Звезда в колодце

Эпилог

Часы на Спасской башне громко начали отбивать удары, возвещая время наступления возмездия и желанной мести. Притаившиеся сторонники Шуйского заслышали бой курантов и оживились, готовясь к действию. Все больше и больше заговорщиков, одетых в неприметную одежду, но с набором оружия, стали появляться на темнеющих улицах Москвы.

В эту ночь стрельцы и казаки, в количестве около двадцати тысяч человек, собрались также на расстоянии мили от столицы. Незадолго до отъезда Петр Басманов успел известить Самозванца о подозрительном стечении вооруженных людей за городом, но тот легкомысленно ответил другу, что «военные люди собираются идти воевать в Крым».

Сторонники Шуйского провели эти отряды через разные ворота в город, говоря непосвященным, что те пришли для служения царю. Овладев всеми воротами, они перестали кого-либо впускать и выпускать ночью в Кремль, опасаясь упустить Самозванца.

Мятеж больше всего поддерживало подозрение, что этот Димитрий — ложный, вымышленный, а также возмущение его действиями. Москвичам сильно надоел произвол поляков, которые стали обращаться с ними, как со своими холопами, нападали на них, ссорились с ними, оскорбляли, били, напившись допьяна, насиловали замужних женщин и девушек. И всех русских возмутило поругание православной веры во время свадьбы Самозванца и Марины Мнишек

Главным зачинщиком этого бунта, мятежа и неповиновения Самозванцу стал боярин Василий Шуйский, тот самый, которого Отрепьев по просьбе поляков помиловал в последнюю минуту, когда он уже стоял коленопреклоненный под топором палача. Знатный боярин из Рюриковичей в самом начале не хотел признать Димитрия истинным наследником престола, но смирился под давлением обстоятельств. Когда же в столице общее возмущение новыми порядками достигло предела Шуйский решил, что настал его звездный час и ему открылась дорога к царскому трону.

В роковой вечер двадцать седьмого мая царские покои гремели от разнообразной музыки. Все пирующие опьянели. Одни поляки пошли отдыхать в свои покои для беспечного сна; другие, возвратившись домой, оживленно беседовали между собой, превознося царя и суля для себя в будущем еще более щедрые, несчетные милости от царских щедрот, с которыми они вернутся в Польшу.

Вдруг к смятению поляков громко ударили, но не в привычные им литавры, а во все колокола. Отовсюду прибежало несметное количество вооруженных людей к Кремлю, и они легко сминали все преграды на своем пути. Алебардщики были моментально рассеяны, а русская стража скрылась, не желая противиться превосходящей силе нападавших.

В ту ночь боярин Шуйский, завоевавший доверие Самозванца, уменьшил во дворце охрану из наемников, приказал открыть тюрьмы, выдать своим сторонникам оружие, а также дополнительно впустил в город вооруженных новгородцев. Под утро ударили в набат. Ничего не понимающий народ хлынул на Красную площадь. Там их ждал сидящий на коне Василий Шуйский в окружении двухсот вооруженных людей. Он стал кричать, что «литва бьет бояр, хочет убить и царя» и звал горожан встать на его защиту.

Возмущенные москвичи бросились бить поляков, а заодно и разграбили дворы, где те жили. В результате бунта было убито свыше пятьсот шляхтичей и их слуг.

В этой неразберихе сам Шуйский во главе двухсот всадников въехал в Кремль. В одной руке он держал меч, в другой крест. Перед Успенским собором он спешился, приложился к образу Владимирской Богоматери и крикнул окружавшим его людям: «Во имя Божие идите на злого еретика!». Толпа ринулась к дворцу. Немецкие наемники опешили, и сторонники Шуйского, пользуясь их рассеянностью подошли совсем близко.

Петр успел по потайному ходу добежать до спальни Отрепьева раньше заговорщиков, прежде велев Трошину идти за подмогой. Слуги еще ничего не понимали и опасались зря будить царя с царицей, которые час назад легли почивать после бала. Басманов сознавая насколько близка катастрофа быстро приблизился к царскому ложу с задернутым шелковым пологом и с волнением произнес:

— Вставай, великий государь, беда! Вовсю колокола звонят, твои враги идут сюда по твою душу!!!

Полог воевода опасался отодвигать в сторону, не желая видеть непотребного зрелища совокупления Отрепьева и Марины Мнишек и тем самым терял драгоценное время.

— Петруша, не торопи. У меня одна нога стала короче другой из-за бесконечных танцев, да и штаны нужно надеть, — послышался из-за занавеси сонный голос Отрепьева, по-прежнему беззаботно прижимающего к себе тело молодой жены.

— Хорош дурачиться, Гришка! Ты уже доплясался со своими поляками до того, что можешь голову свою утратить! — заорал, теряя всякое самообладание Петр. — Сторонники Шуйского сюда идут, чтобы тебя на кол посадить как последнего вора! Накинь на себя что-нибудь, а я попробую их урезонить.

Он вышел на крыльцо и начал увещевать восставших. Толпа, не смотря на его обещания всяких благ, если она отступит от Запасного дворца, по-прежнему с неистовством кричала: «Выдай нам Самозванца!», и под конец его речи начала ломиться к входу.

Петр велел верным стрельцам никого не впускать, а сам снова бросился в опочивальню к другу.

— Бери оружие, Отрепьев! — закричал он. — Дело плохо, мы окружены!

Из сонного лицо Отрепьева сразу стало осмысленным и задорным. Самозванец быстро натянул штаны и успел схватил саблю, когда в спальню вломились нападающие.

Первым в спальню ворвался дьяк Тимофей Осипов, но Басманов разрубил его саблей. Марина велела слугам выкинуть тело в окно, и оно упало прямо перед толпой. Это еще больше обозлило народ — Осипова в городе знали и любили. Теперь уже ничего не могло сдержать толпу — начался штурм Запасного дворца.

Басманов и Отрепьев, крепко сжимая в руках сабли, в лучших традициях куртуазного рыцарского романа пытались перегородить дорогу бунтовщикам, пока Марина убегала в покои своих фрейлин. Петр скоро оказался тяжело ранен ножом в спину думным дворянином Михаилом Татищевым и под натиском многочисленных врагов он с криком упал на пол. Отрепьев после ранения друга попытался выбраться через окно, спасаясь от убийц, но сорвался и упал во двор, вывихнув ногу.

Его стоны услышали стрельцы, стоявшие недалеко на карауле. Узнав царя, они облили его водой и тот пришел в сознание. Отрепьев стал уговаривать стрельцов защитить его, обещал в награду за это отдать им имения и жен бояр-изменников. Стрельцам такие царские обещания понравились, и они внесли Лжедмитрия во дворец, не подпуская к нему заговорщиков.

Настал критический момент для противников Самозванца — неужели тот несмотря на их усилия спасется и снова сядет на трон? Выход нашел Шуйский. По его указанию заговорщики стали грозить стрельцам расправой над их семьями, если те не выдадут им Самозванца.

— Ужо будет вам, побьем всех стрельчих и стрельчат! — стали кричать они, и стрельцы заколебались.

Подумав, они потребовали подтверждения подлинности личности Самозванца у царицы Марфы.

— Если она скажет, что это правда царевич Дмитрий будем стоять за него насмерть. Если же скажет, что он ей не сын, то Бог в нем волен. Ее сын, то мы все за него будем, — возбужденно говорили меж собой стрельцы.

Гонцом к Марии Нагой был послан Василий Голицын. Вернувшись, он передал сказанные ею слова, что ее сын убит в Угличе, а Самозванца она не знает. Тогда вооруженная толпа набросилась на Отрепьева, думавшего, что он уже в безопасности, и растерзала его.

Сорвав с израненных тел Лжедмитрия и Басманова одежду, их приволокли на Красную площадь и бросили на дощатый помост как мертвых изуродованных и безобразных. Но они были еще живы и, превозмогая нечеловеческую боль Отрепьев посмотрел на лежащего рядом Басманова и с усилием спросил у него:

— Брат Петр, жалеешь, что связался со мной?

— Нет, ни разу не пожалел, — даже не прошептал, а просипел Петр губами, на которых застыла кровавая пена.

— Да, славно мы погуляли в Москве! — сделал попытку рассмеяться Григорий, но его покрытое смертельными ранами тело в последний раз сотрясла судорога, и он навеки застыл в безжизненном покое.

Не желая быть свидетелем предсмертных мучений друга, воевода Басманов в горести перевел взгляд с его окровавленного тела на небо. И меж облаков ему почудились очертания милого лица его молодой жены. Она улыбалась ему в утешение и звала его к себе.

— Ксения! — с отчаянием изгнанника воскликнул Петр, желая во что бы ни стало приблизиться к ней. Ему казалось он совершил большой рывок к своей любимой царевне, однако он даже не пошевелился. В следующее мгновение его голова откинулась назад и глаза, всю жизнь горевшие страстью и неукротимой отвагой, закрылись навеки.

Убедившись, что Самозванец и его самоотверженный защитник мертвы сторонники Шуйского начали глумиться над ними, забрасывать их тела грязью и навозом, а на голову Отрепьева еще нахлобучили колпак с бубенчиками и бросили на грудь ярко размалеванную харю — шутовскую маску.

Несколько дней над мертвым шло поругание, затем тело Самозванца похоронили на кладбище для бродяг. По Москве тут же поползли слухи, что земля расстригу-самозванца не принимает, по ночам он выходит из могилы и бродит по городу. Через некоторое время противники Лжедмитрия тело выкопали и сожгли на костре. Прах Самозванца смешали с порохом, зарядили им пушку и выстрелили в ту сторону, откуда он пришел — в сторону Польши.

С дозволения бояр, Иван Голицын, сводный брат умершего Петра Басманова, на следующий день после смерти воеводы получил позволение похоронить его тело у церкви Николы Мокрого в Зарядье. Священник не сразу мог отпеть Басманова и потому его тело в простом деревянном гробу оставили на ночь прямо на кладбище.

Когда стемнело между могильных крестов появились две крепкие мужские фигуры, ведущие за собой женщину в плотном покрывале прямо к вырытой могиле, где стоял гроб с покойником.

— Вот, Ксения Борисовна, пришли, — с поклоном доложил ей главный из них.

— Откройте гроб, — послышался тихий женский голос.

Младший спутник бывшей царевны с сомнением посмотрел на своего товарища, но тот утвердительно кивнул головой, уважая чувства своей хозяйки. Оба они верные холопы семьи Басмановых не оставили членов семьи своего господина даже в самую тяжелую для них минуту и были готовы выполнить любое повеление его убитой горем супруги.

Мужчины сняли крышку гроба, и Ксения тут же припала к своему мертвому мужу, не отрывая взгляда от его застывшего лица. Судьба безжалостно оторвала его от нее и вернула уже безжизненным трупом. Как никогда он показался ей красивым и далеким, находящимся где-то в недоступной для нее горней небесной высоте. Она тоже застыла, как и он в абсолютной недвижимости, и вывел ее из длительной прострации почтительный голос старшего холопа.

— Ксения Борисовна, Петр Федорович велел, буди с ним что случится, чтобы я немедленно отвез вас в Горицкий монастырь! — сказал он.

— Это утром сделай, Данила, после того как похоронят Петра Федоровича, — прошептала Ксения и дала ему две серебряные копейки. — А сейчас идите с Никитой на постоялый двор, помяните моего мужа, выпейте за его душу грешную, но отважную!

Холопы поклонились хозяйке и направились в Китай-город, спеша воспользоваться ее щедростью. А Ксения снова обратила взгляд на мертвого Петра. Смоченным в воде из лужи платком она заботливо вытерла его раны с засохшей кровью и плача, причесала густым гребешком непослушные кудри. Стал он похож после ее ухода за ним на заснувшего ангела, и еще тяжелее молодой женщине показалось расстаться с ним, сердце у нее разрывалось при одной мысли о том, что завтра его похоронят в вырытой для погребения яме, зловещий оскал которой пялился на нее с начала ее прихода на кладбище. Но следовало на следующий день отдать любимого Богу, и Ксения внутренне смирилась с вечной разлукой с ним на земле. Только жаль ей было, что она не успела рассказать мужу о новой жизни, которая зародилась у нее под сердцем. Петр при жизни безумно хотел иметь от нее детей, в последний день своего пребывания с нею только об этом говорил, а она только после его отъезда узнала о своем положении от опытной повитухи.

Все их мечты рассыпались в прах, и прав оказался провидец Иринарх Затворник, утверждая, что исполнение земных желаний ведет грешных людей к погибели. Ее родители и брат скончались преждевременной смертью из-за вожделенного царского трона; Григория Отрепьева растерзали заживо по причине его предательства православной веры ради прекрасной полячки; ее любимый Петр Басманов погиб вместе с Самозванцем поскольку связался с ним, чтобы получить ее руку. О том, что ждет честолюбивую Марину Мнишек бывшая русская царевна не хотела даже думать. Жену Самозванца не испугала его трагическая кончина и она по-прежнему дерзко претендовала на московский трон как коронованная русская царица. Заветная мечта мерцала заманчивой звездой в глубоком колодце греховных человеческих устремлений, а достичь ее можно было только утонув в гибельном колодезном омуте.

Горестно вздохнув, Ксения легла в грубо сколоченный гроб рядом с мертвым мужем. Раньше она боялась покойников, призраков и избегала лишний раз посещать кладбища, но любовь сделала ее неустрашимой. Пусть могильщики завтра навеки разлучат ее с Петром, но эту ночь они проведут вместе в последний раз и холод не помешает ей осуществить это намерение.

В конце мая ударили заморозки, и редкий снег закружился над кладбищем церкви Николы Мокрого. Молодая женщина обняла воеводу Басманова, согревая его своим телом, и надеясь при этом, что ее любовь подарит живительное тепло его душе. Ей было хорошо от одного его присутствия рядом с ним, и она зачаровано смотрела на то, как сверкающие снежинки падают на его лицо, не тая. Пусть их счастье оказалось коротким словно снег жарким летом, но Ксения не жалела, что сбылась мечта о любви Петра Басманова. Сердечное чувство сделало робкую девушку неустрашимой молодой женщиной, и пусть ее судьба отныне была жить монастырской затворницей, она охотно принимала эту участь, чтобы усердно молить Бога за души всех дорогих ее сердцу людей.