Артефакт будущего.

Глава 15.

Глава 15.

Храм Эфира

Утро пахло перетёртым имбирём и холодной водой. Дом ещё не успел включить «режим бодрости», а в ладони у Лиды уже лежал тот самый свиток — знакомый узор, знакомый мёд с горечью. «Сейчас или никогда. Западный склон. Полночь». Слова то уменьшались, то раздувались, как рыбы в аквариуме её мыслей.

— Кофе? — спросил Кай из дверей — как человек, который десять лет знает твою нервную систему и не собирается с ней спорить.

— Две кружки, — ответила Лида. — Одну — внутрь. Вторую — на совесть.

— Совесть лучше запивать чем-то покрепче, — хмыкнул он и поставил на стол дымящийся кувшин. — Но кофе — тоже метод.

Ален сунул голову в кухню, волосы перетянуты лентой, глаза — ясные.

— Ты как небо перед грозой, — осторожно произнёс он. — Красиво, но лучше зонтик прихватить.

— Я — зонт, — сказала Лида. — И громоотвод. И тот человек, который ходит под лестницами, лишь бы проверить примету.

— Тогда сегодня — храм, — сообщил тихо Триан. Он появился беззвучно, в тёмной ткани, без доспеха, но с той же «собранностью», от которой исчезают лишние вопросы. — Синхронизация круга. Мы откладывали, хватит. После — делай, что решишь.

Арен протянул ей тонкую табличку с маршрутами и графиками ветров, как врач протягивает анализы, в которых уже всё ясно.

— Храм Эфира в третьем слое. Я согласовал окно. Ритуал займёт час. Побочные эффекты: ясность, желание говорить правду и… — он честно замялся, — повышенная тактильность.

— Вот это слово мне нравится, — оживилась Лида. — Берём.

Она положила свиток рядом с кружкой, словно делала из него подставку. «Полночь» врезалась в зрачки, но теперь у неё было «сначала».

Храм Эфира не был «зданием». Это была звучащая долина, подвешенная в воздухе на тонких, как паутинные нити, мостах-резонаторах. Стены — не каменные, а из слоёв прозрачного кристалла, в которых «застряли» музыкальные волны. Когда они ступили на первый круг, лёгкий гул прошёл по коже, как кошачий хвост.

— Добро пожаловать, — сказала хранительница — женщина с волосами цвета тёмного мёда и руками, на которых вместо браслетов лежали тонкие полосы светящегося кварца. — Круг Удачи? Я слышала о вашем корабле.

— Он сам о себе рассказывает, — призналась Лида. — И да, мы шумные.

— Шум — тоже ритм, — спокойно ответила хранительница. — Встаньте.

Они встали пятерёнкой: Лида — в центре, мужчины — по сторонам света. Кай — юг, где тепло и кухня; Ален — восток, где ветер и свет; Триан — запад, где щиты и закаты; Арен — север, где цифры и ясность. С потолка спускались нити — почти невидимые, пахнущие дождём и свежей смолой. Хранительница коснулась каждой ладони.

— Источник, — её пальцы легли в центр — к Лиде. — Каналы. Щит. Ум.

— А юмор? — тихо уточнила Лида.

— Он — смазка, — без улыбки ответила хранительница. — Без него всё скрипит.

Зазвучали кристаллы. Не громко — так, что внутри живота стало тепло, а голова прояснилась. Лида закрыла глаза. Сначала — дыхание Кая: у него оно пахло пряным дымом и хлебной коркой; потом — лёгкость Алена, как первый глоток воздуха после апноэ; затем — ровная, уверенная тяжесть Триана — не якорь, а берег; и наконец — тихая точность Арена, будто кто-то разгладил мятую простыню у неё в мыслях.

Прикосновения не были «церковными». Ритуал требовал кожи. Тёплые ладони скользнули по плечам; губы прочертили линию у виска; сильная рука легла в прогиб спины, там, где иногда болит от чужих забот; прохладные пальцы Арена остановились на запястье — прямо над золотой нитью. «Я здесь» — сказал каждый по-своему. И магия пошла — без фанфар, как честный чай.

Тело ответило мгновенно. Лиде не понадобилось «делать вид»: ей нравилось. Нравилось, как Кай шепчет «дыши», и от его шёпота воздух становится плотнее. Нравилось, как Ален смеётся губами, а не звуком, и этот смех забирается под кожу. Нравилось, как Триан держит ладонью её «я сейчас уйду», и оно остаётся, не уходя. Нравилось, как Арен следит, чтобы всё это было не только красиво, но и безопасно.

— Достаточно, — негромко сказала хранительница через какое-то время, когда кристаллы перешли к тихому «ласточкиному» пению. — Контур собран. Ритм — устойчив. Источник — не из этого слоя, но готов в нём жить.

— Это диагноз? — пошутила Лида, медленно открывая глаза.

— Это подарочная открытка, — спокойно ответила хранительница. — Возьмите её с собой. И — осторожнее с чужими «письмами». Они слишком часто пишут те, кому не хватает своей силы.

Слово «письма» упало как монета в стакан — звякнуло и утонуло. Лида кивнула.

— Спасибо, — сказала она. — У меня как раз «сборник».

На выходе, под музыкой мостов, мужчины не задавали вопросов. Не требовали «решай немедленно». Не читали лекций. Только Арен, уже внизу, когда ветер пробежал по кустам и встряхнул белые флажки на дорожке, спокойно произнёс:

— В полночь на Западном склоне будет ветер с моря. Хороший. Для правды.

— Мы идём вместе, — добавил Триан, как факт.

— Я приготовлю еду заранее, — отозвался Кай. — На случай, если правда окажется прожорливой.

Ален просто взял её за руку. И Лида впервые за утро перестала думать о свитке как о «кроме»: он становился «вместе с».

Западный склон ночами пах солью, металлом и травой, которая не боится обрывов. «Удача» висела чуть в стороне, на мягких «листах» — в тени, как кошка, которая не хочет пугать птиц. Колокол на мачте дышал глубоко — раз в десять минут, чтобы не забыть дорогу назад.

Письмо вело точка в точку: тропа с выбитыми ступенями; каменная «арка», сложенная из плит, словно кто-то играл гигантским домино; узкая площадка — ровно на пять человек. Мёд с горечью шёл впереди, как не самый отталкивающий проводник.

— Фильтр? — шёпотом спросила Лида.

— Включён, — ответил Арен. — «Мёд» — в песок. «Горечь» — в свет. Нечему цепляться.

— «Листья» по периметру, — тихо сказал Триан, уводя тонкие пластины в землю. — Если попытаются закрыть — не закроют.

Кай поставил рядом с ногой Лиды маленькую печь — смешную «коробочку» с жаром.

— На случай, если будет холодать, — произнёс он в пространство, обращаясь, кажется, к ночи.

— Я не замёрзну, — ответила Лида. — Я на злости.

— Злость — тёплая, — согласился он. — Но руки всё равно мерзнут.

Ален поднял лицо к небу — прислушался. Небо отозвалось едва слышным «мм», как если бы оно тоже чего-то ждало.

— Приготовились, — сказал Арен. — Сигнал идёт.

Он и правда шёл: тонкий мёдовый след вытянулся из пустоты, как нерв. На площадке светлело, воздух становился плотнее, как перед грозой. Вдоль края обрыва зажглись маленькие огоньки — сладкие, тёплые, «домашние». Пахло… Лида закрыла глаза. Пахло тем шампунем, который она покупала на распродаже, и дождём над магистралью, и «Кока-колой» из киоска под метро, и ещё — Аниным смехом.

— Аня, — прошептала Лида, и Кай мгновенно коснулся её локтя — не удерживая, напоминая.

— Фильтр, — сказал Арен, и воздух над площадкой «песочился»: сладость рассыпалась на зерно. Зерно упало. Остался только скелет сигнала — чёткая геометрия тонких лучей, связка в облачке над аркой и — узел.

— Живой, — сказал Триан. — С подсосом.

— Сниму «глазурь», — отозвался Кай, добавляя жар. Невидимая сетка вспыхнула, как паутина в луче фонаря.

— «Якорь», — произнесла Лида, вытягивая плоский ключ. Золотая нить под кожей отозвалась. Ключ щёлкнул, и один из лучей «поймался» — как если бы его записали на её ладонь. — Есть первый.

— Второй — слева, — Ален показал взглядом. — Там ветер «врёт».

— Вижу, — сказал Арен. — И третий — над нами. Это ретранслятор. Если отрежем — всё рухнет.

— Ловлю, — коротко отозвался Триан.

Он шевельнулся — почти неуловимо — и серебристая нитка вылетела из его руки. Это была не «стрела» и не «нож»: что-то между лассо и иглой. Нитка зацепила невидимый «третий» узел, дернула — и тот, как плохо прибитая вывеска, сорвался, раскрывшись на миг дроном-лампой. Приятной, грушевидной, пахнущей ванилью.

— Разрешите, — сказал Кай, и его «коробочка» вдруг вытянулась, превратившись в мини-купол. Купол накрыл дрон и убаюкал жаром. Запах стал честным — пластик и дешёвое масло.

— Сигнатура отправителя? — ровно спросил Арен, уже залезая пальцами в свет. — Есть… «частный сад», «сахарная гильдия», «А.» — он поднял глаза на Лиду. — Не прямой почерк. Но её канал.

— Естественно, — произнесла она. — Витрины тоже должны что-то продавать.

Там, где был «портал», осталась пустая площадка, пахнущая солью и железом. Вода внизу на секунду взяла на себя чужой свет — и вернула его небу.

— И всё? — спросил Ален. — Правда такая тихая?

— Самая правдивая — да, — отозвался Триан.

Из тени арки шагнула Наори. Она не пряталась — просто стояла там, где её не было видно, пока не закончилась работа. Золото в её волосах светилось лунным.

— Спасибо, — сказала она. — Я шла рядом, но не вмешивалась. Нужно было, чтобы ты сама увидела «как». А потом — «кто».

— Алиа, — произнесла Лида без злобы. — Не как монстр, а как продавец. Торгует чужим «домом». Сладкий бизнес.

— Я не сделаю вид, что удивлена, — сказала Наори. — Но теперь у нас есть факты. И ретранслятор. И карта. Совет не любит «сахарные сети». Тем более — рядом с храмом.

— А письмо? — спросила Лида, показывая свиток, как рану.

— Письма — старый способ рыбачить в мутной воде, — ответила Наори. — Им верят те, кому больно. Те, кто ещё не научились сидеть на берегу и ждать, пока вода станет зеркалом.

— Я учусь, — кивнула Лида. — И — это важно — я больше не пойду одна. Даже если очень захочу.

— Это и есть взрослая магия, — подытожила Наори. — А теперь — домой. Вы продрогли.

Дома пахло корицей так тепло, что хотелось петь. Кай сунул всем по кружке с густым настоем и тарелки с едой «на ночь — чтобы сны не проголодались». Арен разложил на столе «трофеи»: дрон-лампу (она больше не пахла ванилью, и ей было стыдно), карту узлов, три маленьких «якоря» — Лида поймала их ключом. Триан снял плащ и, впервые за долгое время, просто сел у огня — спиной к стене, руками на коленях, как человек, у которого сегодня день «можно».

— Я закрыла, — сказала Лида, и голос у неё дрогнул не от страха. — Эту штуку — закрыла. Больше никаких полночей на чужих письмах. Если буду открывать — то только свои.

— А я закрыл печь, — откликнулся Кай. — Потому что суп выкипит, и это будет трагедия, достойная эпоса.

— А я закрыл петли маршрутов, — добавил Арен. — Следующие две недели — без «мёда». Только честный ветер.

— А я… — начал Ален, задумался и улыбнулся, — я вообще ничего не закрывал. Я — открывал. Окна. Чтобы было чем дышать.

Триан поднял взгляд.

— Я открыл шлем, — сказал он просто.

И действительно: он положил на стол свой «лицевой» — не железный, тканевый капюшон, который часто заменял ему привычный доспешный закрытый образ. Лида вдруг поняла, что давно смотрит на него «сквозь». А теперь — «в». Высокие скулы, спокойные глаза цвета старой меди, лёгкие шрамы у губ — не уродующие, а как цитаты из прошлой жизни. Лицо, на котором «держат».

— Привет, — сказала она, и улыбка вышла честной.

— Привет, — ответил он. — Меня зовут Триан. Без шлема — тоже.

Смех в комнате был мягким — тот, что расправляет плечи. «Удача» на причале отозвалась низким м-м, дом пропел на стенах что-то вроде «так и надо».

Лида сняла с гвоздика под колоколом старую футболку «I Moscow», погладила ткань и повесила рядом с ней новый талисман — пустой, вычищенный «ретранслятор». Пусть висит. Чтобы помнить, чем соблазняют тех, кто хочет назад.

— Я не перестану скучать по прошлому, — сказала она в голос. — Но я перестану позволять «мёду» вести меня за нос. Моё «назад» будет жить здесь, на крючке. А я — вперёд.

Она щёлкнула медальоном Алена: «Я дома». Звук был такой простой, что захотелось плакать и смеяться одновременно.

— И да, — добавила Лида, вытирая уголок глаза ладонью, — на случай, если кто-то из вас сомневается: я никуда не делась. Я здесь. С вами. С кораблём, у которого мания величия, и с домом, который пахнет булочками.

— И с людьми, которые тебя любят, — спокойно сказал Кай.

— И будут держать, — добавил Триан.

— И слушать, — сказал Арен.

— И дышать вместе, — закончил Ален.

Лида встала, подошла к каждому, по очереди — без церемоний. Щёка к щеке, ладонь к груди, губы к виску. В комнате стало очень тихо — такая тишина бывает только после правильно сделанного дела.

— Ну что, — произнесла она в эту тишину и подмигнула, — у кого там график «повышенной тактильности»? По регламенту храма обязаны исполнить.

Кай театрально вздохнул: «Кухня закрыта. Открыта… нежность». Ален уже смеялся. Арен покраснел элем в глазах — или это просто лампа мигнула. Триан поднялся — не спеша — и подал ей руку, как подают не «женщине из легенды», а «своей».

Ночь — не «брачная», не «победная» — разложилась на ладони ровным теплом. Дом приглушил свет, «Удача» перевернулась на другой бок на привязях, ветер перевернул страницу в книге, оставленной на подоконнике. Мир наконец не обещал — он был.

Свиток с «полночью» Лида наутро сожгла в печи. Не со злости — по правилам гигиены. Пепел пах удивительно честно — бумагой и концом. Она вынесла его к водопаду и бросила в струю. Вода сказала «спасибо» вообще за всё.

А наверху, в Храме Эфира, хранительница отметила в журнале пять слов: «Круг Удачи — собран. Устойчив». И добавила на полях: «Источник — с юмором. Значит, выживет».