсь, Ксения, свет наш, Борисовна, — ответила Мария и запела своим мелодичным голосом:

В чистом поле над рекой

Светит месяц молодой;

Он и светит, и горит…

В поле девица стоит,

Слезно плачет, говорит:

'На что милый друг сердит?

На меня уж не глядит…'

В чистом поле над рекой

Две сосеночки стоят.

Мимо этих двух сосенок

Пролетал ясный сокол;

Пролетал, пролетал,

Шибко, громко просвистал…

'Ты скажи, скажи, соколик,

Спросит милый про меня:

Померла наша Даша

В чистом поле под кустом.

Мы состроим гроб дубовой со крестом;

Мы насыплем ей могилу со цветом'.

Теперь уже слезы показались на глазах у сострадательной царевны, так ей стало жаль безвременно умершую девицу, не дождавшейся своего любимого и призрачной тенью бродившую по полю. Да и себя Ксении стало жаль — давно ей было пора идти замуж, да не везло ей с женихами. Оказалось, что быть дочерью русского царя это скорее беда, чем сказочное счастье, ибо царевна могла выйти замуж только за представителя царского рода православной веры и мало женихов соответствовало этому требованию. Но ее заботливый отец взялся энергично устраивать ее судьбу.

Первым кандидатом в мужья Ксении Годуновой оказался принц Густав Шведский, сын шведского короля Эрика XIV. Борис обещал дать ему в удел Калугу, поскольку одно из условий брака заключалось в том, что Ксения должна остаться жить на родине: «у светлейшего великого князя одна только дочь наша государыня, отпускать её как-либо нельзя».

Густав приехал в Москву в 1598 году, но произвел не самое приятное впечатление на потенциальных родственников. Он оказался любителем разгульной жизни, да еще привез с собой любовницу. Но самое главное, — он отказался переходить в православие. В итоге Борис разорвал помолвку, и отослал Густава в Углич, дав, впрочем, довольно приличное содержание.

После неудачи со шведами, Борис Годунов обратил свой взгляд в сторону Священной Римской империи, затеяв переговоры о браке Ксении с эрцгерцогом Габсбургом. Осенью 1599 года к Максимилиану, брату императора Рудольфа II было отправлено посольство во главе с дьяком Власьевым. Переговоры о сватовстве начались в городе Пльзень.

Русская сторона требовала полной секретности в таком деликатном вопросе как сватовство к царевне Ксении, но родственники императора заявили о необходимости посоветоваться с королем Испании Филиппом II и королем Польши Сигизмундом III. Император Рудольф II, властитель довольно увлекающийся, подумывал даже о том, чтобы самому жениться на дочери «московита», тем более что в качестве приданного предлагалось на сей раз Тверское княжество в «вечное владение» и раздел Польши. Но даже могущественный Рудольф не мог бы бросить свою Священную Римскую империю и переехать из Праги жить в Московию.

Однако, переговоры с Габсбургами продолжались, и на сей раз в центре обсуждения оказалась кандидатура еще одного эрцгерцога Максимилиана Эрнста Австрийского из штирийской ветви Габсбургов — он был сыном Карла II Австрийского, правителя Внутренней Австрии, кузеном императора и братом польской королевы Анны. В его случае все застопорилось снова из-за проблемы вероисповедания, и все эти проволочки все больше удручали дочь царя Бориса.

Родственница Годуновых дворовая боярыня Домна Богдановна Ноготкова, присматривающая за высокородными девицами, заметила слезы Ксении с лавки, на которой сидела возле окна с цветными стеклами, и поспешно сказала:

— Ой, ты боярышня Пронская, опечалила ты царевну. Совсем закручинилась наша лебедь белая. А ну, спой нам песню повеселее!

Мария Пронская согласно кивнула головой и с задором начала выводить:

Как у голубя как у сизого

Золотая голова,

У голубушки у сизой

Позолоченный венец.

Позавидовал, позавидовал

Разудалый молодец:

Кабы эта, кабы эта

Моя сужена была.

Я бы ее, я бы ее, я бы ее

Урядил,

Епанечку, епанечку

Ей сошил.

Золотой парчой, золотой парчой

Покрыл,

Соболями, соболями, соболями

Опушил.

Ты красуйся, ты красуйся,

Моя суженая,

Ты красуйся, ты красуйся,

Моя ряженая!

Едва боярышня Маша Пронская допела последний куплет, две створки сводчатой горной палаты царевны услужливо раскрыли стрельцы, стоящие в передней на карауле и вошла царица Мария в сопровождении толпы прислужниц и доверенной боярыни Марии Пожарской. Женщины из дворцовой свиты были одеты довольно скромно, а вот будний наряд супруги Бориса Годунова даже без царского венца поражал своей роскошью и богатством. Светлые волосы царицы были покрыты высокой кикой — головным убором замужней женщины — с навершием в виде копытца, расшитого крупной бирюзой и сапфирами. Летний опашень с частыми алмазными пуговицами портнихи щедро украсили по краям золотым шитьем, оно имело круглое накладное ожерелье из собольего меха с большой жемчужной брошью посередине. Малиновый летник струился из опашня блестящим заморским атласом и выгодно подчеркивал изящные формы тела своей владелицы. Возраст властительницы Кремля приближался к пятидесяти годам, однако она могла с легкостью затмить многих молодых красоток величественностью своего облика и тонкостью красивых черт лица, которые не расплылись со временем и сохраняли свою прежнюю привлекательность.

Доверенная боярыня Пожарская что-то прошептала кляузное на ухо царице и, подойдя к дочери, Мария Григорьевна сначала неодобрительно посмотрела на девушек, окружающих царевну, а затем резко сказала:

— Снова привечаешь у себя трещоток, Ксения. Говорила же тебе, чтобы не водилась с ними. А ты ослушалась меня, пошла против материнской воли!

— Матушка, мы собрались ради богоугодного дела, вышиваем пелена для Успенского собора к Троице, — смущенно произнесла Ксения, стараясь смягчить недовольство матери скорее ради того, чтобы уберечь от ее гнева своих подруг, чем себя.

Но благие намерения царевны Ксении не нашли отклика у ее матери. Слишком хорошо знала царица Мария, что большинство московских бояр не смирилось с народным избранием на царство Бориса Годунова, роптали на выбор участников Земского собора, и особенно мрачно она смотрела на княжну Анну Репнину, младшую сестру жены князя Василия Шуйского Елены. Шуйские из рода Рюриковичей были главными претендентами на русский трон помимо Годуновых, и Мария Григорьевна подозревала, что княжна Анна пользуется дружбой с доверчивой Ксенией, чтобы шпионить в Кремле в пользу своей сестры.

И потому Мария Григорьевна непримиримо произнесла:

— Заниматься богоугодным делом благочестивым девам подобает в тишине и уединении своих теремов, а не собираться вместе, распевая любовные песни. Ступайте, девицы, по домам и впредь без моего приглашения не смейте являться во дворец!

— Боярышни, прошу к выходу, — торопливо проговорила Домна Ноготкова, стараясь своим усердием уменьшить гнев царицы.

Оробевшие от видимой немилости жены царя девушки быстро поднялись, низко поклонились Марии Годуновой и поспешили уйти прочь от ее тяжелого взгляда в сопровождении дворовой боярыни как испуганные цыплята при приближении грозной орлицы.

— И вы тоже ступайте, мне с дочерью наедине поговорить надо поучить ее уму-разуму, — сказала царица Мария своим приближенным, и женщины ее свиты также поспешно вышли из палаты, опасаясь царицыного гнева, как прежде до них молодые, попавшие в немилость боярышни.

Ксения осталась на месте с поникшей головой, дожидаясь кары за свое своеволие. Мать действительно говорила ей, чтобы она не водилась с дочерями многих бояр, а дружила только с теми, на кого укажет она, но царевна не думала, что Мария Григорьевна настолько непримиримо настроена к ее подругам.

— Что молчишь, Ксения? — поинтересовалась у нее царица Мария.

— Жду наказания, прогневала я тебя, матушка, — с раскаянием произнесла Ксения.

Тут Мария Григорьевна впервые тепло улыбнулась и ласково привлекла дочь к себе. Исчезла грозная царица и появилась любящая мать, готовая простить любую вину своему ребенку.

— Ох, Ксюша, дитятко мое неразумное! Привечаешь ты дочерей врагов наших, а они втайне завидуют тебе, и зло помышляют, что недостоин твой батюшка шапки Мономаха, — душевно сказала она. — Никакой лаской и никакими богатыми дарами ты не купишь их любви, поверь мне.

— Родимая, но мне самой в радость одаривать их, делиться с ними своим счастьем, — растерянно пробормотала Ксения, не зная, как ей устоять перед материнской лаской.

— Тут поступай как хочешь, хочешь дарить им подарки — дари, только помни, что в минуту черной беды они тебе ничем не помогут, а запросто воткнут нож в спину, — с горечью сказала Мария Григорьевна, не понаслышке знающая какой кровавой и ожесточенной может быть борьба за власть. Батюшка ее, Малюта Скуратов, зубами выгрызал ее у соперников. Не только он, но и его жена Матрена и дети не спали ночами, ожидая позорной ссылки, а то и лютой казни за противодействие Басмановым. Это знание заставляло ее подозревать врагов во всех дворянах, кто не был явными сторонниками Годуновых и именно от всех возможных врагов она намеревалась защитить свою единственную дочь.

Ничего не сказала на грозное предупреждение матери Ксения, но слезы появились в ее глазах, когда она поняла, как жесток мир, в котором ей приходится жить. Царица Мария спохватилась и сказала:

— Идем в сад, голубка моя, совсем я тебя расстроила своими разговорами, отвлечемся немного.

— Матушка, но ведь Бог защитит нас от врагов, если они вздумают злоумышлять против нас, — с надеждой спросила Ксения у матери, едва они вошли в сад и пошли мимо лип к пруду по ухоженным тропам.

— Как сказать. Твой отец Помазанник Божий, но и ему случается совершать грехи, отвлекающие от него милость Божью, — подумав, ответила ей мать. — так что на Бога нам тоже не очень приходится надеяться, главное самим не плошать.

— Родимая, может мне лучше уйти в монастырь, грехи наши отмаливать? — робко спросила царевна. — По всему выходит, не судьба мне быть венчаной женой. Трое женихов пытались со мной обручиться, но вечно что-то мешает мне надеть обручальное кольцо. А я уже встретила свою двадцатую весну, недаром перестарком меня уже в народе кличут.

— А, вот что тебя тревожит, — догадалась мать и ободряюще похлопала девушку по руке. — Не печалься, голубка, нашел тебе батюшка жениха да самого лучшего. Молод он годами, да разумом зрел, не то что тот вертопрах-свей Густав! И красив он ликом, что солнце красное. Посол дьяк Васильев говорит, на него не налюбуешься так хорош собой!

— И кто же он⁈ — спросила, замирая от сердечного волнения Ксения.

— Принц Иоганн Шлезвиг-Гольштейнский брат датского короля Христиана Четвертого! — с торжеством ответила ей царица Мария, довольная тем, что ей первой выпал случай сообщить дочери эту приятную новость. — Ему показали твой портрет, он влюбился в тебя с первого взгляда и уже приехал в Москву. Королевич согласен жить с нами на Руси, стать удельным русским князем и принять православие! Твой батюшка сказал, коли он понравится тебе, и ты согласишься на брак с ним, то никакого препятствия к твоему счастью быть не должно. Ну как, согласна посмотреть на него?

Ответом ей стала тишина. Радость настолько переполнила сердце Ксении, что надежда на счастье превратилась в твердую уверенность. И царевна не могла словами ответить матери, только утвердительно закивала головой, подтверждая свое согласие. Вместо Ксении гортанный голос подали павлины, важно прохаживающиеся мимо кустов смородины, распустив свой хвост, и тишину нарушало жужжание пчел, летающих возле лип и пышных садовых цветов. Сад Запасного дворца поистине стал райским местом в тот час, только не знали царица и царевна Годуновы, что неподалеку притаился, словно злой змей, враг их долгожданного счастья.