Звезда в колодце

Глава 13

Вся Москва признала в Григории Отрепьеве своего царя, и Самозванец постарался утвердить свою власть также в Боярской думе, зорко следя в собрании за выражением лиц русских вельмож, пытаясь определить кто среди них его сторонник, а кто противник. Правда, делал он это в своей исключительной манере, отпуская забавные шутки и смеясь над самим собой.

— Зачем ты придуриваешься, Григорий, пытаясь представить себя глупее, чем ты на самом деле? — открыто спросил его Петр после очередного приема.

— С дурачка меньше спрос, и так мои враги расслабятся, не видя во мне большой опасности и выдадут себя, — доверительно объяснил ему Отрепьев. — Чувствую я, что не все бояре искренни со мной и опасаюсь с их стороны измены.

— Ладно, смотри сам как себя вести только не по-царски ты все время говоришь, и твое поведение может посеять сомнение в народе, — рассеянно сказал на то воевода.

В это время Петра Басманова почти не заботило положение его шального друга-Самозванца — дочь Бориса Годунова всецело владела его мыслями. Дня не проходило, чтобы он не навещал Ксению в доме князя Мосальского. Воевода старался чем мог порадовать свою невесту, посылал ей изысканные лакомства, покупал в торговых лавках красивые украшения из заморских стран и дорогие ткани для шитья нарядов. Влюбленный всем сердцем Басманов старался уменьшить горе царевны, потерявшей менее чем за три месяца всех своих родных, и Ксения ощутила, что ее душевная боль начинает терять остроту и взамен ее приходит терпеливое ожидание жениха, который сумел заменить ей утраченную семью. Она еще не полностью оправилась телесно, но румянец вернулся на ее щеки и в ее движениях появилась былая живость с расторопностью. Петр уже начал задумываться о своей свадьбе с нею, но его венценосный друг напомнил ему о данном им обещании, уговоре, который они заключили возле Кром.

В начале августа Григорий Отрепьев вернулся от царицы Марии Нагой, проживающей в Вознесенском монастыре и, дождавшись Петра, посетившего по своему обыкновению царевну, прямо спросил его:

— Когда Ксению приведешь ко мне, Басманов? Я свое обещание сдержал, вернул тебе ее, теперь и ты сдержи свое слово, представь ее моей временной невестой.

— Ксения еще не совсем оправилась от отравления, великий государь, не может она еще в люди выходить, — пробовал было отпереться от выполнения своего обещания воевода Басманов, втайне надеявшийся на то, что воцарение Отрепьева сделает более сговорчивым воеводу Мнишека и ему не придется принуждать Ксению терпеть общество Самозванца.

— Еще не оправилась? Уже больше месяца прошло, давно должна была выздороветь молодая девица, — недоверчиво произнес Отрепьев, и потребовал: — Не крути хвостом, веди царевну. Чем раньше потревожим Мнишека, тем раньше ты получишь Ксению в жены! А то ты успешно уладил свои матримониальные дела, счастлив, сияешь как новый пятак, а я без жены должен сидеть⁈ Ну уж нет, я тоже хочу счастливым быть!!!

Петр, видя, что Григорий Отрепьев настроен решительно воплотить свой розыгрыш в жизнь, нехотя пообещал привести свою суженую на завтрашний пир в Теремной дворец. Оставалось как можно деликатнее объяснить Ксении, какую он глупость сморозил по пьяни, когда согласился представить ее невестой Самозванца и просить ее прощения. Можно было не сомневаться, что Ксении будет тягостно общаться с Самозванцем, один вид которого будет напоминать ей об убитых матери и брате.

К его облегчению, девушка внимательно выслушала его сбивчивый рассказ, не возмутилась просьбой участвовать в наглом обмане Лжедмитрия и лишь задумчиво сказала:

— Видно, Господь нам еще одно испытание посылает, чтобы проверить нас и наши чувства, Петр Федорович. Не вини себя одного, ясный мой воевода, на мне тоже вина лежит за затруднительное положение, эту ловушку, сотворенную для нас Самозванцем. Если бы я не сторонилась тебя, не боялась и, если бы попробовала выяснить твои намерения истинные, нам не пришлось бы ломать голову, как избежать этой напасти.

Петр горячо обнял невесту и тихо сказал:

— Бог благословил меня тобой, моя голубка, за все мои страдания. Я даже не мог надеяться, что ты не только простишь мне мою оплошность, да еще попытаешь представить себя виноватой в моем промахе.

— Не будем больше толковать об этом, Петя, — мягко сказала Ксения. — Будем молиться, чтобы Бог смягчил воеводу Мнишека, а его дочери Марине и нынешнему властителю Московскому послал совет и любовь.

На этом они порешили, не видя другого для себя выхода, как только удовлетворить требование Самозванца, желавшего приблизить к себе Ксению, и на следующий день Петр Басманов привел свою невесту в Запасной дворец.

Самозванец со своими приспешниками пировал в самой большой и нарядной палате дворца. Зал, в которой проходил пир, слуги украсили заранее: на пол они постелили дорогие ковры, повесили бархатные занавеси на окна, столы покрыли льняными скатертями, лавки — полавочниками.

По обычаю, государево место — царский трон — ставили на небольшом возвышении под иконами в драгоценных окладах в переднем углу и под балдахином. С одной стороны государева места, к лавке в переднем углу, приставлялся большой, так называемый «прямой стол», с другой стороны ставился «кривой стол», он тянулся от царского места вдоль стены к углу, а затем поворачивал вдоль другой стены.

За столом места для важных и родовитых гостей находились рядом с царем и по его правую руку. За большим «прямым» столом считалось сидеть почетнее, чем за «кривым», а места на лавке, у стены, были лучше и почетнее, чем на скамье, поставленной с внешней стороны стола. Кроме этих столов в палате ставилось столько столов, сколько было приглашено гостей. Столы были очень разные — «один высокий, другой низкий, этот узкий, тот широкий». Они назывались по назначению: «посольский» — для посольских людей, «властелинский» — для духовных властей.

Место каждого гостя за столом было строго определено степенью его родовитости — знатностью происхождения. Оно не зависело ни от государственной должности, ни от личных заслуг перед царем. Существовало три разряда мест: высший, средний и низший. Сесть за стол выше другого, считавшего себя выше достоинством, значило нанести ему оскорбление. Сидеть без места считалось позором и бесчестьем. Только по специальному царскому указу можно было сидеть на пиру без соблюдения мест. От того, где сидел гость, зависело и угощение — отличался и состав блюд, и их количество. Но государь мог любому послать роскошное блюдо со своего стола в знак своей милости.

Царь сидел за столом один. Никто, кроме государевых сыновей и братьев, не мог сидеть за царским столом. Торжественность царского пира подчеркивалась присутствием стражи, стоявшей справа и слева от царского места. Это были рынды с мечами в роскошных ферезеях и шапках.

Гости сидели на скамьях и лавках. Лавка была почетнее, ставилась у стены, бояре и дворяне сидели на лавке спиной к стене. Скамья была придвинута к столу с другой стороны, на ней сидели менее знатные люди. Но и лавка, и скамья указывали на неразрывную связь мест, равенство всех перед государем. Только стул или кресло, стоящие отдельно от лавок, подчеркивали особое положение занимающих их лиц. На стульях или в креслах сидели царь, великий князь, патриарх, царица.

Самозванец нарушил вековой обычай, посадив за одним с собой столом своих ближайших сподвижников и тех, царедворцев, кому хотел оказать особую милость — посланца папского нунция Рангони аббата Луиджи Пратиссоли и главу Боярской думы князя Федора Мстиславского. Больше всего его внимания удостаивался аббат Луиджи, который привез из Ватикана предложение объединить на Руси две церкви и перекрестить русских по католическому обряду. Отрепьев благосклонно отнесся к такому плану. Католичество, имеющее больше послаблений для верующих, нравилось ему больше православия, и еще он рассчитывал добиться от римского папы существенной военной и финансовой помощи в походе на крымских татар.

Пир начался в тот момент, когда царские стольники внесли в зал первое кушанье — копченую колбасу с приправами, которое, как и все последующие блюда, сначала демонстрировались гостям, чтобы они оценили искусство царских поваров.

После парадного показа яства ставились на особый ломившийся от обилия драгоценной посуды стол — поставец, где их разрезали и раскладывали по тарелкам, переносимым на основной стол.

В строгом регламенте пира значилось, что для затравки аппетита начинать трапезу следовало с холодных закусок, солений, копчений, соусов, заливных, балыков и икры в разных видах. Следом на суд присутствующих выносили огромных жареных лебедей, которых сменяли приготовленные на вертелах гигантские туши косуль, оленей, кабанов.

Особый восторг гостей вызвала наполовину вареная, наполовину жареная свинья, начиненная дичью и овощами.

Рыбное меню изобиловало громадными цельножареными осетринами, белугами и стерлядью. Они вместе с другими морскими обитателями встречались также в различных видах ухи, подаваемых вместе с похлебками и кашами.

Затем наступала пора многочисленных пирогов, выпекаемых в форме птиц и рыб, мясо которых входило в их начинку.

Запивать жирную пищу предлагалось всевозможными квасами, сбитнями, пивом, вином и лишь изредка водкой, подаваемой в малом количестве особо дорогим гостям.

На десерт царские повара предлагали ореховое ассорти, пекли сладости, сооружали фруктово-ягодные пирамиды и невообразимо красивые «конфетные» деревья с запечёнными в медовом сиропе плодами.

Когда Петр Басманов и Ксения вошли в зал, пир был в самом разгаре — шесть кравчих как раз внесли на огромном подносе жареного медведя, которого Отрепьев задушил собственными руками на глазах у пирующих. Но и медведь оказался позабыт едва гости заметили вошедшую в пиршественную палату дочь царя Бориса Годунова. Ксения по совету жениха оделась в лучший свой наряд — нежно-голубой летник, сарафан из белого шелка с воротником из алмазных камней. Голову бывшей царевны украсил кокошник с сверкающими сапфировыми звездами, а черные косы щедро были перевиты нитями из крупного белого жемчуга. Она казалась волшебной красавицей из сказки, и сама сознавала что ее яркая красота лучшая ей защита от тяжелых взоров собравшихся здесь смертельных врагов ее отца и погибшего брата.

В пиршественной палате собрались почти все недоброжелатели Годуновых — братья Голицыны, Пушкины и Богдан Бельский — неверный родственник-предатель ее матери. Самозванец из ссылки возвратил бояр и князей, бывших в опале при Борисе и Фёдоре Годуновых, включая также интригана Василия Шуйского и его братьев. Получили прощение все родственники Филарета Романова, а его самого возвели в сан ростовского митрополита, и сына его отрока Михаила сделали стольником. Теперь Филарет сидел на почетном месте за одним столом с патриархом Игнатием и мрачно смотрел на дочь царя Бориса. Бывшая царевна поняла, что он не собирается предавать забвению свою вражду с ее отцом и отныне ее участь во многом зависит от того, какие отношения сложатся у нее с Самозванцем.

Ксения стойко сносила многочисленные недоброжелательные взгляды. Она никого не боялась пока ее рука находилась в руке Петра Басманова, объявившего себя совместным приходом на царский пир ее защитником и покровителем. А с ним не рисковали связываться даже родовитые Шуйские и Романовы.

— Великий государь, я привел по вашему повелению дщерь Бориса Годунова! — громко объявил, кланяясь Самозванцу, воевода Басманов. Вслед за ним отдала низкий земной поклон и Ксения.

Григорий Отрепьев отвлекся от разговора с польским посланником Гонсевским, и его рука, державшая вилку, чуть дрогнула. Он неоднократно слышал прежде, что дочь Бориса Годунова очень красива, но до этого не представлял себе насколько она красива. Казалось, Ксения взяла все лучшее у самых красивых девиц на свете, сама будучи без изъяна как отборная жемчужина чистой воды, и на нее хотелось смотреть и смотреть, не отрывая взгляда.

В свою очередь, Ксения неотрывно смотрела на Дмитрия Самозванца как на некое невиданное чудо. Все в нем было хорошо, но как бы по отдельности — белоснежная кожа лица, ярко-рыжие огненные волосы, ясные голубые глаза, в которых светилась веселая живость и ум. Но в совокупности с резкими чертами лица все достоинства внешности Отрепьева казались несообразными до нелепости, а уже две бородавки на лбу и щеке и вовсе не красили его.

Отрепьев перед глядящей на него царевной зачем-то сдернул с себя соболиную шапку, затем снова надел ее на себя, пытаясь справиться с замешательством. Ему безумно захотелось понравиться появившейся перед ним красивой девушкой, но он для порядка сдавленно спросил:

— Признаешь ли ты нашу власть, девица Годунова?

— Да, великий государь! — снова поклонилась Ксения.

— Как ты меня назвала, а ну-ка повтори, — обрадованно потребовал Отрепьев.

— Великий государь, — терпеливо произнесла Ксения.

— Царевна, беру тебя под свою руку и жалую тебе блюда со своего стола, — торжественно провозгласил Самозванец, и обратился к Петру: — Воевода Басманов, проведи царевну в женские покои, позаботься, если чего не хватает в ее опочивальне, а затем присоединяйся к нашему столу согласно обычаю, по которым мужчины пируют отдельно от женщин.

Басманов и его невеста снова поклонились Самозванцу, сидящему на возвышении, и Петр повел Ксению в бывшие покои ее матери царицы Марии. Комнаты обновили новой обстановкой, и все равно девушка ощутила щемящую грусть при виде знакомых помещений. Отрепьев послал ей ряд изысканных яств — медовый сбитень, крыло молодого лебедя, фаршированную грибами щуку, баранье легкое со взболтанным молоком, мукой и яйцами, колбасы со смесью мяса, гречневой каши, муки и яиц, кусок медвежатины, сладкие пирожки и сахарные фигурки зверей, но в дочери Бориса Годунова, попавшей под власть горестных воспоминаний, они не пробудили аппетита. К тому же, Петр Басманов, убедившись, что девушка ни в чем не будет испытывать недостатка, расстроил ее, сказав:

— Ксеньюшка, великий государь назначил меня главой Стрелецкого приказа, и мне нужно месяц прожить в Стрелецкой слободе, принять дела.

— Значит, я останусь здесь одна и без тебя, Петя, — горестно прошептала Ксения и по ее щекам покатились невольные слезы. Чтобы унять свой плач она куснула сладкий пирожок с изюмом, но пирожок не помог, хрустальные слезы продолжали литься из ее больших красивых темных глаз.

— Не печалься, ясная моя заря, наша разлука продолжится недолго, пока воевода Мнишек не пойдет на уступки и не отдаст свою дочь Дмитрию Иоанновичу, — стал убеждать невесту Басманов и подумав снял со своей шеи золотую наградную монету. — Возьми «угорку» — мне ее твой батюшка в награду дал за оборону Москвы от войск крымского хана Казы-Гирея. Если я тебе понадоблюсь, отошли мне ее вместе с верной горничной, и я немедленно примчусь к тебе!

Ксения взяла «угорскую» монету и ее настроение несколько улучшилось от полученной возможности в любой момент призвать любимого жениха к себе. Петр нежно прижал ее к себе, поцеловал, и она, растаяв в его объятиях, с надеждой стала думать о том, что он прав — Самозванец уладит разногласия с родней своей польской невесты и тогда ее счастью с Петром Басмановым больше ничто не помешает.