Артефакт будущего.

Глава 16.

Глава 16.

Праздник признания

Дом проснулся раньше неё и, кажется, раньше солнца. Стены шевелились лёгкими рябями света, будто натянутые струны проверяли строй, пол под босыми ступнями был тёплым — не «от батареи», а как гладкий камень у воды. Из кухни шёл запах корицы и печёных груш; где-то выше, на уровне второй галереи, слышалось щебетание — это наноптицы проверяли гирлянды, складывая тонкие «ноты» света в орнаменты.

— Признавайся, ты всю ночь репетировал, — шепнула Лида дому. Тот ответил ей ленивым «ммм» в стенах, и подоконник выдавил к её ладони маленькую чашу с матовым напитком. На поверхности проплыл узор — четыре тонкие линии вокруг золотой точки. Их круг.

Сегодня — праздник признания. Не свадьба и не чиновничья церемония — скорее «мы есть», услышанное и принятое городом. Наори настояла: «Это нужно не Совету — тебе. Чтобы мир сказал тебе: да, оставайся». Лида привычно отшутилась… а потом согласилась. Потому что оставаться — значит где-то повесить табличку «дом», даже если это табличка у тебя под кожей.

Гостиная расширилась сама собой. Нанорой вырастил из пола длинный стол, и тот не «поставился», а вырос, как дерево: с годичными кольцами рисунка, с тёплыми жилами, которые мерцали слабым янтарём. Стулья были мягкими, но держали спину, и каждый чуточку разный — как характеры друзей. С потолка спустились ленты-резонаторы; когда по ним пробегал свет, в воздухе оставался след запаха — яблоко, лимон, тмин, дождь. «Салюты для носа», — отметила Лида и усмехнулась.

Зал для танцев открылся со стороны внутреннего дворика, где стена-сада сегодня была особенно щедрой: мхи дремали бархатными подушками, серебристые папоротники тянулись лунными коготками, а из ниш струились тонкие водопады — больше для звука, чем для жажды. У входа висели светлые шали — для тех, кто любит плясать в тени; на них были вышиты запахи в виде знаков, и это выглядело ужасно красиво и абсолютно бессмысленно. «Праздник», — сказала себе Лида. — «Значит, можно бессмысленно».

В комнату вошла Наори. Как всегда — будто появилась из воздуха, ни одного лишнего шороха. Сегодня на ней был длинный накид — не ткань, а свет. Переливчатый, глубокий, как бензиновая плёнка в луже при закате; на краях — тонкие кварцевые полосы, что дышали как невидимые браслеты.

— Ты готова, Удача? — спросила она тихо и с той улыбкой, которая не из «я знаю лучше», а из «я рядом».

— Если отвечать честно — нет, — пожала плечами Лида. — Если красиво — да. Если по-нашему — «посмотрим».

— По-нашему, — одобрила Наори и протянула тонкую коробку. — Это наряд круга. Дом подшил его под тебя.

Платье оказалось вторым кожухом ночного неба. На свету — графит с лёгкими искрами; в тени — тёплый серый, как крыло «Удачи» перед стартом. По лифу шла вышивка — не нитками, ароматами: пряный дым, яблочная кожура, мята, чистый металл — и в центре — золотая нить. Лида провела пальцами и вздрогнула: кожа под запястьем ответила лёгким жаром, как будто платье здоровается с артефактом.

— Это очень… — она поискала слово, — честно. И опасно. Я в этом как объявление.

— Праздник — он такой, — сказала Наори. — Сегодня можно быть объявлением. Завтра снова станешь редактором.

Мужчины пришли к рассвету — один за другим, как четыре стороны света. Кай явился в чём-то откровенно аморально-укрепляющем настроение: рубиновый камзол с дымчатыми вставками на плечах, ворот открытый «до аргумента», волосы собраны в хвост, на виске — тонкая цепочка-специя, пахнущая кориандром и перцем. «Из тех, кто может заговорить духовку», — отметила Лида и позволила себе улыбку шире приличий.

Ален казался то ли легче воздуха, то ли роднее ему. На нём — полупрозрачный плащ, меняющий оттенок от перламутрового к лавандовому; под ним — тонкая туника с швами-нитью (швы шептали, когда он поворачивался — именно шептали, мешая Лиде сосредоточиться). В волосах — тонкая лента, на висках — след от чьей-то ночной ладони (её? да).

Триан, разумеется, умудрился прийти «без доспеха» и при этом быть в доспехе. Его праздничный наряд был из ткани цвета старой стали; плечи ловили свет и отбрасывали его обратно ровно настолько, чтобы видеть силу, а не блеск. Вдоль грудной клетки — тёмная вышивка шрамовыми стежками (Лида поймала себя на том, что хочет провести пальцем). На рукаве — знак их круга, но не «эмблема», а зарубка: «здесь держат».

Арен был безупречен. Чёрный костюм, будто выкроенный по алгоритму «всё лишнее — отсеять», тонкие графитовые дорожки-микросхемы по плечам и… чуть-чуть чужого. Манжеты — из грубой ткани, похожей на лён; непослушная деталь, как заусенец в идеальной таблице. Лида улыбнулась ему благодарно — за этот маленький бунт против собственной точности.

— Красиво, — сказала она вслух, обходя каждого. — Красиво, страшно и вкусно. Надеюсь, сегодня никто не собирается есть меня вместо десерта.

— После десерта, — автоматически отозвался Кай, и Арен кашлянул так, будто ему в горло попала дата отчёта.

Гости приходили волнами. Соседи по уровню — один круг за другим, тихие «примите свет», плечевые касания, легкомысленные подарки, серьёзные — тоже. Кому-то принесли «умный» ковш (он умел петь, если в нём варили сироп любви), кто-то принёс набор «дневного снега» — бросишь в баню, и в парной пойдёт лёгкая метель. Наори принесла молча тонкую сферу — прозрачную, как утренняя тень. Внутри светилась крошка, и крошка была тёплой.

— Ядро роста, — объяснила она. — Дом примет — и вырастит ещё одну комнату. Какую — решит ты.

— Ванную с окном на звёзды, — мечтательно выдохнул Ален.

— Кухню, которая сама моет посуду, — мечтательно вздохнул Кай.

— Бокс для ремонта, — тихо добавил Триан.

— Комнату для тишины, — уточнил Арен.

Лида повертела сферу в ладони. Она была совсем как её жизнь: в руках — маленькое, внутри — большое. «Посмотрим», — сказала она. Дом под пальцами ответил одобрительно.

Зал для танцев к этому моменту уже парил. Не «поднимался» — парил. Пол стал лёгким, как плотная дымка, и на нём можно было шагать в воздухе, оставляя едва видимые следы. Музыка была не только звуком — её можно было трогать: проводишь рукой — и на ладони остаётся вибрация, как от струны. Кай взял Лиду и закружил не бурей, а тёплым вихрем; рядом Ален вёл кого-то из соседей, смеясь глазами; Триан танцевал так, как сражается — экономно, точно, но с тем пулей жарким моментом, где всё решается в одном повороте; Арен сначала стоял у края и считал, а потом позволил себе шаг — и ещё шаг — и ещё.

Еда выходила из кухни как театр. Супы в чашах пели низким м-м, когда их подносили к губам; хлеб сам ломался на «каждому по счастью»; десерты парили, и если задержать дыхание, можно было поймать карамель прямо языком. Лида смеялась, говорила глупости, вовремя молчала, и всё это было «впервые» и «как будто всегда».

Алма появилась не из двери — из угла. На ней было отлично сидящее платье цвета «слишком спелая вишня», на губах — невинность с привкусом ягоды. Она скользнула к столу с десертами, пальцем коснулась одного из кувшинов, и от него тонко пахнуло медом. Слишком знакомым медом.

— Кай, — негромко сказала Лида, не глядя. Он уже там был. Ладонь накрыла кувшин, «мёд» забился, как вошь под ногтем, и растворился в паре.

— Слишком сладко, — объявил Кай, улыбаясь Алме. — А у нас сегодня по рецепту — честность, соль и чуть-чуть перца.

— Я думала, ты любишь десерты, — сладко ответила она Лиде, поворачивая крошечный рот.

— Люблю, — кивнула Лида. — Особенно когда они сгорают в печи в правильный момент.

Алма улыбнулась тоньше и ушла — туда, где ей место: фон, шёпот, тихий звоночек «зависть».

Тосты начались, когда «солнце» в куполе сменилось искусственными звёздами. Сначала говорил сосед-астроном (владал сетью «песни вакуума», а хохотал как трактор), потом — женщина-целитель (пахла хвойной смолой и хлебом), потом — кто-то из Совета, кто умеет говорить так, чтобы никто ничего не понял, но все плакали. Наори не говорила — просто положила ладонь Лиде на плечо. Иногда лучшая речь — ладонью.

Лида встала, когда поняла: пора. Иначе начнут думать, что она «забытая принцесса», а она — не принцесса, она «себя». В животе дрожало как перед стартом «Удачи»; золотая нить на запястье шевелилась — не зовом, скорее ритмом.

— Я скажу коротко, — начала она и сама не поверила, что так бывает. — Меня привел сюда шёпот. Я была злой, смешной, уставшей женщиной с коллекцией самолётиков и Excel’ем вместо дневника. Здесь я стала… — она поискала слово и нашла не поэзию, — источником. Это страшно, смешно и иногда приятно. Это ответственность, как ключи от дома, который пахнет булочками. Спасибо вам за «да». Я… остаюсь.

Кто-то зааплодировал, кто-то вздохнул так, что сдвинулись гирлянды, дом тихо провёл в стене «мм», и даже «Удача» на привязях дернулась, как кот, услышавший: «кушать».

И вот тут это случилось. Не как в фильмах — не фанфарами, не криком «чудо!». Дом на мгновение стал… двуголосым. Где-то глубоко, под полами, под стенами, под горячим воздухом кухни, прозвенел второй тон. Низкий и очень маленький. Как «тук-тук», который слышно не ушами — ребром ладони.

Лида вдохнула. Мир собрался в точку — не у виска и не в сердце, ниже. Пульс золотой нити стал мягче, гуще, как кисель теплее воды. Наори уже стояла рядом. Не «спросить» — «быть».

— Это… — выдохнула Лида.

— Это, — кивнула Наори. — Не слово. Резонанс.

— У меня всё в порядке, — уверенно сказал Арен. — Я соберу спектр позже. Сейчас — живи.

— Люблю, когда вы так говорите, — пролепетала Лида — и впервые в жизни не пошутила поверх. Она просто держала в ладони живот — не «беременный», не «пугающий», просто — «я есть ещё где-то».

Кай материализовал ей стакан воды — из тех, что пахнут «давай спокойно». Триан встал за спиной — не перекрывая, а как берег. Ален присел рядом, и его глаза были большими, как у мальчика, который нашёл в траве звезду.

— Мы… — сказал он и осёкся.

— Мы, — закончила Лида. — Никаких «я одна». На этот раз — нет.

Праздник продолжился, как продолжаться умеют только правильные праздники — в тон ниже, чем прежде. Смеялись, танцевали, что-то дарили, кто-то даже успел устроить мини-турнир в «лёгких» доспехах — и проигравший честно мыл посуду (кухня смеялась и не сопротивлялась). Алма ещё раз прошла по краю зала, зацепив чьё-то внимание, но внимание сегодня выбирало другой центр.

Поздно-поздно, когда стены приглушили свет и музыка ушла в пол, дом вынес на галерею тонкую колыбель — не деревянную, не «бэби-шутку», а светлую дугу с мягким «мм» внутри. «Не рано?» — спросила Лида взглядом.

«Не обязана», — ответил дом рябью. — «Просто могу».

Они вышли на веранду в пятером. Город снизу переливался остатками праздников, корабли шли по своим «орбитам», «Удача» тихо притихла. Вверху прошёл звёздный кит — совсем вдалеке, как воспоминание о сегодняшнем дне. Ветер принёс запах хвои и маленького будущего.

— Ну что, — сказала Лида, — ядро роста?

— Комнату для тишины, — одновременно произнесли Арен и Триан.

— С окном на звёзды, — добавил Ален.

— И нишей под чайник, — завершил Кай.

— И местом, где можно смеяться, — устало рассмеялась Лида. — Я согласна.

Она положила сферу-ядро на ладонь, золотая нить отозвалась, дом вдохнул. На внутреннем дворе невидимое проросло видимым: из стены выдвинулась новая перспектива, лёгкое круглое пространство, в которое можно войти, посидеть, помолчать. Не «детская» — «тишина». А детская — пусть сама случится.

Они стояли, прижавшись друг к другу плечами, как люди, которые давно знают: иногда важнее всего не речь, а вес чужой головы на твоём плече.

— Я дома, — сказала Лида, привычно щёлкнув медальоном. И вдруг услышала как ответ — ещё один тихий щелчок. Слишком тихий, чтобы быть настоящим. Достаточно громкий, чтобы запомнить навсегда.

Дом заурчал. Ночь улыбнулась. А где-то на самом краю праздника, в тёмном проёме, блеснула вишнёвая тень — и растаяла, как карамель на горячем камне. Пусть фон остаётся фоном. У них — сюжет. И время. И свет. И смешные, честные, беспорядочно прекрасные планы на утро.