Звезда в колодце

Глава 4

Едва воевода Басманов вернулся домой от Бездонного озера как прискакал гонец от великого государя с приказом срочно явиться к нему. И, не отдохнув, Петр поспешил в Кремль, где его предупрежденные стражи тут же впустили в царскую резиденцию.

Личные покои царя охранялись особенно тщательно: возле его палаты постоянно стояли на страже рынды в белоснежных кафтанах с бердышами и высоких шапках.

Кабинет создавался по прямому заказу Бориса Годунова и отражал его личные вкусы и предпочтения. Из красного угла скорбно взирала Богоматерь Казанская, которую особо чтил царь и в затруднительной ситуации всегда прибегал к ней с мольбой о помощи. В этом помещении государь и самодержец проводил большую часть дня. Он мог допустить сюда членов ближней Боярской думы, жену и детей, но в первую очередь комната служила местом его уединения. Здесь царь занимался государственными делами, работал с документами, читал и диктовал письма писарям.

Массивный шкаф орехового дерева, рабочий стол, парадные резные стулья, составлявшие мебель личного пользования царя Бориса, представляли собой редкость даже для самых знатных и богатых бояр Москвы. Главным украшением обширной комнаты являлось прикрепленное к потолку и увенчанное головами позолоченных лебедей паникадило с двенадцатью свечами. Вечерами кабинет Бориса Годунова был самой яркой освещенной палатой Кремля, и царевич Федор нередко приходил к отцу читать книги.

Шкаф на подстолье, отделанный янтарем и костью послы привезли царю из Франции. В таких шкафах (кабинетах), стоявших в личных покоях, царь хранил печати, письменные принадлежности и ценную корреспонденцию. Со временем, поскольку такая мебель стояла в особых комнатах, и сама комната стала называться Кабинетом.

Под стать шкафу был рабочий стол царя, покрытый красным сукном. Меблировщики снабдили его специальными длинными ящиками, куда складывались документы, не требующие срочного рассмотрения. И скоро появилось меткое выражение «отложить дело в долгий ящик», не требующее объяснений тому, кто входил в число приближенных Бориса Годунова.

Став царем, Борис Годунов не утратил привычки тщательно вникать во все государственные дела и даже поздно вечером он склонился над географической картой, рассматривая появившиеся при его правлении новые города Московского царства.

Воронеж и Ливны были основаны в 1586 году

по одному и тому же указу для защиты южных рубежей Русского государства от степняков, включая крымских татар.

Самарскую крепость поставили по его указу для укрепления позиций на Волге, чтобы обеспечивать стратегический маршрут Казань — Астрахань.

Царицын был основан в 1589 году воеводой Захарьиным для защиты низовий Волги, ввиду постоянных набегов ногайцев и крымских татар на эти места.

Город Саратов по замыслу Бориса Годунова дополнял цепочку укрепленных пунктов на волжском пути.

Елец был древним городом. Он пережил нашествие полчищ Тамерлана в 1395 году. Но к концу 16 века он практически не существовал. Поэтому, по приказу Царя Федора Иоанновича и боярина Бориса Годунова было принято решение в 1592 году поставить новую крепость.

На месте Белгорода в древности существовало городище. Но в 1596 году новый город был заложен по инициативе боярина Годунова.

Царев-Борисов основали на Слобожанщине воеводы Богдан Бельский и Семён Алфёров в 1599 году по указу царя Бориса Годунова как одна из главных крепостей Русского государства на южных рубежах. Строители назвали его в честь Царя Бориса Годунова

Два года только просуществовала сибирская Мангазея, и в ней развилась бойкая торговля, приносящая немало дохода в царскую казну. Строительство городов было делом хлопотным и недешевым, но оно себя всегда окупало последующими несомненными выгодами.

Рассматривая по карте похожие на детские рисунки, возведенные им русские города царь задумался об основании еще одного города Томска. Этой крепостью он желал защитить эуштинских татар хана Тояна, обратившегося к нему с просьбой о принятии их в русское подданство и защиты их от нападений воинственных соседей — енисейских кыргызов и калмыков. Борис Годунов не отказал хану в его слезном молении, но в поздний час, размышляя об этом деле невольно задался вопросом, а кто защитит его самого и его семью? Соглядатаи доносили, что до сих пор не успокоились родовитые бояре, не смирились с его восшествием на престол и, несмотря на провал заговора Шуйских по-прежнему строят козни против него и его родственников. Много находилось в Кремле льстецов, но мало имелось придворных, которым бы избранный Земским собором царь мог бы по-настоящему доверять. И в числе последних самым верным Борису Годунову казался Петр Басманов, не раз доказывавший ему свою преданность на поле брани. За этим молодым воеводой послал царь в ночной уже неурочный час, желая поручить ему важное дело.

Петр Басманов не замедлил явиться на зов царя, и челядинцы провели его прямо в царский кабинет.

— Звал меня, великий государь? — задал призванный воевода вопрос, стремительно заходя в комнату.

Борис Годунов невольно залюбовался молодым человеком. Отец его Федор Басманов первый любимец Ивана Грозного на всю Москву славился своей тонкой почти девичьей красотой, и старший сын мало чем ему уступал, среди всех столичных красавцев выделялся правильностью черт лица и безграничной отвагой, горящей в глазах. Словно сокол, пущенный с его руки он был готов разить его врагов, несмотря на опасность, и царь воодушевленный присутствием своего молодого фаворита, произнес:

— Да, Петр, сослужи мне службу великую. А после проси у меня любую награду, какую захочешь.

— Что же надлежит мне исполнить? — молодой воевода так и загорелся при этом обещании царя, увидев желанную возможность добиться руки царевны Ксении.

— Не дают мне покою завистники мои Романовы, — с тяжелым вздохом проговорил царь Борис. — После того как Александр Романов покушался на мою жизнь с помощью чародейства я, скрепя сердце, не стал его казнить, только сослал его вместе с братьями и их семействами на северные поселения. Однако Ксения Шестова, старица Марфа, жена Федора Романова, не смирилась с наказанием, не угомонилась, переписывается со сторонниками моих недругов, и тайно шлет письма в Макарьевский монастырь, что стоит в Костромском княжестве. А кому она там пишет, неведомо — монастырь охраняется строго, аки военная крепость нашими врагами поставленная. Ты, Петр, поезжай в село Клины, оттуда до Макарьевской обители рукой подать и разведай что к чему, схвати изменников!

— Слушаюсь, великий государь!

Молодой воевода низко поклонился царю, взял с собой отборный отряд стрельцов и поспешил в костромской край лелея самые смелые мечты о личном счастье.

Вскорости Петр Басманов добрался со стрельцами до обители в

жаркий летний полдень. Мирно текущая река Унжа навевала на него умиротворяющее настроение и Петру хотелось с размаху окунуться в ее кристально чистую воду, а не разыскивать подобно сыскному псу противников царствования Бориса Годунова. Но мысль о царевне Ксении как всегда пробудила в нем бешеный азарт и молодой воевода, подстегнув коня, вскачь помчался по лугу. С солнечным зноем в воздухе смешивались пьянящие запахи каких-то трав, цветов и посланцы царя Бориса никого не встретив доехали до места под непрерывно звучащий стрёкот кузнечиков.

Монастырь находился в пятнадцати верстах к юго-западу от города Унжа, на высоком правом берегу реки, где святой Макарий поставил крест, срубил «малую хижину» для себя и братии и вырыл под горой колодец, вода в котором почиталась целебной. В 1444 году в год кончины преподобного над его могилой была построена небольшая деревянная Макарьевская церковь, а позже рядом с ней появилась вторая церковь Флора и Лавра. Многочисленные чудеса, связанные с именем Макария Унженского и Желтоводского, сделали монастырь очень почитаемым, и паломники туда постоянно стекались рекой. Еще большую известность монастырь приобрел в 1552 году после его чудесного спасения от татар, опустошивших окрестные деревни и разрушивших город Унжу, но неожиданно отступивших от стен святой обители. В 1596 году царь Федор Иоаннович пожаловал монастырь земельными владениями и послал сюда для руководства строительством боярина Давида Хвостова, который возвел Троицкий собор, церковь Макария и шатровую колокольню.

Басманов и отобранные им стрельцы, не желая прежде времени вспугнуть изменников проникли за ограду монастыря под видом скромных богомольцев. Там молодой воевода, благодаря своей сметливости и уму скоро разведал, что главой заговора в пользу опального боярского семейства является настоятель Ефим в миру до пострига носивший имя боярина Давида Хвостова. Кроме предательских писем обнаружилась и другая серьезная улика, подтверждающая мятежные планы Романовых — портрет Филарета, Федора Романова, в царском платье и шапке Мономаха.

Разобравшись за несколько дней кто из монахов-насельников интригует против царя, а кто смиренно служит Господу, молодой воевода после обедни в Троицком соборе скинул с себя сермягу и предъявил царский указ настоятелю Ефиму с повелением заключить под стражу заговорщиков против царской власти, включая его самого. Монахи в большинстве своем пожилые люди тут же подчинились превосходящей их силе молодых стрельцов, но один из них юнец Григорий Отрепьев тут же задал стрекача, скинув монашескую рясы с себя и улепетывая как заяц.

Как изворотливый уж Григорий извивался, не даваясь в руки своим преследователям и как проворная белка скакал по крышам сараев, звонко смеясь над незадачливыми стрельцами. Добежав до конюшни, он вскочил на спину буланой лошади и поскакал, понукая ее в открытые ворота, которые по недосмотру царевых людей остались открытыми.

Видя, что его помощники не в силах поймать Отрепьева Петр сам бросился в погоню за беглецом на своем выносливом скакуне. Долго мчался за ним по густому лесу, не меньше пятнадцати верст, преодолевая различные препятствия.

На пути беглеца и его преследователя внезапно для Петра Басманова выросли сплошным рядом старые ели; лучи солнца еле пробивались сквозь их кроны, и тогда Григорий, хорошо знавший здешние места, свернул с тропинки на поляну, усеянную земляникой. Едва конь Басманова коснулся копытами кустов ягод, как из-под них вылетела туча комаров, накинувшиеся на молодого воеводу как стая лютых, отощавших за голодную зиму волков.

Петр отчаянно отбивался от кровососов своей высокой шапкой, и мрачно думал про себя, что вор Гришка непременно воспользуется этим удобным случаем, чтобы надежно скрыться от него и тогда ищи свищи его в поле. Отрепьев так и намеревался сделать, но его уже немолодая кобыла не выдержала ожесточенной погони и рухнула наземь, хрипя и дрыгая ногами. Молодой монах и тут не растерялся. С быстротой молнии он освободился от придавившего его тела лошади и вскарабкался на высокую пихту со скоростью проворной кошки, сделавшись временно недоступным для царского воеводы. Острые пихтовые шишки при этом порвали ему старые штаны, и Отрепьев был вынужден их придерживать рукой во избежание дальнейшего падения с своих бедер.

Молодой воевода тоже соскочил с коня и, оценив обстановку, взял с седла свернутую веревку вязать беглеца и хладнокровно сказал:

— Слезай, Гришка! Все равно ты от меня не уйдешь!

Отрепьев затравленно осмотрелся и поняв, что ему неоткуда ждать спасения от Басманова, отогнавшего от себя комаров, взмолился:

— Петр Федорович, не губи, отпусти меня! Я тебе исчо пригожусь.

— Да чем ты мне пригодишься, убогий? — пренебрежительно произнес молодой воевода, окидывая взглядом щуплую фигурку своего противника. — Заплатка на заплате, штаны порваны, а еще хвалится, услугу обещает!

— Да, верно, порваны штаны, неказиста моя одежка, зато моя смелость при мне осталась, а смелый молодец — это дела венец, не подведет! — рассмеялся Григорий Отрепьев, вытирая сопливый нос рукавом застиранной рубахи.

— Скорее, при тебе всегда твое нахальство, — вздохнув молодой воевода, тщательно будто в первый раз рассматривая Григория Отрепьева. Несмотря ни на что ему нравилось бесстрашие этого государева ослушника. Отрепьев был некрасив собой, мал ростом и с бородавками на лице, но в нем необычайно хороши были его живые голубые глаза, в которых виднелась незаурядная отвага, и его бойкая речь звучала приятно для слуха, привлекая к себе людские сердца.

— А хоть бы и нахальство! — подхватил Григорий и подмигнул Басманову. — Говорят же, наглость — второе счастье. Помилуй меня, воевода, и в будущем я поделюсь с тобой своим счастьем, отплачу тебе за твое добро добром.

Петр Басманов призадумался на минуту и решился. Жаль ему стало незадачливого юнца, не захотел ломать ему жизнь тяжелой судьбой государева изменника на каторге.

— Ладно, рыжий, беги дальше, — сказал он, поворачивая в обратный путь своего коня. — Поверю тебе на слово. Если же обманешь, то не мне ты будешь должен, а Богу!

— Разумею, разумею, — заверил его Отрепьев, и крикнул: — Подожди маленько, Петр Федорович!

— Ну что тебе еще? — спросил, оборачиваясь, молодой воевода.

— Денег дай, — потребовал от него беглец. — Сам говорил, одежка моя неказиста, штаны порваны — куда я в таком виде пойду.

— Говорил же, нахальный ты! — проворчал Петр Басманов, однако решив до конца быть великодушным, пошарив в поясе он нашел серебряную копейку и бросил ее Отрепьеву. Подумав, добавил еще веревку штаны наглецу поддержать, ту самую которой хотел его прежде вязать.

— Вот спасибо, Петр Федорович, благодетель ты мой, — обрадовался Григорий Отрепьев, пробуя подлинность монеты на зуб. Опустившись с пихты, он проворно подпоясался подаренной веревкой и отвесил молодому воеводе благодарственный поклон.

На этом они распрощались и повернулись в разные стороны. В пути Петр Басманов ощутил некоторое угрызение совести, что в какой-то мере подвел доверие Бориса Годунова, но успокоил себя тем, что крупную рыбу в виде предателя Давида Хвостова он для своего благодетеля поймал, а смешливый Григорий Отрепьев слишком мелкая рыбешка, чтобы царь им интересовался.

Если бы только Басманов знал, что тот, кого он отпустил, вовсе не был мелкой рыбешкой, а был даже покрупнее пойманной щуки — настоятеля Макарьевого монастыря — то схватился бы за голову!

Отпущенный им беглый монах Григорий, в миру Юрий Отрепьев, а по-домашнему — Юшка был из небогатых дворян. Он рано потерял отца, после чего семейство впало в нужду, и не очень оказался нужным родной матери, не любившей его за некрасивость и шпынявшей его из-за каждой пустяковой провинности. Но маленький Отрепьев не унывал и, пася гусей, словно дворовой мальчик-холоп, мечтал о том, что когда вырастет то станет царем и все его будут любить и баловать. Юшка отличался природной сообразительностью и проворством, его заметили и взяли под свое покровительство его дальние родственники бояре Романовы, у которых юный Отрепьев провел несколько лет. Он получил неплохие знания в московских романовских хоромах, научился грамоте и был осведомлен о жизни в зарубежных странах.

Романовы не смирились со своей ссылкой, мечтали отомстить Борису Годунову за свое падение и постепенно в голове Филарета возник план свержения ненавистного царя с помощью более законного претендента на престол, чем Годунов. Пока Юрий Отрепьев рос и мужал в Москве, по столице усиленно начали ходить слухи о воскресшем царевиче Дмитрии, подготавливающие почву для появления Самозванца. Выносить такой серьезный заговор за пределы узкого круга было очень опасно. А Юшка Отрепьев для Романовых не был чужим, этого мальчика они знали с детства.

Род Отрепьевых происходил от дворянского рода Нелидовых и поначалу не был ничем примечательным. В конце 14 века на службу к Московскому князю Дмитрию Ивановичу прибыл польский шляхтич Владислав Неледзевский. После участия в Куликовской битве ему было даровано московское дворянство, а его потомки стали зваться Нелидовыми. Выдающимися подвигами новый дворянский род себя не прославил. Одна часть Нелидовых поселилась в Галиче, другая — в Угличе. Один из Нелидовых, Данила Борисович, в 1497 году получил прозвище Отрепьев, которое для его потомков стало фамилией.

Имение дворян Отрепьевых, в котором вырос Юшка, примыкало к селу Домнино, костромской вотчине боярина Федора Никитича Романова, которое он получил в качестве приданого своей жены, Ксении Шестовой. Девичья фамилия матери боярыни Ксении Шестовой, супруги Федора Романова, была Отрепьева. Отец Григория Отрепьева, Богдан Иванович, и мать Ксении Шестовой, Мария Ивановна, были родными братом и сестрой, а сам Григорий Отрепьев приходился супруге Федора Романова двоюродным братом.

В конце 1600 года мирная жизнь Юрия Отрепьева закончилась: бояре Романовы по подозрению в измене были арестованы, их усадьба была разграблена и сожжена, и Отрепьев, спасая свою жизнь, срочно принял постриг под именем Григорий. Какое-то время он скитался по монастырям, но через некоторое время вдруг чернец Григорий оказался в Чудовом монастыре. Монастырь являлся привилегированном, он находился на территории московского Кремля и поступить в него было непросто — обычно вносился крупный денежный вклад или нужно было важное заступничество. За прием Григория попросил его новый влиятельный покровитель — протопоп кремлевского Успенского собора Ефимий.

Очень скоро архимандрит Пафнутий перевел Григория в свою келью, и по его представлению молодой монах был рукоположен патриархом Иовом в дьяконы. А потом и Иов приближает к себе Григория, и тот даже сопровождал патриарха на заседаниях Боярской думы. Для молодого, бедного, неприметного монашка карьерный взлет всего за год непосвященным казался просто головокружительным. Возвышение Отрепьева объяснялось тем, что его же покровитель архимандрит Пафнутий был близок к ссыльным Романовым, и если братья Никитичи сидели под крепким караулом, то в Москве находилась и не бездействовала их многочисленная родня, обиженная тем, что Борис Годунов считал их, родственников Романовых посредственностью и не продвигал по службе.

И в то время, пока Григорий делал свою карьеру в монастыре при патриархе Иове, по Москве начали усиленно ходить разговоры о воскресшем царевиче Дмитрии. Инока Григория, пока он был в Чудовом монастыре, стали наставлять на «путь истинный», внушая ему намеками, что возможно он не простого рода, а подмененный царевич. Взыграло тогда ретивое сердце молодого Отрепьева, начали сбываться его заветные мечты стать царем.

Покровительствовал Отрепьеву и великий канцлер литовский Лев Сапега, который не упускал случая разжечь пожар междоусобицы в московском царстве. Впервые он приехал послом в Москву еще при царе Федоре Иоанновиче. После той поездки он писал королю, что его соглядатаи говорят о том, что основная часть думных бояр и воевод стоит за Романова, а более мелкие чины, а также стрельцы и чернь, поддерживают Годунова.

Второй раз Сапега приехал в Москву в октябре 1600 года, за несколько дней до того, как по указанию царя Годунова стрельцы захватили усадьбу Романовых, а самих братьев Никитичей заточили в темницу. В Москве он пробыл почти год и, вернувшись, очень уважительно отзывался о братьях Романовых, называя их «кровными родственниками умершего великого князя».

Все складывалось как нельзя лучше для возвращения Романовых в Москву и их мести Годуновым. Честолюбивый молодой Отрепьев обладал на редкость смелым нравом, предпочитал удачливым орлом летать год, чем вороном триста лет клевать падаль, и вдобавок был кровным родственником, привязанным к своей двоюродной сестрице Ксении Шестовой и ее супругу своему благодетелю Федору Романову. Без особых колебаний он согласился играть роль воскресшего царевича Дмитрия, и тогда его предосторожности ради перевели подальше от посторонних глаз в Макарьевский монастырь, намереваясь объявить его народу в нужный час. Однако Петр Басманов разворошил гнездо заговорщиков, и Отрепьев пустился в бега, направляясь в Литву к канцлеру Льву Сапеге.

Не подозревая об этом, молодой воевода повязал настоятеля и приближенных ему монахов, и посадив их на двух телегах привез затем в Москву. Едва в Теремном дворце пронесся слух, что в Кремль прискакал воевода Басманов, то на верхние галереи сбежались множество сенных девушек полюбоваться красавцем-воеводой. Петр тоже окинул их внимательным взглядом, надеясь, что царевна Ксения ненароком присоединится к ним, но не заметил ее и, в досаде сжав губы направился в царские покои.

Борис Годунов остался доволен тем, как его любимец выполнил поручение. Письма, найденные Петром в Макарьевской обители, представляли собой серьезные улики против его ссыльных врагов, но после некоторого размышления царь решил быть милостивым и не наказывать их строго ради предстоящего бракосочетания дочери с принцем Иоганном. Помиловать во имя будущего счастья Ксении Борис решил сто преступников, приговоренных к отсечению головы, и также он намеревался быть щедрым к просителям и нищим.

— Ну, Петр, сослужил ты мне службу, проси все, чего хочешь, — благодушно произнес он, глядя на молодого человека. — Злата, серебра, шуб соболиных бери немеряно, все тебе отдам, не поскуплюсь.

Сердце Петра затрепетало от радости и, уверенный в том, что настал его звездный час, он пал на колени перед царем и возбужденно проговорил:

— Великий государь, не нужно мне ни золота, ни серебра. Дай мне только дочь твою Ксению в супруги, уж давно сохну я по ней, изнывая ночами бессонными.

Царь опешил. Не такой просьбы он ожидал от своего верного слуги, не такой беспримерной дерзости.

— Опомнись, Петр, не для тебя моя дочь! Она царевна, и выйти замуж должна за царевича, — сурово ответил Борис.

Петр Басманов чуть было не сказал сгоряча царю, что Ксения не родилась царевной, и знатностью происхождения Басмановы не уступали прежде Годуновым. Но поняв, что так легко можно попасть в немилость у царя Петр промолчал, и только мертвенная бледность покрыла его лицо, выдавая его тайные душевные страдания.

Взглянув на него Борис Годунов смягчился.

— Не хмурься, воевода, найду я тебе невесту — лебедь белую — среди княжеских семейств, и приданным богатую. Ну а Ксения вскорости обвенчается с королевичем Иоганном, это дело решенное! — в утешение сказал он, не догадываясь, что этими словами окончательно подписывает датскому принцу смертный приговор.