Ашер 8

Глава 16

Военный совет в кабинете Байрона стал нашей новой реальностью. Вместо запаха старых книг и полированного дерева теперь здесь пахло озоном, потом и страхом. На огромной карте, испещренной пометками, появилось новое, жирное красное пятно. Замок Кроули. Еще вчера — резиденция хитрого, как лис, лорда из старого Совета, сегодня — главный нервный узел врага в этом секторе. Источник заразы, откуда расползались метастазы, отравляя все вокруг. Грэг, бледный, как полотно, но с упрямым блеском в глазах, только что закончил свой доклад. Он сидел, закутавшись в плед, и Шелли неотрывно держала руку на его плече, вливая в него свое живительное тепло. Каждый раз, когда я смотрел на него, внутри поднималась волна холодной, бессильной ярости, смешанной с виной. Мы бросили его в пасть к левиафану, и он вернулся, вырвав из глотки чудовища бесценные сведения. Но я видел, какой ценой. Видел тени, что навсегда поселились в глубине его глаз.

«Он концентрирует силы для удара по землям На’би, — хрипло заключил Грэг, и его взгляд метнулся в сторону пустого стула, на котором должна была сидеть Иди. — Генерал… он направляет потоки туда. Он хочет отрезать нас от них».

«Мы не можем позволить этому случиться, — голос Байрона был твердым, как сталь. Он стоял у карты, и его лицо было похоже на высеченную из гранита маску. — Потеряем На’би — потеряем всякую надежду на исцеление мира. Но лобовая атака на Кроули — это самоубийство. Его замок превращен в крепость. Тысячи тварей. Мы просто увязнем в обороне и потеряем армию, которой у нас и так нет».

«Значит, не лобовая атака», — я шагнул к карте. Все взгляды обратились ко мне. «Это не крепость. Это командный пункт. А у любого командного пункта есть голова. Отрубим голову — и тело на какое-то время будет парализовано. Это даст нам окно. Даст Иди время. Нам нужна хирургическая операция. Малая группа. Быстрый удар в самое сердце».

В кабинете повисла тишина. Все понимали, что я только что описал. Билет в один конец.

«Я поведу отряд», — сказал я, не оставляя места для дискуссий.

«Мы поведем отряд», — поправила меня Рита, вставая рядом. В ее голосе не было ни пафоса, ни сомнений. Это был просто факт. Как восход солнца. Куда я, туда и она.

«Ну, раз уж у нас намечается семейная вылазка на пикник в преисподнюю, то вам определенно понадобится тот, кто разбирается в местных деликатесах, — Сет с ленивой грацией поднялся со своего кресла. Он попытался улыбнуться, но вышло криво. — К тому же, кто-то должен следить, чтобы ваше новенькое оружие не дало сбой. Я иду».

Байрон долго молчал, глядя на нас троих. Он не отговаривал. Он знал, что это бесполезно, и знал, что другого выхода нет.

«Возьмете десятерых лучших из моих людей и отряда Кларка. Тех, кто уже видел Тьму вблизи и не сломался. „Рассветный Странник“ доставит вас как можно ближе под покровом облаков. Дальше — пешком. Ваша цель — тронный зал. Только он. Не ввязывайтесь в затяжные бои. Вы — скальпель, а не топор. Вырвать опухоль и убраться к чертям, пока организм не опомнился». Он перевел взгляд на меня. «Макс. Кроули — не просто предатель. Грэг видел его ауру. Он не марионетка. Он — жрец. Он верит в то, что делает. Такие — самые опасные. Будь готов ко всему».

Я кивнул. Жрец. Отлично. Не хватало нам еще религиозных фанатиков. Я посмотрел на Грэга. Он смотрел на меня, и в его взгляде была отчаянная мольба — взять его с собой. И ярость от того, что он не может пойти. Я подошел к нему и положил руку ему на голову, взъерошив волосы.

«Ты свою работу уже сделал, солдат. Лучше всех нас. Теперь отдыхай. И жди нас к завтраку».

Он ничего не ответил, только крепче сжал кулаки. Я отвернулся и пошел к выходу. За спиной я чувствовал его взгляд. Взгляд ребенка, который слишком быстро повзрослел, и которого мы снова оставляли одного.

Ночь над землями Кроули была больной и неживой. Луна, тусклая и бледная, как глаз мертвеца, едва пробивалась сквозь плотную пелену ядовито-лиловых облаков. Наш «Странник», тяжело гудя, крался в этой рваной дымке, словно контрабандист, везущий запретный товар. Мы высадились в паре километров от замка, в мертвом, обугленном лесу, и дальше двинулись пешком. Воздух здесь был другим. Он пах не просто сыростью и гнилью. Он пах отчаянием. Даже тишина была неправильной, давящей, словно из мира высосали все звуки, кроме тихого, почти неслышного гула, который ощущался скорее кожей, чем ушами.

Замок Кроули возник перед нами внезапно. Он не вырос из-за холма. Он просто проявился из мрака, словно всегда был здесь. Это был уже не замок. Это была раковая опухоль на теле земли. Каменные стены, некогда серые и величественные, теперь были черными, маслянистыми, покрытыми пульсирующими наростами и венами из застывшей тьмы. Высокие башни изгибались под неестественными углами, будто сам камень корчился в агонии. Над главной башней клубился черный вихрь — средоточие силы, наш маяк.

«Красивый вид. В буклетах для туристов выглядело иначе», — прошептал Сет, проверяя крепления на своем арбалете. Болты были особенные — с наконечниками из нашего нового, солнечного металла.

«Тихо, — скомандовал я. — Двигаемся. Рита, ты и твоя пятерка — левый фланг, заходите со стороны старой часовни. Сет, ты с остальными — за мной, через главные ворота. Встречаемся у входа во внутренний двор. Не геройствовать. Наша задача — прорваться. Пошли».

Мы двинулись вперед, растворяясь в тенях. Первых часовых мы сняли бесшумно. Это были уже не люди. Искаженные, вытянутые фигуры с горящими фиолетовым огнем глазами, одетые в лохмотья гвардейской формы. Они патрулировали стены, но их движения были вялыми, сомнамбулическими. Они не ожидали нападения.

Тревогу подняли, когда мы уже были у ворот. Пронзительный, нечеловеческий вой разорвал тишину, и из всех щелей, из-под земли, с черных стен на нас хлынул поток тварей. Низшие демоны, та самая «саранча», которую описывал Грэг. Волна визжащей, клацающей тьмы.

«К бою!» — мой крик потонул в их вое.

И в этот момент ночь озарилась золотом. Наши клинки, до этого скрытые под плащами, вырвались на свободу. Десяток маленьких, яростных солнц в кромешной тьме. Первые ряды тварей врезались в нашу стену из стали и света и… испарились. С громким, злобным шипением, как вода на раскаленном масле, они просто исчезали, оставляя после себя лишь запах озона.

Началась резня. Это был не бой. Это была работа. Мы действовали как единый, слаженный механизм. Я и Сет в центре, пробивали брешь. Наши гвардейцы, вооруженные солнечными мечами и копьями, прикрывали фланги, не давая волне сомкнуться за нашей спиной. Слева, у часовни, вспыхивали новые всполохи света — это вступила в бой группа Риты.

«Макс, слева!» — крик Сета заставил меня обернуться. Из тени выскочила тварь покрупнее — один из «Надсмотрщиков». Человекоподобный силуэт, сотканный из плотной тьмы, замахнулся на меня своим призрачным хлыстом. Я ушел в сторону, и хлыст с треском ударил по каменным плитам, оставляя на них дымящийся след. Не дожидаясь второго удара, я сделал выпад. Мой кинжал вошел в тварь по самую рукоять. Раздался оглушительный визг, и Надсмотрщик взорвался изнутри, осыпав меня пеплом и волной холода.

«Прорываемся!» — проревел я, отбрасывая ногой мелкую тварь, пытавшуюся вцепиться мне в ногу. Мы не стояли на месте. Мы двигались вперед, оставляя за собой просеку из света и смерти. Каждый взмах меча, каждый выстрел арбалета Сета, каждый удар копья был выверен и точен. Мы были машиной, и нашей единственной целью был тронный зал.

Мы вышибли массивные, окованные железом двери тронного зала одним ударом тарана, который притащили с собой. После оглушительного грохота и визга сражения снаружи, тишина внутри показалась неестественной, оглушающей. Мы ворвались внутрь, готовые к бою, и замерли. Тронный зал был неузнаваем. Величественные гобелены, рассказывающие об истории рода Кроули, превратились в черные, гниющие тряпки, на которых извивались живые, меняющиеся узоры. Высокие стрельчатые окна были затянуты черной паутиной, сквозь которую не пробивался ни один луч больной луны. А в центре, на возвышении, стоял трон. Он был вырезан не из камня или дерева. Он был сделан из чего-то похожего на черный, застывший кристалл, внутри которого медленно перетекали сгустки тьмы.

На троне сидел он. Лорд Кроули. Но от прежнего лощеного, холеного аристократа с бегающими глазками не осталось и следа. Он был одет в длинные, тяжелые одеяния из темно-фиолетового бархата, расшитые серебряными рунами, которые причиняли глазам физическую боль. Его лицо было бледным, почти прозрачным, но глаза… Глаза горели ровным, бездонным фиолетовым пламенем. Это был взгляд не человека, а сущности, смотрящей на нас из другой, чуждой вселенной. Он не был одержим. Он был… соединен. Он стал аватаром, сосудом для чего-то древнего и ужасного. В руках он держал черный посох, увенчанный таким же фиолетовым кристаллом, который пульсировал в такт биению невидимого сердца.

«Я ждал вас, — его голос разнесся по залу. Он был спокойным, мелодичным и абсолютно бесчеловечным. В нем не было ни злости, ни страха. Только безграничная, холодная уверенность. — Хотя, признаться, не ожидал, что вы проявите такую… примитивную доблесть. Впечатляюще. Но бессмысленно».

Он медленно поднялся с трона.

«Вы пришли убить меня, не так ли? Убить предателя, продавшегося Тьме. Какая предсказуемая, какая трогательная глупость». Он усмехнулся, и эта усмешка была похожа на треск ломающегося льда. «Я не продавался Тьме, дикарь с другого мира. Я узрел ее истинный лик. Я принял ее дар. Вы видите вокруг себя хаос, боль, страдания, бессмысленную борьбу за выживание. Вы называете это жизнью. Я называю это ошибкой в коде мироздания. Болезнью».

Он сделал шаг вперед, и пол под его ногами покрылся инеем.

«Первородная Тьма — это не зло. Это порядок. Абсолютный, совершенный, вечный. Она не разрушает. Она исправляет. Она предлагает избавление от главного проклятия этого мира — от свободы выбора, которая порождает лишь страдания. Я не разрушитель. Я — целитель. Я — жрец нового, совершенного мира. Мира без боли, без страха, без сомнений. Мира, где каждый займет свое место в великой, безупречной гармонии. И я был избран, чтобы очистить эту землю от скверны хаоса и построить на ее руинах империю вечного, незыблемого порядка».

Он обвел нас своим фиолетовым взглядом, и я почувствовал, как по спине пробежал холод. Это был не бред сумасшедшего. Это было кредо фанатика. Он искренне верил в каждое свое слово.

«Присоединяйтесь ко мне, — его голос стал вкрадчивым, почти соблазнительным. — Вы, сильные. Вы могли бы стать столпами нового мира. Зачем цепляться за этот агонизирующий труп? Зачем сражаться за право страдать?»

«Потому что даже в этом аду у нас есть то, чего никогда не будет в твоем стерильном раю», — прорычала Рита, делая шаг вперед и поднимая свой сияющий клинок.

Кроули посмотрел на нее с жалостью. «Любовь? Надежда? Привязанность? Это все симптомы болезни. Оковы, которые мешают вам увидеть истину. Что ж. Раз вы не хотите исцеления… придется прибегнуть к хирургии».

Кроули не двинулся с места. Он даже не поднял свой посох. Он просто посмотрел на меня, и мир вокруг исчез. Грохот битвы, лица моих друзей, холодный камень тронного зала — все растворилось в фиолетовом тумане. Я стоял один, безоружный, в пустоте. А передо мной, сотканный из этого тумана, возник образ. Земля. Моя Земля. Но другая. Чистые, сияющие города. Люди в одинаковой светлой одежде с безмятежными, пустыми лицами. Нет войн, нет голода, нет преступности. Нет искусства, нет смеха, нет споров. Идеальный, работающий как часы, муравейник.

«Смотри, — голос Кроули звучал прямо у меня в голове, холодный и логичный. — Вот мир, избавленный от страданий. Разве не этого ты хотел? Разве не об этом мечтает каждый из вас в глубине своей слабой, мечущейся души? Мир без потерь. Мир без боли».

Картинка сменилась. Я увидел себя. На троне, похожем на трон Кроули, но из белого, сияющего материала. Рядом — Рита и Шелли. Прекрасные, вечные, с такими же безмятежными, пустыми улыбками. Они любят меня. Идеальной, запрограммированной любовью. Грэг стоит у подножия трона, мой верный наследник, и в его глазах больше нет теней. В них вообще ничего нет.

«Я могу дать тебе это, — шептал искуситель. — Силу, чтобы защитить всех, кого ты любишь. Навечно. Больше никто не пострадает. Никто не умрет. Разве это не высшая цель? Разве не ради этого ты сражаешься? Я предлагаю тебе не просто победу. Я предлагаю тебе конец самой войне».

Это было соблазнительно. Чертовски соблазнительно. Какая-то уставшая, измученная часть меня хотела согласиться. Просто сдаться. Прекратить эту бесконечную, безнадежную борьбу. Но что-то другое, глубинное, яростно протестовало.

«Это не мир, — мой собственный голос прозвучал в пустоте, хриплый и чужой. — Это клетка. Красивая, удобная, но клетка».

Я закрыл глаза, отсекая его видения, и заставил себя вспомнить. Не идеальные образы. А настоящее. Я вспомнил, как Грэг, весь в синяках после первой тренировки, упрямо поднимался и снова брал в руки меч. Боль. Но в ней была воля. Я вспомнил, как Рита плакала у меня на плече после того, как мы потеряли первых людей в Зареченске. Горе. Но в нем была любовь. Я вспомнил дурацкие шутки Сета, от которых хотелось одновременно смеяться и дать ему в ухо. Раздражение. Но в нем была дружба.

«Твой мир — это смерть, Кроули, — сказал я, открывая глаза. Фиолетовый туман вокруг меня дрогнул. — Ты хочешь отнять у нас не боль. Ты хочешь отнять у нас право быть живыми. Право ошибаться, падать, страдать и снова подниматься. Право любить не идеальной, а настоящей, эгоистичной, яростной, несовершенной любовью. Ты предлагаешь нам порядок. А я выбираю хаос. Наш хаос. Потому что только в нем есть жизнь».

«Глупец, — прошипел голос, и в нем впервые прозвучало раздражение. — Ты цепляешься за свою боль, как утопающий за камень. Ты не видишь красоты в совершенстве».

«А ты не видишь жизни в несовершенстве, — ответил я. — Мы квиты».

Фиолетовый туман с ревом схлопнулся, и я снова оказался в тронном зале. Бой продолжался, но это был не мой бой. Мои друзья сражались не с Кроули. Они сражались с его тенями, которые лезли из стен, из-под пола, пытаясь добраться до меня, пока я стоял неподвижно, как статуя. А сам жрец смотрел на меня, и в его фиолетовых глазах была холодная ярость. Он проиграл первый раунд.

Я понял, что не смогу победить его силой. Ни физической, ни ментальной. Его логика была безупречной в своей бесчеловечности, его защита — абсолютной. Он был крепостью, построенной из холода и порядка. Пытаться пробить ее стены было бессмысленно. Но у каждой крепости есть внутренний двор. И я решил не штурмовать ворота, а просто открыть их. Свои собственные.

Я опустил кинжалы. Они с глухим стуком упали на каменный пол. Я перестал сопротивляться. Я перестал защищаться. Я просто открылся. Полностью. И шагнул ему навстречу.

«Ты хочешь знать, за что я сражаюсь? — спросил я тихо, глядя прямо в его нечеловеческие глаза. — Хорошо. Я покажу тебе».

Я не стал выстраивать образы или аргументы. Я просто позволил ему войти. Я обрушил на него не удар, а поток. Поток всего, чем я был.

Он увидел мир моими глазами. Он почувствовал, как обжигает кожу ледяной ветер на стене Зареченска. Он ощутил вкус дешевого эля в портовой таверне и тепло свежего хлеба, который пекла Шелли. Он почувствовал боль от раны, оставленной теневым зверем, и глухую, ноющую боль в сердце при виде измученного лица Грэга.

Но это было только начало.

Я дал ему почувствовать тепло руки Риты в моей. Не платоническую идею любви, а простое, физическое ощущение ее кожи, ее силы, ее уверенности, перетекающей в меня. Я дал ему ощутить укол отцовской гордости, когда Грэг впервые назвал меня «папой». Я впустил его в нашу первую ночь с Шелли, в этот огненный, первобытный вихрь страсти и нежности, который сделал нас одним целым. Я заставил его пережить нашу общую ярость, когда мы ковали первые клинки, и наше общее, тихое отчаяние у костра после проигранного боя.

Это был не свет. Это была жизнь. Во всей ее грязной, хаотичной, нелогичной, болезненной и ослепительно прекрасной полноте. Для него, для существа, чей мир состоял из стерильных формул и холодного порядка, этот поток стал ядом.

Я увидел это в его глазах. Фиолетовое пламя впервые дрогнуло. В его глубине промелькнуло что-то новое. Непонимание. Смятение. И… страх? Он отшатнулся от меня, как от огня. Его идеальный мир, его стройная система дала трещину под напором этого иррационального, живого тепла.

«Что… это? — прошептал он, и в его голосе впервые прозвучали человеческие нотки. — Этот… хаос… он… неправильный…»

В его глазах промелькнуло сомнение. И этого мне хватило.

Я не стал бить физически. Я собрал все это — тепло руки Риты, улыбку Грэга, верность Сета, вкус хлеба, боль и радость — в один-единственный, сконцентрированный луч. Не света. Жизни. И ударил им прямо в эту трещину в его сознании.

Кроули не закричал. Он просто замер. Фиолетовый свет в его глазах погас, и на мгновение я увидел в них обычные, человеческие, испуганные глаза лорда Кроули. Глаза человека, который заглянул в бездну и понял, что променял свою душу на идеальную пустоту. А потом он начал рассыпаться. Не в прах. А в фиолетовую пыль, которая тихо оседала на пол. Посох в его руке рассыпался вместе с ним.

Как только он исчез, тени, сражавшиеся с моими друзьями, взвыли и растаяли. Тьма, застилавшая окна, истончилась, и в зал ворвался первый, робкий луч рассвета. Он упал на кучку фиолетовой пыли на полу.

Я стоял, тяжело дыша, чувствуя себя опустошенным, выжатым до последней капли. Рита подбежала ко мне, поддерживая.

«Все кончено, Макс».

Я посмотрел на кучку пыли, потом на рассветный луч.

«Нет, — прошептал я. — Все только начинается».