Ашер 8

Глава 11

Слова Байрона Рамзи — «Альянс Свободных Народов» — повисли в густом, пропитанном запахом старых книг и остывающего чая воздухе. Звучало красиво. Пафосно, как предвыборный лозунг на Земле. И совершенно бессмысленно, если в это не поверит тот, кто привык доверять только мозолям на собственных руках и крепости кайла. Я перевёл взгляд на Таллоса. Шахтёр стоял, скрестив на могучей груди руки, его широкое лицо было похоже на высеченную из необработанного камня маску глухого недоверия. Он терпеливо, как ждут окончания смены в забое, пережидал, пока аплодисменты аристократов отзвучат в их головах.

«И чем этот ваш… Альянс… отличается от Совета, который сгнил заживо?» — его голос был низким, рокочущим, как камнепад в дальнем штреке. В нём не было вызова, только въевшаяся в плоть усталость от пустых обещаний. Только требование фактов. «Опять лорды будут решать, как нам умирать? Просто вывеску сменили?»

Байрон не дрогнул, не обиделся. Он спокойно встретил взгляд Таллоса, и в его глазах было неподдельное уважение к этому человеку-скале. «Тем, что в нём не будет лордов, Таллос. Будут представители. Голос каждого народа будет равен голосу другого».

Снова красивые слова. Я и сам мог бы толкнуть такую речь, нахватавшись вершков по политологии. Но Таллос не верил словам. Он верил делам. И дело сделал не Байрон. А Кларк.

Он стоял, опустив голову, и слушал этот диалог. Весь его вид кричал о горе. А потом он медленно, словно каждый жест причинял ему физическую боль, поднял руку. Его пальцы нащупали на безымянном пальце тяжелый перстень с гербом его рода — тот самый, что давал ему право заседать в старом Совете, право быть кем-то большим, чем просто террианец. Символ власти, за которую его отец заплатил жизнью, а брат — душой. Он с видимым усилием стянул его. Мгновение он смотрел на потускневшее серебро, прощаясь с целым миром, который рухнул вместе с Дальнегорском. А потом шагнул к столу и просто положил перстень на полированное дерево. Звук был тихим, почти невесомым, но в оглушительной тишине кабинета он прозвучал, как удар молота по наковальне.

«Тем, что в нём больше нет лорда Кларка, — тихо, но твёрдо сказал он, поднимая на Таллоса глаза, красные от слёз, но абсолютно ясные. — Есть только солдат. Солдат Кларк из Дальнегорска. И он будет сражаться рядом с тобой. Не над тобой».

Вот это уже был аргумент. Не обещание. Не клятва. А поступок. Настоящий, весомый, оплаченный кровью и потерей всего, что у него было. Я видел, как дрогнул кадык Таллоса, как напряглась жила на его шее. Он долго смотрел на перстень, потом на Кларка. В его суровых глазах промелькнуло что-то похожее на понимание. Он не произнёс ни слова. Просто коротко, почти незаметно кивнул.

И я понял, что прямо сейчас, на моих глазах, был заложен первый камень в фундамент этого безумного предприятия. Не пафосными речами. А маленьким кусочком серебра, брошенным на стол, и молчаливым кивком двух людей, которые ещё вчера были готовы перегрызть друг другу глотки. М-да. А ведь иногда, чтобы построить новый мир, нужно просто вовремя отказаться от старого. Кто бы мог подумать.

Кабинет стремительно превращался в военный штаб. Байрон без сожаления сдернул со стены какой-то древний гобелен с изображением охоты на грифона, открыв под ним огромную, детализированную карту Ашена. Карта из прошлого мира. Целая, невредимая, без единой кровоточащей раны разломов. У меня на миг перехватило дыхание — укол фантомной боли по Земле, по её картам, которые тоже когда-то были такими же целыми.

«Начнём с того, что имеем, — Байрон взял в руки уголёк, и его вид стал жёстким, собранным. — А имеем мы катастрофу».

Первые пометки были красными. Он обводил ими цитадели и города, принадлежавшие старым лордам. Замок Железного Кулака. Цитадель Ветров. Южные Баронства. Каждый красный круг на карте был как гвоздь, вбиваемый в крышку гроба. «Эти не примкнут к нам. Они либо уже продались Валериусу и его поставщикам, либо слишком трусливы, чтобы выступить против Тьмы. Они будут ждать, чья возьмёт. Считать их врагами».

Потом Сет взял другой уголёк, черный. И начал наносить на карту разломы в небе. Те самые багровые трещины, что мы видели с борта «Странника». И картина из просто плохой стала по-настоящему жуткой. Разломы не были хаотичны. Они, как метастазы раковой опухоли, концентрировались над крупными городами и, что самое страшное, над всеми известными месторождениями руды.

«Оно лезет оттуда, где кровь мира наиболее уязвима, — пробормотал Сет, отступая от карты. Его лицо было пепельным. — Все главные артерии поражены. Дальнегорск был только первым».

Таллос подошёл к карте и ткнул своим толстым, как сарделька, пальцем в одну из черных клякс. Его палец почти полностью скрыл метку. «Здесь. Шахты „Глубокая чаша“. Мой дядька там работал. Говорил, руда в последние годы пошла странная. Тёмная. С прожилками, которых раньше не было. Многие умом тронулись». Он перевёл палец на другой конец карты. «А это — Копи Старого Гнома. Закрыты пять лет назад. После бунта. Люди начали друг друга резать без причины».

Мы молча смотрели на карту, которая на наших глазах превращалась из географической в медицинскую. Это был рентгеновский снимок умирающего пациента, и каждый из нас чувствовал себя бессильным врачом у его постели. Бесполезная армия. Линия фронта, которую негде провести.

«У нас нет единого фронта, — мой голос прозвучал хрипло, и я сам удивился его твёрдости. Все обернулись. — Мы не можем выстроить армию и пойти в атаку. Потому что не на кого идти. Враг уже внутри. Везде. Это не война, это дезинсекция. Или экзорцизм, кому как больше нравится». Я обвёл взглядом их растерянные лица. Байрон, Таллос, Сет — все они были воинами, привыкшими видеть врага перед собой. А я был инженером. Я видел не врага, а сбой в системе. «Мы не можем сражаться, как армия. Мы должны действовать, как вирус. Как антитела. Проникать в заражённые клетки и выжигать болезнь изнутри. Быстрые, точечные удары. Диверсии. Наша задача — не победить в большом сражении. Наша задача — выиграть время. Замедлить распространение заразы, пока мы не найдём способ убить её источник».

Байрон медленно кивнул, его взгляд был прикован к испещрённой пометками карте. Он смотрел на неё уже не как лорд, а как стратег, вынужденный принять новые, страшные правила игры. «Ты прав. У нас не будет линии фронта. Весь мир — это поле боя».

Когда я вышел из усадьбы, прохладный вечерний воздух ударил в лицо, но не принёс облегчения. На идеально подстриженном газоне, где ещё вчера аристократы пили вино, раскинулся лагерь беженцев. Сотни людей. Моих людей, как сказал Байрон. Эта фраза тяжёлым грузом легла на плечи. Они сидели на траве, жались друг к другу, кутаясь в одеяла, выданные слугами. Дети с глазами стариков, женщины с окаменевшими лицами, мужчины, потерявшие всё, кроме злости и отчаяния. И рядом с ними — жители Усадьбы, слуги, стражники, смотревшие на пришельцев со смесью страха, жалости и брезгливого любопытства. Два мира, два социальных полюса, столкнувшиеся на одной лужайке.

Я взобрался на ступени широкой лестницы, чтобы меня было видно всем. Внутри всё сжалось в холодный комок. Я не оратор. Не вождь. Я простой мужик, инженер, который просто хотел выжить и защитить своих женщин. Но сейчас на меня смотрели сотни пар глаз, и в них плескалась надежда. Самая опасная и хрупкая вещь на свете.

Рядом, как по команде, встали Рита и Шелли. Просто встали, не говоря ни слова, по обе стороны от меня. Их тёплые плечи, их молчаливая поддержка были моей бронёй. Моим тылом.

Я не стал произносить заготовленных речей. Не стал обещать им золотые горы и скорую победу. Я просто решил рассказать им правду.

«Я не из этого мира, — начал я, и по толпе пронёсся удивлённый шепот. — Я прибыл с места, которое называется Земля. И мой мир проиграл войну с такой же Тьмой, какая пришла сейчас сюда. Мы были сильнее вас, у нас было оружие, способное раскалывать горы. Но мы проиграли. Потому что мы были разобщены. Потому что наши лидеры лгали нам, обещая, что всё будет хорошо, пока зараза пожирала нас изнутри».

Я обвёл их взглядом, встречаясь глазами то с шахтёром, чьи руки были черны от въевшейся пыли, то с аристократом из свиты Байрона, нервно теребившим эфес шпаги. «Я не буду вам лгать. Всё очень плохо. Наш мир умирает. И я не могу обещать вам победу. Я не могу обещать, что мы все доживём до завтра. Возможно, мы все погибнем».

В толпе нарастал испуганный ропот, переходящий в тихий плач. Кто-то отвёл взгляд, кто-то прижал к себе ребёнка. Я дал им мгновение, чтобы этот страх прошёл сквозь них.

«Но я могу обещать вам другое, — мой голос стал тверже, злее. — Я обещаю, что врать вам больше не будут. Я обещаю, что каждый из вас будет знать правду, какой бы горькой она ни была. И я обещаю, что с этого дня никто из вас больше не будет умирать в одиночку. Шахтёр, стражник, лорд или простолюдин — мы либо выживем все вместе, либо вместе сгорим в этом огне. Но мы будем вместе».

Я замолчал. И в наступившей тишине не было аплодисментов. Было что-то важнее. Я увидел, как шахтёр, стоявший рядом с гвардейцем, посмотрел на него, и тот, помедлив секунду, кивнул в ответ. Я увидел, как женщина из Усадьбы, чьи руки никогда не знали тяжёлой работы, подошла к беженке и протянула ей флягу с водой. В этот момент, на этой лужайке, под взглядом умирающего неба, что-то начало меняться. Они перестали быть «своими» и «чужими». Они становились нами.

Кузница в Усадьбе была не чета примитивным горнам Дальнегорска. Здесь всё было выверено, чисто, почти стерильно. Но огонь в горне был тот же — живой, яростный, настоящий. Именно здесь, среди запахов раскалённого металла и угля, рождался наш новый символ.

Это была идея Иди. «Людям нужно знамя, — сказала она тем вечером, глядя в огонь очага. — Им нужно то, за что можно сражаться. То, что можно поднять над головой, когда кажется, что всё потеряно».

Таллос принёс металл. Не блестящую сталь, а тёмный, матовый кусок руды из самых глубоких, нетронутых шахт Дальнегорска. «Сердце горы, — глухо сказал он, с грохотом кладя его на наковальню. — Всё, что у нас осталось чистого».

Байрон принёс дерево. Щепу от ствола Древнего Ясеня, росшего в центре его сада. Дерева, которое, по легенде, помнило первых Ашеров. «Наша память», — тихо произнёс он, и в его голосе слышалось эхо веков.

Кузнец, старик с руками, похожими на корневища дуба, молча взялся за работу. Он ковал, и стук его молота был единственным звуком в кузнице. Он вплавил металл в дерево, соединяя силу и память, прошлое и будущее. Не просто соединял — он вбивал одно в другое, словно пытаясь заставить их стать единым целым.

А потом пришла Иди. Она не рисовала эскизов. Она просто подошла к раскалённой заготовке и начала говорить, водя пальцем по воздуху. «Здесь, — прошептала она, и её голос был похож на шелест листвы, — будет корабль. Наш „Странник“. Он пробивается сквозь тьму и летит к горизонту». Кузнец, не отрываясь, слушал и наносил удары, и под его молотом на металле проступали очертания нашего уродливого ковчега. «А над ним — три звезды. Одна — это прошлое, которое мы не должны забывать. Вторая — наше настоящее, наша борьба. А третья, самая яркая, — это будущее, которого мы ещё не видим, но в которое должны верить».

Когда кузнец опустил готовое знамя в чан с водой, шипение было похоже на вздох облегчения. Он поднял его. На тёмном, почти чёрном фоне горел серебром наш корабль, устремлённый вверх, к трём искрам надежды. Просто, сурово и невероятно сильно.

«У него должно быть имя», — сказал Байрон, глядя на знамя с благоговением.

«Оно у него уже есть, — ответила Иди, не сводя глаз с творения. — Это Знамя Рассвета».

Я смотрел на этот кусок металла и дерева. На символ, рождённый из сердца горы и памяти древнего дерева. Чёрт побери. А ведь работает. Эта магия посильнее любой другой. Впервые за долгое время я почувствовал, что у нас действительно есть шанс. Призрачный, безумный, но есть.

Совет войны завершился не рукопожатиями, а приказами. Кабинет снова стал кабинетом, но воздух в нём изменился навсегда. Байрон стоял у карты, и теперь он был не лордом, а генералом армии, у которой не было солдат.

«Время — наш главный ресурс, — сказал он, и его голос не допускал возражений. — И мы должны использовать каждую секунду. Поэтому мы разделяемся».

Он повернулся к Кларку. «Кларк. Ты возьмёшь половину своих людей и вернёшься в Дальнегорск. Не в город. В руины. Ты должен найти выживших. Объединить их. Твоё присутствие там будет символом. Доказательством того, что Дальнегорск не умер. Это будет опасно. Возможно, это самоубийство. Но твой народ должен видеть, что сын Патриарха не сбежал».

Кларк выпрямился, и его плечи, казалось, стали шире. В его глазах больше не было слёз, только стальная решимость. «Будет исполнено».

Затем Байрон посмотрел на Иди. «Иди. Твой путь лежит на юг. К островам На’би. Старый Совет считал их дикарями. Но они говорят с землёй. Они чувствуют болезнь лучше нас. Ты единственная, кто сможет говорить с ними на одном языке. Убеди их присоединиться к нам. Их знания могут стать ключом к исцелению».

Иди просто кивнула. На её лице было спокойствие человека, который давно знает свою дорогу и не боится по ней идти.

Наконец, Байрон повернулся ко мне, Рите, Шелли и Сету. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. «А вы… вы будете нашим остриём копья. Нашим скальпелем. Ваша задача — хаос. Вы будете наносить удары там, где враг их не ждёт. Уничтожать караваны с заражённой рудой. Сеять панику среди предателей. Разрывать их коммуникации. Вы должны стать для них призраками, ночным кошмаром. Вы должны выиграть нам время».

Я усмехнулся. Партизанская война против вселенского зла. Звучит как название для не самого удачного боевика категории «Б». Но, чёрт возьми, мне нравится.

«Сделаем, — кивнул я. — Когда выступаем?»

«Немедленно, — ответил Байрон. — Рассвет уже близко. И мы должны встретить его в бою».

Мы выходили из кабинета не как заговорщики, а как солдаты, получившие приказ. Наш хрупкий союз, рождённый в огне и отчаянии, превращался в механизм. Каждый становился шестерёнкой, и от работы каждой из них теперь зависело, выживет ли этот проклятый мир.

Когда я вернулся в наши покои после изматывающих переговоров по формированию Альянса, меня встретила полная тишина. Голова гудела от бесконечных дискуссий, споров и компромиссов. Решение разделить команду для выполнения разных миссий далось нелегко, и где-то в глубине души меня грызли сомнения.

Рита сидела у камина в одном из моих халатов, читая какую-то книгу. Шелковая ткань едва прикрывала ее стройные ноги, а в мерцающем свете огня ее кожа казалась золотистой. Как только я переступил порог, она подняла голову, и в ее небесно-голубых глазах я увидел понимание. Наша связь позволяла ей чувствовать мое состояние даже на расстоянии.

— Тяжелый день? — мягко спросила она, отложив книгу в сторону. Когда она встала, халат слегка разошелся, обнажая изгиб бедра, и мое дыхание сбилось.

— Можно и так сказать, — выдохнул я, опускаясь в кресло напротив. — Завтра мы разделимся. Ты отправишься с одной группой на север, я — с другой на восток. Первый раз за долгое время мы будем порознь.

Рита подошла ко мне с грациозностью кошки, ее босые ноги бесшумно ступали по мягкому ковру. Она встала за мое кресло и положила теплые руки на мои напряженные плечи.

— Ты сомневаешься в правильности решения? — В ее голосе не было ни капли упрека, только искренняя заинтересованность.

— Не знаю, — честно признался я. — Логически все правильно — так мы охватим больше территории, выполним больше задач. Но сердцем…

— Сердцем ты боишься за нас, — закончила за меня Рита, начиная массировать мои плечи. Ее пальцы нашли узлы напряжения и принялись их разминать. — Это нормально. Но ты же знаешь — мы справимся. Мы всегда справлялись.

Ее прикосновения постепенно снимали напряжение, и я почувствовал, как мышцы начинают расслабляться. Теплые руки скользили по моей шее, убирая узлы усталости. Я откинул голову назад, наслаждаясь ее заботой.

— Ты такая сильная, — прошептал я, накрывая ее руку своей. — Иногда мне кажется, что ты сильнее меня.

— Мы сильны вместе, — ответила она, наклонившись и поцеловав меня в макушку. Ее губы были мягкими и теплыми. — И даже на расстоянии наша связь не оборвется.

Я повернулся к ней лицом, притягивая ее к себе. Рита устроилась у меня на коленях, и я зарылся лицом в ее волосы, вдыхая знакомый аромат — смесь ванили и чего-то дикого, неприрученного. Ее тело было теплым и мягким через тонкую ткань халата.

— Я буду скучать по тебе каждую секунду, — признался я, чувствуя, как мое возбуждение начинает просыпаться от близости ее тела.

— И я по тебе, — прошептала она, целуя мой висок. — Но сейчас мы здесь. Вместе. И у нас есть эта ночь.

Слова Риты пробудили во мне что-то первобытное — желание запомнить каждое мгновение, каждое прикосновение. Я поднял ее на руки, чувствуя, как она обвивает мою шею руками. Ее дыхание стало учащенным, а в глазах заплясали искорки возбуждения.

Я отнес ее к нашей большой кровати, покрытой мягкими мехами. Осторожно поставив Риту на ноги, я встал перед ней, любуясь тем, как мерцающий свет камина играет на ее коже.

— Позволь мне, — прошептал я, начиная развязывать пояс ее халата.

Узел легко поддался, и ткань медленно соскользнула с ее плеч, обнажая молочно-белую кожу, которая казалась почти светящейся в мерцающем свете камина. Ее грудь вздымалась от учащенного дыхания, соски уже слегка затвердели от прохладного воздуха.

— Черт, — выдохнул я, не в силах отвести взгляд. — Ты прекрасна… Как же ты прекрасна…

Я провел руками по ее плечам, спустился к груди, чувствуя, как под моими ладонями учащается ее дыхание. Рита тихо застонала, когда мои большие пальцы очертили контуры ее сосков.

— Ммм, — промурлыкала она, запрокидывая голову. — Твои руки… они такие теплые…

Рита ответила тем, что начала расстегивать мою рубашку, ее пальцы дрожали от нетерпения. Когда ткань оказалась на полу, она провела ладонями по моей груди, очерчивая старые шрамы.

— Каждый из них — доказательство того, что ты выжил, — прошептала она, целуя небольшой шрам возле ключицы. — Что ты вернулся ко мне.

Ее прикосновения были как огонь на моей коже. Я чувствовал, как кровь приливает к паху, член начинает твердеть от ее близости. Мы раздевались медленно, смакуя каждый момент. Я целовал каждый сантиметр освобожденной кожи — ее шею, плечи, ложбинку между грудей.

— Ах, Макс, — тихо простонала Рита, когда я провел языком по ее ключице. — Я так хочу тебя…

Когда мои штаны оказались на полу, Рита восхищенно ахнула, увидев мой уже полностью возбужденный член. Ее взгляд был полон вожделения, и она непроизвольно облизнула губы.

— Ты готов для меня, — прошептала она, протягивая руку и легко проводя пальчиками по головке. От ее прикосновения я едва не простонал.

Когда мы оказались полностью обнаженными, я уложил ее на меха и замер, просто любуясь. Рита лежала подо мной, раскинув руки, ее грудь вздымалась от учащенного дыхания, а между ног уже блестела влага возбуждения.

— Я люблю тебя, — сказал я, склоняясь к ее губам. — Больше жизни.

— И я тебя, — прошептала она, втягивая меня в поцелуй, полный страсти и нежности одновременно.

Поцелуи становились все более жаркими, и я почувствовал, как контроль ускользает из моих рук. Моя рука скользнула вниз по ее телу, очерчивая изгиб бедра, а затем поднялась к груди. Ее сосок затвердел под моим прикосновением, и Рита громче застонала.

— Макс, — выдохнула она, выгибаясь дугой. — Я хочу тебя… Так сильно хочу…

Я начал целовать дорожку вниз по ее телу — шею, ключицы, грудь. Задержался, взяв сосок в рот и лаская его языком. Рита громко всхлипнула, ее руки запутались в моих волосах, направляя меня.

— Да, вот так, — простонала она. — Не останавливайся…

Мой рот оставлял влажные следы на ее коже, спускаясь все ниже. Когда я добрался до ее живота, Рита уже извивалась подо мной, тихо стоная от предвкушения.

— Пожалуйста, — выдохнула она, широко раздвигая ноги. — Я не могу больше ждать…

Продолжая целовать ее живот, я спустился ниже. Аромат ее возбуждения ударил мне в голову — сладкий, пьянящий, чисто женский. Рита широко раздвинула ноги, полностью доверяясь мне. Ее лоно было уже влажным, готовым.

Когда мой язык впервые коснулся ее самого чувствительного места, она громко вскрикнула, ее бедра непроизвольно дернулись.

— О, Боже! — практически завопила она, сжимая пальцами простыни. — Макс!

Я ласкал ее языком и губами, чувствуя, как ее тело напрягается в предвкушении разрядки. Ее вкус был божественным — слегка соленым и невероятно возбуждающим. Рита стонала все громче, ее дыхание стало рваным.

— Не останавливайся, — простонала она, ее голос дрожал от близости к пику. — Пожалуйста, не останавливайся… Я почти… почти…

Я почувствовал, как ее мышцы начали напрягаться, готовясь к оргазму. Но вместо того чтобы довести ее до конца, я поднялся и накрыл ее собой, мой твердый член уперся ей в живот.

— Вместе, — прошептал я ей на ухо, мой голос был хриплым от возбуждения. — Хочу, чтобы мы кончили вместе.

— Да, — выдохнула она, обхватывая мое лицо руками. — Возьми меня. Сейчас же.

Я устроился между ее ногами, направляя головку к ее входу. Рита была так влажна, что я мог почувствовать жар ее лона даже не касаясь его. Медленно, миллиметр за миллиметров, я вошел в нее.

— Ууухх, — протяжно застонали мы оба одновременно. Она была горячей, влажной, идеально обхватывающей каждый сантиметр моего члена.

— Черт, как хорошо, — прохрипел я, чувствуя, как ее внутренние мышцы пульсируют вокруг меня. — Ты такая узкая…

— А ты такой большой, — простонала Рита, обхватив меня ногами за поясницу. — Заполняешь меня полностью… Боже, как же хорошо…

На мгновение мы замерли, просто наслаждаясь близостью. Затем я начал двигаться, медленно сначала, вытягиваясь почти до конца, а потом мощно толкаясь обратно.

— Ах! Ах! — кричала Рита на каждый мой толчок, ее ногти впивались в мою спину, оставляя красные следы.

Постепенно я ускорял темп. Наши тела двигались в идеальном ритме, как будто были созданы друг для друга. Каждый толчок посылал волны удовольствия по всему телу. Звуки наших соединений — влажные, первобытные — наполняли комнату.

— Сильнее, — простонала Рита, подаваясь мне навстречу. — Трахай меня сильнее, любимый!

Я ускорился, мои бедра хлопали о ее ягодицы с сочными звуками. Рита выгибалась подо мной, ее груди подпрыгивали в такт моим движениям.

— Да, да, да! — кричала она, ее голос становился все более хриплым. — Вот так! Именно так!

Мы целовались между стонами, наши языки сплетались так же страстно, как и тела. Я чувствовал, как приближается пик, как напряжение нарастает в основании позвоночника.

— Я близко, — прошептала она, ее дыхание стало прерывистым. — Очень близко… Еще немного…

— Я тоже, — ответил я, делая движения еще более мощными. — Кончи для меня, любимая. Кончи вместе со мной.

Несколько особенно глубоких толчков — и Рита выгнулась дугой, крича мое имя так громко, что эхо отразилось от стен. Ее внутренние мышцы судорожно сжались вокруг меня, волна за волной, и это стало последней каплей.

— Рита! — прорычал я, излившись в нее с протяжным стоном. Я чувствовал, как моя сперма заполняет ее, горячая и густая, а волны оргазма захлестывали нас обоих.

Мы кончали долго, содрогаясь в объятиях друг друга, наши тела все еще соединены. Когда последние толчки схлынули, я рухнул на нее, тяжело дыша.

— Невероятно, — выдохнула Рита, поглаживая мою потную спину. — Каждый раз как в первый…

Мы лежали, тяжело дыша, но я чувствовал, как мой член, все еще находящийся внутри нее, не спешит смягчаться. Наоборот, ощущение ее горячих стенок, сжимающихся в послеоргазменных спазмах, только распаляло меня сильнее.

— Макс, — удивленно выдохнула Рита, почувствовав, как я снова начинаю твердеть внутри нее. — Ты еще…?

— Не могу остановиться, — прорычал я, начиная медленно двигаться. — Ты сводишь меня с ума…

— Тогда не останавливайся, — прошептала она, притягивая мое лицо к своему. — Возьми меня еще раз. Хочу почувствовать тебя снова…

На этот раз наша страсть была еще более дикой. Я переворачивал ее на бок, на живот, снова на спину, исследуя каждую позицию, каждый угол проникновения. Рита отвечала мне с равной страстью, царапая, кусая, стоная мое имя.

— Ты мой, — шептала она мне в ухо, когда я брал ее сзади, держа за бедра. — Только мой…

— И ты моя, — рычал я в ответ, чувствуя, как приближается новая кульминация. — Навсегда моя…

Когда мы кончили во второй раз, это было еще более мощно. Рита кричала так громко, что я был уверен — нас слышно в соседних покоях. Но меня это не волновало. Пусть весь мир знает, как я люблю эту женщину.

Мы лежали в объятиях друг друга, полностью обессиленные. Рита устроила голову у меня на груди, а я гладил ее растрепанные волосы, все еще не веря в реальность происходящего.

— Знаешь, — тихо сказала она, обводя пальцем круги на моей груди, — раньше я боялась привязываться к кому-то. Боялась потерять.

— А теперь? — спросил я, целуя ее в макушку.

— Теперь я понимаю, что любовь не делает нас слабее. Наоборот — она дает силы. Завтра я буду сражаться не только за Альянс, но и за нас. За наше будущее.

Я крепче обнял ее, чувствуя, как в груди расцветает тепло.

— Мы справимся, — сказал я с уверенностью, которой раньше не ощущал. — Мы выполним свои миссии и вернемся друг к другу. Обещаю.

— Обещаю, — повторила Рита, поднимая голову и глядя мне в глаза. — Что бы ни случилось.

Мы запечатали это обещание поцелуем — нежным, полным любви и надежды. А затем просто лежали в тишине, слушая потрескивание дров в камине, и готовились встретить завтрашний день.

Наши тела все еще помнили прикосновения друг друга, а воздух был пропитан ароматом нашей любви. И когда я почувствовал, что Рита засыпает в моих объятиях, то понял — не важно, как далеко заведут нас завтрашние дороги. Мы найдем путь друг к другу. Всегда.

В последний раз в эту ночь я поцеловал ее волосы и закрыл глаза, готовый встретить все испытания, которые приготовила нам судьба.