Звезда в колодце

Глава 10

Ксения стояла на площадке верхнего яруса Москворецкой башни и с ужасом смотрела на полыхающие у городских стен костры походного лагеря казаков Андрея Корелы. Сам Самозванец остановился в Серпухове, от которого до Москвы было рукой подать, и жители столицы ждали его изо дня в день. Огненное кольцо охватило почти весь город, и нужно было быть птицей, чтобы покинуть его пределы в поисках спасительного убежища.

— Федор, неужели мы в ловушке и некому прийти к нам на помощь? — сдавленно прошептала царевна, обращаясь к стоящему рядом брату, очень сходному с нею чертами лица и цветом волос.

— Пока одни немецкие наемники служат нам и сдерживают гневную толпу у Кремля. Но деньги в казне уже заканчиваются, и один Бог ведает, что с нами тогда будет, когда немцы уйдут, — с видом покорности судьбе ответил сестре юный царь Федор, и после некоторого молчания добавил: — Да, матушка совершила ошибку, когда сместила с главных воевод Петра Басманова. На стрельцов он имел большое влияние, и только ему было под силу спасти нашу семью.

— Но он изменил присяге, которую дал тебе, великий государь, — живо возразила Ксения. — Если Басманов из честолюбия переметнулся к врагу из-за спора, кому должна была принадлежать должность главного воеводы, то грош цена его преданности, и не стоит на него полагаться.

— Тут замешан давний семейный раздор Басмановых и Телятевских, и велика оказалась обида Петра Федоровича, — вздохнул юный царь. — А наш покойный батюшка никогда не сомневался в его честности, и я тоже ни на минуту не усомнился в нем.

Ксения в этот раз не знала, что ответить брату, и сокрушенно опустила голову. Положение царской семьи Годуновых стало отчаянным после измены Петра Басманова под Кромами. Полки верных воевод оказались разбиты, среди русских бояр не осталось влиятельных сторонников юного царя, жители Москвы все больше верили в то, что Самозванец — настоящий царевич Дмитрий. Опоры не было ни в ком. Последняя надежда гибнущей династии была на то, что кто-нибудь из влиятельных вельмож соблазнится рукой царевны Ксении и станет надежной опорой для Годуновых. Царица Мария через сваху напрямую предложила главе Боярской думы князю Федору Мстиславскому свою дочь в жены, однако Мстиславский не проявил интереса к родству с обреченной царской семьей и ответил царице отказом. Разочарование от неудачного сватовства и страх перед грядущими событиями сильно подкосили Марию Григорьевну, и она окончательно слегла.

Федор Борисович бросил последний взгляд с высоты Москворецкой башни в сторону заката, словно невольно ожидал себе с той стороны подмоги, и начал спускаться по винтовой лестнице вниз, направляясь в покои матери, чтобы осведомиться о ее здоровье. Царевна последовала за братом.

К счастью, Мария Григорьевна спала, а не билась в слезах и в истерике как с нею часто бывало в последнее время, и Ксения пошла в свои комнаты. Горничная Лукерья зажгла одинокую свечу в ее горнице, но тусклого света не хватало, чтобы осветить помещение и рассеять мрак в душе царевны. Ксения села за стол, где лежало ее незаконченное вышивание и бессильно уронила голову на руки. Больше всего страшилась дочь Бориса Годунова за участь брата Федора и ее мучило раскаяние, что она мало старалась для того, чтобы привлечь благосклонность к Годуновым воеводы Басманова. Ведь именно верность ее бывшего жениха-воеводы служила верной гарантией безопасности юного царя, не сведущего ни в военных ни в державных делах. Ксения начала мучительно размышлять каким способом исправить положение, но ни одной удачной мысли не приходило ей в голову. По слухам, не было у Лжедмитрия более верного и преданного сторонника, чем Петр Басманов и Самозванец в отличие от нее мог предложить ряд заманчивых должностей честолюбивому воеводе.

Шорох в углу привлек ее внимание и сердце девушки испуганно замерло, когда она заметила возле изразцовой печи черную тень мужской фигуры. В такой неурочный час в ее покоях мог быть только насильник или грабитель-тать, незаметно пробравшийся к беззащитной царевне, либо подкупивший дворцовую стражу враг.

— Кто ты? — громко спросила она, стараясь побороть свой страх.

Тень шевельнулась, двинулась на свет, и царевна увидела рыжую бородку и жадно глядящие на нее карие глаза молодого князя Белосельского.

— Михаил Васильевич, что привело вас ко мне? — с удивлением спросила Ксения нежданного гостя.

— Ксения Борисовна, я к вам с недобрыми вестями, — зачастил Белосельский. — Самозванец уже в Подоле, не сегодня так завтра он будет в Москве. Не могу я видеть вашу погибель, как подумаю об этом так сердце кровью обливается. Еще можно вам спастись, вырваться из рук мятежников. Бежим вместе за море в Англию, там мы обвенчаемся и попросим покровительства у славного короля Якова. Он не откажет в помощи бедной сироте, притесняемой злодеем-узурпатором.

Слова князя Белосельского живительными каплями падали на измученное сердце Ксении. Больше всего на свете она желала, как можно дальше очутиться от обезумевшей Москвы и забыть о врагах семейства Годуновых, которых не останавливал от преступления даже священный царский сан, которыми были наделены она и члены ее семьи. Но как ей покинуть больную мать и юного, еще несовершеннолетнего брата? Как предать жалким позорным бегством честь русской царевны, которая покоряется единственно своим родителям, брату и Господу Богу?

Ксения, вспомнив о своем долге проглотила комок в горле и ответила Белосельскому:

— Князь, не подобает русской царевне жалкой нищенкой скитаться на чужбине и выпрашивать милостыню у иностранных государей. По воле Господа я лучше приму смерть от руки моих мучителей, чем стану позорить свое Московское царство за морем. Ищите себе, Михаил Васильевич другую супругу, нам не судьба быть вместе.

Твердый отказ царевны разозлил князя Белосельского, и он запальчиво сказал:

— Ладно, гордая Ксения Годунова, не буду больше молить тебя составить мое счастье. Только как бы тебе потом не пожалеть обо мне! Думаешь, легкая смерть от руки мятежников прервет цепь твоих страданий⁈ Как бы не так, Самозванец отличается чудовищным сластолюбием, всех баб и девок, встречающихся на своем пути, он портит и чести девичьей лишает. Каково тебе будет, Ксения Борисовна под тяжестью Гришки Отрепьева задыхаться и слезами горькими от стыда умываться?!!

— Все в руках Господних, князь. Ступайте, пока я шум не подняла и стражу не позвала, — непреклонно отрезала царевна.

Ей удалось устрашить Белосельского и он, бормоча проклятья, удалился из ее горницы. После его ухода Ксения без сил опустилась на сидение кресла — безотрадное будущее, которое нарисовал ей Белосельский страшило ее больше всего на свете. И отчаянная мысль с помощью яда избежать позора с каждой минутой казалась ей все более привлекательной, и она, позвав двух прислужниц, торопливым шагом направилась в Сыскной приказ.

Сидевший в Приказе дьяк Афанасий Власьев сразу узнал царевну Ксению и почтительно осведомился по какому делу она пожаловала.

— Слышала я, что у дяди Семена служит травник Трифон. Мне бы зелья укрепляющего у него купить для матушки, — глухо ответила Ксения, в душе моля Бога простить ей этот грех обмана, а также будущий более страшный грех — грех лишения себя жизни.

— Так, благородная царевна, травник Трифон у нас, — подтвердил дьяк Власьев. — Он сейчас в аптекарском закутке, травы разбирает.

И дьяк услужливо проводил сестру царя Федора в аптекарскую.

Трифон деловито возился возле стола, рассматривая пучки лекарственных трав и раскладывая их по степени надобности. Большой фонарь горел на подоконнике, рассеивая свет по всему помещению и больше всего освещал стол, устланный травами. Увлеченный своим делом травник не сразу заметил в полумраке посетителей, и дьяк Власьев окликнул его:

— Трифон!

— Ась? — встрепенулся травник, оборачиваясь в сторону двери.

— Сама царевна Ксения Борисовна пожаловала к тебе! — торжественно объявил дьяк.

Желтые кошачьи глаза Трифона пристально оценивающе уставились на Ксению, и она ощутила, что особой почтительности травник к ней не испытывает. Но все же Трифон угодливо спросил:

— Что привело ко мне благородную царевну?

— Скажу тебе с глазу на глаз, без посторонних ушей, — тихо сказала ему Ксения, и Власьев с прислужницами отступили подальше от знахаря и сестры царя Федора.

Когда все удалились, царевна спросила:

— Травник, есть ли у тебя яд, способный убить быстро, без лишних мучений? Заплачу тебе, сколько скажешь.

Трифон внутренне усмехнулся. Совсем плохи дела стали у Годуновых, если сама царевна Ксения пришла к нему за отравой для себя.

— Есть у меня такой яд, царевна, какой тебе нужен, только стоит он немало, — важно ответил он ей.

— Так сколько? — снова терпеливо спросила Ксения. Она не собиралась торговаться с знахарем, если его отрава поможет ей избежать позорной участи стать наложницей Самозванца.

— Три полтины, — назвал ей цену травник, запрашивая большие деньги не сколько за сам товар, сколько за тайну.

— Хорошо, я согласна с ценой, — кивнула головой Ксения, доставая из вышитого цветочными узорами мешочка три серебряные монеты.

— Будь осторожна, Ксения Борисовна! Тут одной ягоды хватит, чтобы отправиться к праотцам, — предупредил ее травник, давая ей в деревянной коробочке несколько сушеных ягод майского ландыша оранжевого цвета, пропитанных вдобавок ядовитым соком «вороньего глаза». При свете фонаря сапфировый перстень на указательном пальце Трифона сверкнул, Ксения присмотрелась к нему и из ее груди вырвался крик смертельно раненой острой стрелой чайки — блеснувший перстень был ее пропавшим подарком датскому принцу Иоганну, жениху, которого она полюбила на всю свою жизнь и который внезапно умер перед самой их свадьбой, оставив ее пожизненно горевать по нему.

Не помня себя, Ксения схватила Трифона за рукав и с горящими от гнева глазами закричала:

— Ты отравил моего королевича, травник! Почто ты так сделал, душегуб, неужто перстень твои глаза ослепил?

Узнав убийцу любимого ею датского принца кроткая, не способная обидеть муху царевна вмиг обернулась разъяренной фурией, готовой на месте уничтожить врага.

— Что вы, Ксения Борисовна, посмел бы я такое сотворить? У поволжских купцов безделушку эту купил, соблазнился, — попробовал было отпереться Трифон, уже жалея, что оставил у себя дорогую добычу и не избавился от доказательства своего преступления.

Однако Ксения не поверила его оправданиям и громко крикнула стражу из сеней.

— Вот этот злодей извел со света моего жениха! — громко возвестила Ксения, срывая сапфировый перстень с пальца отравителя и указывая на него обвиняющим перстом. Стрельцы, согласно ее приказу, крепко повязали преступника и повели его в тюрьму.

Злобой наполнилось сердце Трифона, и он зловеще пробормотал на пути к темнице:

— Нарушила ты мои планы, царевна, и отняла драгоценный перстень, да еще прознала про мое злодейство. Уж я помщусь тебе, пожалеешь, что связалась со мной, окаянная, и избавлюсь от тебя, чтобы не прознал король Кристиан кто лишил жизни его сына!

Про себя чернокнижник решил дождаться возвращения покровительствующего ему Семена Годунова и после своего освобождения главой Сыскного приказа жестоко отомстить безжалостной к нему царевне.