Ашер 8

Глава 17

Мы ждали. Это было самое паршивое в любой войне — ожидание. Оно выматывало похлеще любого марш-броска, выедало душу ржавчиной, оставляя после себя только усталость и дурные мысли. Каждый день мы с Байроном и Сетом торчали на смотровой площадке главной башни, вглядываясь в горизонт, пока глаза не начинали слезиться. И каждый день горизонт был пуст. Грэг, которого Шелли буквально отпаивала теплыми бульонами и своей жизненной силой, почти не выходил из комнаты. Он сделал свою работу, и теперь его война перешла в другую фазу — в борьбу с тенями, что поселились в его собственной голове. А мы ждали. Ждали вестей от Кларка и Иди. Ждали приговора — умрет наш хрупкий Альянс, не успев родиться, или у нас все-таки появится шанс.

И вот когда я уже готов был сплюнуть и пойти чистить оружие просто чтобы занять руки, Сет, прильнувший к огромной подзорной трубе, замер.

«Они здесь».

Мое сердце пропустило удар и зашлось в бешеном галопе. Я подскочил к нему, отпихнул и припал к окуляру.

На горизонте, пробиваясь сквозь утреннюю дымку, плыл знакомый, уродливый силуэт «Рассветного Странника». Но он был не один. За ним, как стая чумазых, но злобных утят за своей мамашей, следовала целая флотилия. Десяток, а то и полтора, самых немыслимых летающих посудин, которые я когда-либо видел. Это были переделанные рудовозы, грузовые платформы и даже, кажется, одна шахтерская буровая установка, к которой присобачили рули и паруса из шкур вирмов. Все это дымило, скрипело и выглядело так, будто развалится от сильного чиха, но оно летело. Упрямо и неотвратимо, как саранча.

Когда они приблизились, стало видно людей на палубах. И это были не изможденные беженцы, которых мы вывозили из Дальнегорска. Это была армия. Закаленные в подземных боях шахтеры и бывшие гвардейцы стояли плечом к плечу. На них была простая, но функциональная броня, выкованная в импровизированных кузницах. В руках — оружие из нашего солнечного металла. А над флагманом, которым теперь был не наш «Странник», а самый большой рудовоз, развевался их новый флаг — серебряный молот, вписанный в шестерню, на черном, как уголь, фоне.

Кларк спускался по трапу первым. Он изменился. Исчезла мальчишеская угловатость, неуверенность во взгляде. Передо мной стоял молодой мужчина, командир, привыкший отдавать приказы и нести за них ответственность. Он коротко кивнул Байрону, пожал руку Таллосу, который смотрел на прибывшую армаду с мрачной гордостью, а потом подошел ко мне.

«Привел, кого смог, — просто сказал он. Никаких отчетов и реверансов. — Они готовы сражаться. Не за меня. За свой дом».

«Ты хорошо поработал, Кларк», — я хлопнул его по плечу, и это была чистая правда.

«Это не я, — он покачал головой. — Это они. Они просто хотели, чтобы им в кои-то веки сказали правду и дали в руки оружие».

А через два дня пришли другие. Их появление было полной противоположностью шумной и дымной армаде Кларка. Они не прилетели. Они просто пришли. Однажды на рассвете дозорный на стене поднял тревогу, и мы увидели их. С севера, со стороны холмов, текла река. Живая, молчаливая река из тысяч людей, двигавшихся с бесшумной, текучей грацией. Воины На’би. Впереди, на невысоком коренастом скакуне, ехала Иди.

Я смотрел на нее и не узнавал. Она была все так же хрупка, но в ней появилась новая, дикая сила. Кожа обветрилась и потемнела, в волосах были вплетены перья и какие-то травы, а глаза, казалось, стали еще больше и глубже. Она смотрела не на замок, не на нас. Она смотрела сквозь нас, видя что-то другое. Она была уже не просто авгуром, не просто девушкой, которую я хотел защитить. Она стала голосом своей новой земли.

Она спешилась и подошла ко мне. Ее воины остановились как один, не нарушая строя, и их молчание было тяжелее и страшнее грохота террианских кораблей.

«Они пришли, — ее голос был тих, но он вибрировал в самом воздухе. — Земля позвала, и ее дети откликнулись».

Я не знал, что сказать. Все слова казались глупыми и неуместными. Я просто протянул руку и коснулся ее щеки. Она не отстранилась, лишь на мгновение прикрыла глаза, и я почувствовал, как через это прикосновение в меня хлынул поток образов и ощущений: холодный ветер пустошей, тепло вечного огня, гул земли под ногами и непоколебимая, древняя решимость тысяч сердец за ее спиной.

Да, черт побери. Похоже, у нас и вправду теперь есть армия.

Поле у подножия Усадьбы, где еще недавно паслись холеные кони и аристократы устраивали пикники, мы переименовали в Поле Единства. Название было пафосное, но точнее не скажешь. То, что творилось на этом поле, было самым невероятным, самым безумным и самым обнадеживающим зрелищем в моей жизни. Я ходил по лагерю, и у меня в голове крутилась только одна мысль: это похоже на какой-то гигантский музыкальный фестиваль, где вместо хиппи и рокеров собрались все фэнтезийные расы из плохого романа, и все они смертельно серьезны и готовы убивать.

Воздух был густым, как суп. В нем смешались запахи дыма от сотен костров, конского пота, оружейной смазки, пряных трав, которыми На’би окуривали свои жилища, и едкого запаха флюса из походных кузниц террианцев. Повсюду звучала речь на десятках разных языков и диалектов. Грохот молотов из лагеря Кларка смешивался с гортанным пением воинов На’би и залихватским свистом ребят Сета, которые уже успели организовать тотализатор на кулачных боях.

Лагерь террианцев был похож на промышленный район в миниатюре. Они разбили его по четкой схеме, с прямыми улицами и оборонительным периметром. Уже на второй день они умудрились вырыть рвы и насыпать валы, а в центре их лагеря дымила полевая кузница, работавшая двадцать четыре часа в сутки. Таллос ходил среди своих людей, похожий на недовольного, но гордого медведя, и его рык разносился по округе, когда кто-то работал спустя рукава.

Лагерь На’би был полной противоположностью. Никаких прямых линий. Их низкие круглые шатры из шкур были расставлены так, словно выросли здесь сами, повторяя изгибы ландшафта. Они двигались бесшумно, их женщины готовили еду на бездымных кострах, а мужчины часами сидели неподвижно, чистя свои длинные луки или медитируя. Они были частью этого поля, а не гостями на нем. Их спокойствие и молчаливая сосредоточенность действовали на нервы даже больше, чем грохот террианцев.

Между этими двумя полюсами раскинулся цветастый, хаотичный балаган, где обитали все остальные. Мои ветераны из Зареченска, гвардейцы Байрона, остатки кланов, присягнувшие Сету. Здесь можно было увидеть все что угодно: воина Волчьей Стаи, с угрюмым видом проигрывающего в кости юркому парню из портовых районов, бывшую фрейлину, сноровисто латающую кожаную броню, и самого Сета, который с видом заправского конферансье рассказывал группе широко раскрывших рты новобранцев какую-то совершенно несусветную байку о своих похождениях.

Я нашел Байрона у его шатра. Он стоял, скрестив руки на груди, и молча смотрел на это вавилонское столпотворение.

«Ну что, лорд Рамзи, — я встал рядом. — Довольны? Собрали армию. Разношерстнее, кажется, и придумать нельзя. Теперь самый главный вопрос: что, черт побери, мы со всем этим будем делать?»

Байрон не повернулся. На его лице не было ни радости, ни триумфа. Только тяжесть ответственности, которая, казалось, физически давила ему на плечи.

«Теперь, Макс, — тихо сказал он, — нам нужно сделать самое сложное. Превратить эту толпу в единое целое. Иначе они перережут друг друга еще до того, как увидят первого врага».

Пророчество Байрона сбылось быстрее, чем хотелось бы. На третий день рвануло. Я как раз обсуждал с Таллосом прочность новых щитов, когда со стороны лагеря Сета донесся яростный рев и звон стали. Мы рванули туда. В центре толпы, окружившей импровизированный ринг, сцепились двое: огромный, бородатый террианец с молотом в руке и жилистый, покрытый шрамами воин из клана Волчьей Стаи с двумя топорами. Их глаза горели лютой ненавистью, и это была не сиюминутная ссора из-за кружки эля. Это была кровная месть, тянувшаяся годами.

«Он из тех, кто сжег мою деревню!» — ревел волк, пытаясь достать террианца.

«А твой отец убил моего брата в рейде на наши караваны!» — отвечал тот, отбивая удары молотом.

Их соплеменники уже сжимали рукояти оружия, готовые присоединиться к веселью. Еще минута — и по всему лагерю пойдет цепная реакция.

Я протиснулся в центр. «Стоять!»

Они даже не посмотрели на меня. Тогда я сделал то, что умел лучше всего — полез в драку. Я не стал их растаскивать. Я просто шагнул между ними и, когда волк замахнулся для очередного удара, поймал его руку. Одновременно я подставил плечо под молот террианца, принимая удар на себя. Боль обожгла плечо, но я выстоял. Они опешили.

«Хотите драться? — прорычал я, глядя то на одного, то на другого. — Хотите выяснить, кто круче? Отлично! Но не здесь. И не так. Завтра в полдень, в центре поля. Без оружия. На кулаках. Победитель получает право считать себя правым. До завтрашнего дня. А сейчас — разошлись! Или я лично запишу вас обоих в штрафбат и отправлю чистить сортиры для всей этой оравы. Я понятно объясняю?»

Моя идея с «официальными поединками» сработала на удивление хорошо. Вместо подлых ударов в спину и мелких стычек мы получили легальный выход для агрессии. Я сам провел несколько схваток, уложив на лопатки пару самых горластых бойцов, чем заслужил определенное уважение среди этих суровых мужиков. Кларк подхватил идею и организовал совместные учения, перемешав отряды. Он заставлял своих бронированных террианцев учиться у лучников На’би бесшумно передвигаться, а воинов Сета — держать строй под командованием гвардейских офицеров. Скрипя зубами, проклиная все на свете, они подчинялись. И в процессе совместной муштры, покрытые потом и грязью, они начинали видеть друг в друге не врагов, а просто бойцов.

Кульминация наступила в тот вечер у общего костра. Напряжение спало, люди устали после целого дня тренировок и поединков. Таллос, который до этого с угрюмым видом наблюдал за всем происходящим, вдруг поднялся. Он подошел к тому самому воину из Волчьей Стаи, с которым у него сцепился его соплеменник. Волк напрягся, готовый к драке. Но Таллос не стал драться. Он молча протянул ему свою флягу. Огромную, обитую металлом флягу с шахтерским пойлом, от одного запаха которого можно было окосеть.

Волк недоверчиво посмотрел на него, потом на флягу.

«Мой двоюродный брат погиб в том рейде на перевале, — глухо, как из бочки, сказал Таллос, не отводя глаз. — Но сегодня на учениях ты прикрыл моего парня, когда на него лезли трое. Ты дерешься, как мужик. Пей».

Волк на мгновение замер. Потом медленно взял флягу, сделал большой глоток, закашлялся и с кряхтением вернул ее Таллосу. Он ничего не сказал. Просто кивнул. И в этом молчаливом жесте, в этом обмене глотком жгучей отравы было больше смысла и примирения, чем во всех наших речах. Я сидел у костра, смотрел на них и думал, что, может быть, у этого безумного сборища и правда есть будущее.

В ночь перед выступлением лагерь затих. Не было ни пьяных криков, ни бряцания оружия. В воздухе висело тяжелое, густое ожидание. Вся армия — десятки тысяч воинов — выстроилась на Поле Единства под холодным светом звезд. В центре был возведен помост, и на нем, в свете факелов, стояли те, кто был нашей верой и нашей магией.

Первой выступила Ада. Она и ее маги из клана Воронов подняли руки к небу. Их голоса слились в единый, монотонный речитатив, похожий на гул работающей машины. И в воздухе над армией начали проявляться руны. Огромные, светящиеся серебром символы защиты, стойкости и ярости. Они сплетались в гигантскую, мерцающую сеть, которая медленно опускалась на ряды воинов. Я почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а воздух стал плотнее, словно мы оказались под невидимым куполом. Это была магия порядка, выверенная и точная, как чертеж инженера. Щит, сотканный из знания.

Потом вперед вышла Иди. Она была босая, в простом белом платье, и казалась невероятно хрупкой посреди этого моря вооруженных мужчин. Она не произнесла ни слова. Она просто закрыла глаза и запела. Это была не песня. Это был голос самой земли. Без слов, без мелодии в привычном понимании. Низкий, вибрирующий звук, который шел, казалось, из-под ног, проникал в кости, заставляя сердце биться с ним в унисон. Воины На’би как один опустились на одно колено и ударили древками копий о землю, создавая гулкий, мощный ритм. Я видел, как даже суровые террианцы, не понимавшие этой дикой магии, замерли, их лица стали серьезными. Песня Иди говорила не с разумом. Она говорила с кровью, с первобытными инстинктами, с той частью души, что помнила, каково это — быть частью чего-то большего. Это был зов земли, призывающей своих детей на битву.

А когда песня стихла, оставив после себя звенящую тишину, наступил черед Шелли. Она стояла в центре помоста, спокойная и прекрасная. А потом мир взорвался огнем. Она вскинула руки, и ее тело окутало пламя. Оно не жгло, оно создавало. Через мгновение на помосте стоял уже не человек, а гигантская, огненная птица. Феникс. Армия ахнула. Единый, потрясенный вздох десятков тысяч людей. Шелли расправила свои пылающие крылья и с криком, похожим на звук триумфальной трубы, взмыла в ночное небо. Она сделала круг над застывшей в благоговении армией, и с ее крыльев посыпался дождь. Дождь из золотых искр. Они медленно падали на воинов, и там, где искра касалась плеча или шлема, она не обжигала, а вспыхивала и гасла, оставляя после себя волну тепла и уверенности. Я видел, как выпрямлялись плечи, как поднимались головы, как из глаз уходил страх, сменяясь холодной, яростной решимостью. Это была магия надежды. Чистая, ослепительная, иррациональная.

Я стоял рядом с Ритой, смотрел на это чудо и чувствовал, как комок в горле мешает дышать. Мои жены. Одна — щит из знаний. Вторая — голос земли. Третья — пламя надежды. И в этот момент я, прожженный циник и прагматик, поверил. Поверил, что мы можем победить.

С первыми, робкими лучами солнца, окрасившими восток в кроваво-серые тона, армия пришла в движение. Ночь магии и благословений закончилась, уступив место суровой прозе войны. Грохот тысяч ног, обутых в тяжелые ботинки и кожаные сапоги, слился в единый, монотонный гул, похожий на приближающееся землетрясение. К нему примешивался лязг оружия, скрип кожаных ремней и низкий, гортанный рокот боевых рогов террианцев.

Я сидел в седле рядом с Ритой, и перед нами до самого горизонта простиралось море голов, шлемов и копий. Впереди, в первых рядах, несли наше знамя. Знамя Рассвета. Наш уродливый, но упрямый корабль, выкованный из солнечного металла, гордо летел навстречу неизвестности под тремя звездами надежды. За знаменем шла тяжелая пехота Кларка, их ряды были ровными, как на параде. За ними — подвижные, текучие, как ртуть, отряды На’би с длинными луками за спиной. Фланги прикрывала разношерстная, но злобная конница Сета. А замыкали шествие мы — ядро Альянса, ветераны Зареченска и гвардейцы Байрона. Мы были тем цементом, что скреплял эту немыслимую конструкцию.

Это не был триумфальный марш победителей. Никто не пел песен и не кричал ура. Лица воинов были серьезны и сосредоточены. Каждый из них знал, что идет, возможно, в свой последний бой. Они шли не за славой и не за добычей. Они шли, чтобы отвоевать у Тьмы право на завтрашний день. Право на то, чтобы их дети могли увидеть солнце не через багровые трещины в небе.

Наш путь лежал на юг, к древней цитадели, которая веками считалась неодолимой — к крепости Горный Страж. Теперь в ее стенах засело зло, и она стала первым бастионом врага на нашем пути. Это должна была стать наша первая совместная битва. Первая настоящая проверка нашего союза, скрепленного не только клятвами, но и общей кровью у тренировочных столбов.

Я посмотрел на Риту. Она встретила мой взгляд, и в ее глазах я увидел то же, что чувствовал сам: холодную, как сталь, решимость. Она молча протянула руку и сжала мою. Ее ладонь была твердой и теплой. Островок реальности в этом надвигающемся безумии.

Я обернулся, глядя на бесконечную колонну, змеей уходящую за горизонт. Мы собрали армию призраков, изгоев и сломленных солдат, чтобы сразиться с концом света, — подумал я. — И самое страшное… кажется, впервые у нас действительно есть шанс. Война за Ашен вступала в свою решающую фазу. И мы шли ей навстречу.