Артефакт будущего.

Глава 8.

Глава 8.

Ключ земли

Письмо лежало на столе, как чужая мысль на чистом листе. Серебряная нить-перевязь поблёскивала упрямо, и Лида поймала себя на том, что уже в третий раз складывает его обратно — как будто от этого слова внутри исчезнут. «Есть способ вернуться… никому не говори… западный склон…» Сладковатый запах меда с горечью держался в воздухе, и дом, кажется, морщил невидимый нос.

— Не дуйся, — сказала Лида дому. — Я всего лишь посмотрю. Смотреть в этом мире пока бесплатно.

В ответ где-то у кухни щёлкнуло недовольно, и кофемашина на секунду взяла паузу, как будто подумала: «Ладно, хозяйка, но кофе ты всё равно выпьешь».

Она выпила. Медленно, почти церемониально. Горячий глоток выбил из головы липкую тревогу, и мысли вернулись в строй. «Сегодня регистрация. Ключ земли. Правила круга. И… — Лида постучала ногтем по краю письма, — вопрос доверия».

— Хозяйка, — у дверей бесшумно появился Триан. В его присутствии дом переставал дышать — будто вытягивался по струнке. — Наори ждёт нас у нижних террас.

— Идём, — сказала Лида и взбодрилась. — Парни, строем!

Кай снял с крючка куртку-полукид, улыбнувшись в полупрофиль: огонь всегда немного кокетничал. Ален перекрыл узкие створы у восточного окна — ветер любит ускользать на свидания без спроса. Арен подошёл последним, поднял взгляд — глаза, как полированная сталь, но в глубине упрямый синий пиксель: «запрос — безопасность».

— Протокол сборов выполнен, — коротко сообщил он. — Периметр на пассивной защите.

— Перевожу на человеческий: если кто сунет нос, дом даст по лбу подушкой, — хмыкнула Лида. — Идеально. Пошли.

Зал регистрации был похож на храм и на бухгалтерию одновременно — та редкая смесь, когда тебе и страшно, и хочется спросить, где печати и где кофе. Высокий купол сиял матовым светом, пол, как струганый камень, слегка пружинил под ногой. В воздухе вились запахи: лавр — «тишина», лимон — «внимание», сухая корица — «документы». Наори ждала у круглого стола, который был одновременно фонтаном: вода стекала тонкими нитями по прозрачным желобам, складываясь в знаки.

— Лидия Удача, — сказала она, и вода послушно вычертила имя из золотых капель. — Город признал твой дом. Осталось признать тебя.

— Город может меня не любить, — честно ответила Лида. — Но кофе он делает лучше многих людей, так что я готова к союзу.

Наори позволила себе едва заметную улыбку и подала ей узкую ленту — живая ткань, прохладная, как вода из колодца.

Лента сама легла на запястье, рядом с золотой нитью артефакта. Узор вспыхнул: тонкая спираль и три короткие черты вокруг — как спутники планеты.

— И ключ земли, — Наори протянула маленькую пластину цвета затуманенного серебра, с вырезом в форме капли. — Это не физический ключ. Это договор. Ты согласна питать землю и принимать её силу.

— Значит, я — розетка, — пробормотала Лида. — Хорошо. Только чтобы без перепадов напряжения.

— Перепады — часть жизни, — мягко ответила Наори. — Но дом теперь с тобой. И круг — с тобой.

Мужчины шагнули вперёд, каждый в свой миг. Кай коснулся ленты кончиками пальцев — в ткани мелькнули тёплые искры и исчезли. Ален провёл по краю ладонью, и лента пахнула свежескошенной травой. Триан положил ладонь на сердце — коротко, как клятву: не словесно, а телом. Арен приложил к ленте три пальца, и тонкие световые дорожки пробежали к золотой нити.

— Соединение зафиксировано, — лаконично сказал он, но Лида уловила микроскопическую паузу — как будто внутри его системы кто-то тихо удивился: «это… приятно».

— Правила круга, — продолжила Наори, и воздух пахнул шалфеем — «память». — Первый круг — семь дней. Каждый день — выбор хозяйки. Магия — дар, а не монета. Биомодуль сдаёт годовой объём в Храм Памяти, но распоряжается ежедневным потоком по решению хозяйки. Ссоры решаются советом круга. Насилие исключено.

— Всё как в хорошей семье, — кивнула Лида. — Только с документацией получше, чем у нас в ЖЭКе.

— И последнее, — Наори медленно провела пальцем по поверхности стола, и струйки воды сложились в знак трёх пересекающихся линий, — врата западного склона сейчас закрыты для частных переходов.

Лида подняла бровь.

— К тому, что слухи — плохая почта, — спокойно ответила Наори. — Если тебе кто-то будет обещать невозможное — не иди одна. Граница там сложная.

Сердце у Лиды дрогнуло, как струна. Письмо в кармане потяжелело, будто туда положили камень. «Она знает? Или просто всегда говорит такие вещи?»

— Учту, — сказала Лида. — И спасибо.

После регистрации они вышли на площадь. Рынок гулял, как карнавал: островки с едой, лакированные инструменты, мягкие ткани, птицы-игрушки, что пели настоящими голосами. Запахи смеялись и спорили: обжаренный кмин «звал» к одной лавке, мята — к другой, ладан — отгонял суету.

— Нам нужны простыни, полотенца, ножи, — бодро загнула пальцы Лида. — И что-нибудь бесполезно прекрасное. Для души.

— Для души — вот, — Кай подал ей маленькую медную подвеску в виде крылышка. На солнце крыло чуть дрожало — не от ветра, от внутреннего тепла. — Нагревается от тепла кожи и пахнет… — он вдохнул, — твоим домом.

— Я куплю, — непрошено сказал Арен и расплатился так быстро, что продавец даже не успел улыбнуться.

— Ты что, у нас семейный финансовый управляющий? — прищурилась Лида.

— У меня есть доступ к бюджету круга, — безобидно ответил Арен. — И к списку необходимых вещей.

— Тогда внеси в «необходимые» шоколад, — распорядилась она. — И две бессмысленные подушки, на которых нарисованы созвездия. Если кто спросит — это научное оборудование.

Ален ушёл к ряду растений, вернулся с горстью семян в ладонях — серых, как дождевое небо.

— Романтик ты наш, — усмехнулась Лида, но тепло в груди было честным.

Триан молча купил нож — не блестящий, а матовый, с рукоятью из тёмного дерева. Он подал его Лиде рукоятью вперёд.

— Благодарю, — сказала она, внезапно серьёзная. — Буду резать им не только хлеб, но и глупости.

Дом принял покупки как добрый кот — обнюхал запахи, согрел светом, сплёл полки там, где их ещё не было. На террасе пахло дождём — Ален запускал на склоне узкие струйки воды, строил невидимые плотины из воздуха. Кай собрал в чаше у озера первую пробную парную — камень под пальцами звучал, как тёплый барабан. Триан установил у ворот колокол — низкий, как гул сердца. Арен уединился в зале и тихо говорил сам с собой — точнее, с домом: на стекле вспыхивали строчки, менялись таблицы, и золотая нить на запястье Лиды иногда откликалась коротким щелчком.

— Привыкнем, — сказала Лида вслух. — Мы все. Даже ты, дом.

На рассвете второго дня брачной недели она выбрала Алена. Не потому что так положено «после огня — ветер», а потому что хотелось тихого и внимательного. Кай только улыбнулся — без тени огорчения; Кай вообще умел радоваться за других. Триан кивнул, и его кивок был «я рядом». Арен уточнил расписание — машинально, но не холодно.

Они с Аленом пошли к водопаду. Вода падала полосами тумана, капли висели в воздухе, как крошечные стеклянные ноты. Ален коснулся её ладони — не как «беру», а как «есть здесь?».

— Я не умею «по-эльфийски», — предупредила Лида, — если это вообще глагол. У меня всё проще: кофе, сарказм, дыхание, иногда мат.

— Дыхание — как раз то, что нужно, — ответил он. — Ветер — не мычит и не кричит. Он слушает.

Они сидели на тёплом камне, и Ален предложил: «Вдох — четыре, задержка — две, выдох — шесть». Лида сначала хихикнула — «как в аэропорту, инструкция по посадке» — а потом поймала, как воздух сам легчает, как плечи оттаивают, как тело перестаёт быть «телом усталого бухгалтера», превращаясь в проводник — тёплый, живой, не стыдящийся.

Когда его пальцы сдвинулись ближе, это не было игрой «владения». Это было как раздвинуть шторы, чтобы впустить утро. Движений почти не было — дыхание, запах мокрого камня, трепет водяной пыли на коже. Мир приподнялся на миллиметр, как крыло на встречный порыв, и золотая нить под кожей затеплела — мягко, без ослепительной вспышки. Лида смеялась тихо — и плакала, тоже тихо, потому что смех и плач в этот момент были одним и тем же.

— Ты слышишь? — спросил Ален едва слышно.

— Слышу, — сказала она, не открывая глаз. — Как будто внутри меня дерево выросло. И листья шуршат… нет, не листья. Крылья.

— Крылья тоже листья, — улыбнулся он. И ветер ласково провёл по её вискам, будто разбирая, где тревога, а где радость.

Дом не подсматривал — но слушал. И в его тишине было уважение, как в хорошей библиотеке.

К обеду Лида ходила, как человек, который наконец вспомнил, что у него есть тело, и оно не враг. У неё получалось улыбаться не зубами, а глазами.

— Ты другая, — констатировал Кай, подливая в чай что-то янтарное. — Ветер тебя причесал.

— Он просто выдул из меня вчерашних тараканов, — отмахнулась Лида. — Не всех, конечно. Есть особо живучие.

Арен поднял голову от панели.

— Сообщу тебе утром, как он был, — кивнула Лида и поймала себя на том, что благодарна ему за дотошность. Кто-то в этой команде должен помнить про «частоты».

Вечер подкрался незаметно — с запахом томата и базилика (Кай колдовал над соусом), с шелестом семян в ладонях (Ален готовил террасы к ночной влаге), со звоном металла у ворот (Триан менял посадку петли — «не скрипеть»). Дом был занят делом: устал так, как устают хорошие дома, — довольный и немножко гордый.

И именно в эту тёплую, правильную минуту в ящик у ворот тихо шлёпнулось что-то лёгкое.

Триан поднял — тонкая полоска пергамента, без печатей. Он, не открывая, протянул Лиде.

Лида взяла. Запах ударил сразу: мёд, чуть корицы, на донышке — горечь апельсиновой кожуры. Почерк был другой — острее, нервы в наклонах букв, но мысль — та же:

«Сегодня. Полночь. Западный склон. Путь откроется только тебе. Никому не говори. Это шанс. Второго может не быть».

Она почувствовала, как дом дёрнулся — не стенами, воздухом. Как будто кто-то по гладкой поверхности провёл тупым ножом.

— Плохой запах, — спокойно сказал Арен, стоя ровно, но глядя чуть вбок — как будто слушал не ушами. — Чужой. Несогласованный.

«Сейчас скажи — и они пойдут со мной. А письмо, возможно, — дешёвая ловушка. Или — подарок. А если нет? Если есть шанс действительно вернуться…»

Лида вдохнула. Выдохнула.

— Это — пригласительный на ночной рынок, — сказала она, и голос не дрогнул. — Женский. Там продают всякие штуки, которые мужчинам видеть не положено. Я схожу. Быстро.

Тишина упала меловой пылью. Кай приподнял бровь — и тут же опустил. Ален посмотрел прямо: в его взгляде не было «ревности» (этого здесь не бывает), но было «будь осторожна». Триан сказал коротко:

Арен не спорил. Он только уточнил:

— Нет, — ответила Лида. — Мой дом знает, куда я иду. Этого достаточно.

Дом на секунду приглушил свет — как знак: «я слышу».

— Хорошо, — сказал Арен. — Я увеличу освещение на западной тропе.

— Не надо, — мягко остановила его Лида. — Если там правда открывается путь «только мне», лишний свет может быть грубостью.

— Принято, — кивнул он.

Она спрятала письмо — не под подушку (слишком банально), а в основание модельки самолёта, где тонкая золотая нить-узор сливалась с пластиком.

Полночь пришла без луны. Водопад темнел без шёпота — как будто ночь выключила звук. Дом держал её ладонью под спину — не удерживал, а провожал. На ступенях тихо стоял Триан: не взглядом, тенью. Кай оставил на столе кружку с горячим имбирём — «на всякий случай». Ален положил у порога плоский камень — тёплый, как сердце: «вернёшься — наступишь на него, и дом поймёт». Арен молчал, но на мгновение его пульс синего огонька в зрачке стал тише.

— Я быстро, — сказала Лида и сама не узнала в своём голосе эту смесь бравады и стука сердца. — Если что — дом знает, где мои заначки со шоколадом.

— Мы знаем, — хором ответили трое. Арен уточнил:

— Вот ради этого и стоит жить, — вздохнула Лида и шагнула в туман.

Западная тропа начиналась как всегда — гладкий камень, влажный воздух, запахи папоротника и ночной мяты. А потом что-то изменилось: воздух стал плотнее, как стекло перед дождём; кожа услышала звон — не уши, кожа; золотая нить на запястье нагрелась.

Перед ней возникло не «врата», не «дверь» — сдвиг. Как если бы картину стянули в сторону и показали, что за ней ещё одна, тусклее. Лида подошла ближе. Сердце тикало неслышной картошкой в духовке.

— Если ты меня подставляешь, — сказала она уже не дому, а письму внутри головы, — я не забуду.

Она шагнула.

И мир сделал то, ради чего она любила самолёты: оторвался от привычного.