Беспринципная

Глава 10

Зоя

Лето, которое могло бы стать самым счастливым периодом в моей жизни, по факту совсем безрадостное. Кажется, оно не закончится никогда. Жара стоит такая, что мозги плавятся. И в этой жаре, как в плошке меда, вязнут дни, ожидание, тревоги… И слезы. Чужие, не мои, но все же.

— Год потеряли, представляешь, Зой, год! Она с этой химией так намучилась, а толку — ноль. Опухоль даже больше стала.

— А что говорят врачи? Наверняка же у них есть какой-то запасной план? Почему они ее, в конце концов, просто не вырежут?!

— Нельзя так, — качает головой Седа. — Сначала надо было попробовать уменьшить ее в размерах, чтобы хоть шанс на операцию появился.

— Но ведь она не уменьшилась! — психую я.

— Вот именно. В такой ситуации резать — только хуже, — глухо отвечает Седка. — Нет гарантии, что химия уничтожила метастазы, которые могли разойтись по организму.

Седка ревет, некрасиво икая. И я, глядя на это, начинаю думать, что, может, Арману Вахтанговичу и тете Ануш все-таки не стоило рассказывать дочке правду.

— Я так боюсь! И я та-а-ак устала…

— Любой бы на твоем месте устал. Это нормально, слышишь?

Седа кивает, но по глазам видно — не верит ни капельки. Я глажу её по волосам, а сама думаю: как же хочется отключиться. Просто забыть. Пару часов не быть частью всей этой боли. Убежать. Спрятаться. Но нельзя. Я ведь обещала, что не оставлю. Седку, да. Тетю Ануш. Но еще и Армана Вахтанговича. Ну и что, что с нашей последней встречи он ни разу не посмотрел мне в глаза? Ему сейчас не до меня — я понимаю. Я — напоминание о слабости. О том, как он сорвался. О боли, которую он никому не позволил бы увидеть по своей воле. А я подсмотрела… Прикоснулась к личному, потаенному… Разделила трагедию, которую он переживал. Да, весьма своеобразно — кто же спорит. Но так ли это важно, если оно помогло? Сейчас, правда, он в этом не признается. Ни себе, ни мне. Да я и не жду этого. Я просто делаю, что могу.

Тем летом все наши разговоры с Седкой начинаются с вопроса: «Как она сегодня?»…

Примерно через неделю тете Ануш становится лучше. В том смысле, что последствия химии сходят на нет, и у нее появляются силы выйти из комнаты. Это и близко не победа. Врачи на ходу меняют план. Предлагают новые протоколы лечения, но… Мне кажется, тетя Ануш не особенно верит, что это поможет.

— Ей предлагают облучение. Обычно это делают после операции, но тут или пробовать, или сдаваться, — говорит как-то неуверенно Седка.

— Значит, надо пробовать, — убежденно киваю я.

Подруга слабо улыбается. Меня изрядно утомляет, что все наши разговоры крутятся вокруг темы болезни и умирания, но я понимаю, что в текущей ситуации это неизбежно.

— Чем думаешь заняться завтра?

— Съездить в город. Я оформляюсь в общежитие. Надо посмотреть, в каком состоянии комната, познакомиться с соседками и решить, нужен ли ремонт.

Седка ощутимо сникает.

— Ясно.

— Ну-ка, посмотри на меня! — командую я.

— Что?

— Ты чего скисла?

— Ничего. Все нормально.

— Ну да! Как будто я тебя не знаю! Кому-нибудь другому ври! — возмущаюсь я.

— Мне просто страшно, что ты уедешь, и все изменится.

— Все меняется постоянно. Просто сейчас у нас такой этап, когда изменения кажутся кардинальными.

— Ты переезжаешь в город! Думаешь, мы теперь будем часто видеться?

— Ну, ты же тоже будешь учиться там, — смеюсь я. — Эй, ты что? Выше нос! И встречаться будем, и созваниваться… И на выходные я буду домой возвращаться. Я же не на Луну собралась.

— И правда, — без особого энтузиазма соглашается Седка.

— Смотри на это с положительной стороны! У тебя появится столько новых знакомых! Может, наконец, парня себе найдешь, — тычу подругу в бок и с намеком шевелю бровями. Седка прыскает в ладошку:

— Не уверена, что ко мне решится кто-нибудь подкатить с таким папой.

— Он что, тебя и в универ за ручку отводить будет? — смеюсь.

— Не дай бог! — Седка осеняет себя крестным знаменем. Хватаюсь за живот, покатываясь от смеха — так комично у нее это выходит. — Я, знаешь ли, не хочу умереть девственницей.

Все еще глупо хихикая, поворачиваюсь, чтобы сорвать с куста ягоду малины, и натыкаюсь на тяжелый взгляд Гаспаряна. Щеки обжигает румянец. Интересно, давно ли он так стоит? Сколько успел услышать? Какие сделал выводы, хотя… как раз об этом догадаться нетрудно. Вон как его перекосило. Решил, что я его драгоценную доченьку сбиваю с пути истинного, да?! Я опять плохая?

Сую малину в рот и вскакиваю с качелей, отряхивая руки.

— Ты куда?

— Вспомнила, что забыла кое-что Генке сказать, а он вот-вот уйдет на работу.

Шагаю в тень кустов. Между деревьев… Останавливаюсь, лишь когда опять его замечаю. Задираю подбородок.

— Что не так? — упираю в бока кулаки.

— Все так.

— А то я не вижу!

— Я и слова тебе не сказал, — Арман Вахтангович поворачивается к чурке, на которой колет дрова. — Ты сама за мной увязалась. Теперь пытаешь вот…

Ну и что тут скажешь? Со стороны-то все действительно так и выглядит. Стою, пыхчу, как боевой еж.

— Подслушивать нехорошо, тебя не учили, что ли?

— Нехорошо приличных девочек подталкивать ко всяким непотребствам! — Арман Вахтангович презрительно сплевывает в траву, обозначая тем самым свое ко мне отношение. Класс! Просто великолепно!

— И чему же такому непотребному я ее научила?! — закипаю я. — Это просто смешно! Твоя гиперопека — просто какая-то клиника!

— Я разве интересовался твоим мнением? — акцент Гаспаряна усиливается.

— Нет! Но я скажу. Седке всего восемнадцать! Самое время жить свою лучшую жизнь! На полную катушку жить, понимаешь?! Веселиться, влюбляться, ошибаться, совершать глупости! А вместо этого она день и ночь сидит у постели умирающей матери, чтобы, не дай бог, не нарваться на твое осуждение! — Я задыхаюсь. Слова сами рвутся наружу, а я и не подозревала даже, как много во мне скопилось.

Арман Вахтангович стискивает зубы. Хрясь! Полено разлетается на куски. И снова — хрясь! Поговорили, блин…

— Отпусти ее со мной в город. Пусть хоть чуть-чуть развеется, — вдруг выдаю я.

— Я ее не держу. Хочет — пусть едет.

— Отлично.

Разворачиваюсь резко и, вдавливая пятки в землю, возвращаюсь к качелям:

— Завтра поедешь со мной.

— А? — переспрашивает разомлевшая на солнце подруга.

— Со мной в город поедешь. Посмотришь, где я буду жить. Ну и с покупками поможешь. Я собираюсь потрепать свою заначку.

— Даже не знаю… — радость в глазах Седки гаснет, когда она оборачивается к виднеющемуся в зарослях сада дому. — А мама?

— С мамой побудет сиделка.

— А если она обидится?

— Что за глупости? Тетя Ануш будет только рада, если ты немного развеешься. Не веришь мне — спроси у нее.

Седка вскакивает на ноги и, бросив мне «Я тебе напишу», резвым кабанчиком мчит к дому. Я растираю лицо, не зная, правильно ли поступила. Может, не надо было мне в их жизнь лезть? Это дела семейные. Да только я ничуть не преувеличила, когда высказала Арману Вахтанговичу все, что думаю. Как бы дела не обстояли со здоровьем тети Ануш, жизнь ее близких не ограничивается одной этой напастью.

Погрузившись в свои мысли, шагаю к своему участку. И вдруг слышу отрывистое:

— Постой…

Облизав губы, упираю взгляд в землю. Не хочу я смотреть на его потный торс. Слишком много воспоминаний эта картинка будит.

— Что? Еще не все претензии высказал?

— Я спросить хотел.

Мне все-таки приходится поднять взгляд на Армана Вахтанговича, чтобы не выглядеть идиоткой.

— О чем?

Гаспарян как будто бы мечется. Растирает темную бровь. Цыкает, отчего нерв на его щеке дергается.

— У тебя месячные были? Ну, после…

И этот вопрос… И сами его интонации… Они настолько в его духе, что мне аж смешно становится. Хотя казалось бы — что тут смешного, да? Никакой ведь скидки на чувства. Никаких тебе «прости», или «я налажал, Зойка». Ладно, хрен с ним! Не в том он был состоянии, чтобы мыслить здраво. Спросил, и на том спасибо, как говорится. Это только в моменте обидно.

Я моргаю. Губы дрожат, но я не даю себе никаких поблажек.

— А если не было? Что ты сделаешь? Сгоняешь за тестом?

— А надо? — спрашивает, поиграв челюстью. И руки в карманы шорт запихивает.

— Не думаю. Месячных не было, но у меня в принципе неравномерный цикл. Если тебе будет спокойнее, могу к врачу сходить, чтобы убедиться, что все нормально. Ну и…

Арман Вахтангович кивает. Дескать, да. Давай. А когда я замолкаю, подталкивает:

— Что?

— Чтобы мне противозачаточные назначали, — скороговоркой выпаливаю я. Скулы его темнеют. Взгляд исподлобья меняется.

— Не угомонишься ты никак, я смотрю?

Ну, и что это означает?!

— Я тебе все еще там сказала… Надо — приходи. Или… ты с этой? — сощурившись, киваю куда-то в сторону. Пусть я больше и не видела Марину в нашем магазине, это ничего не значит. Может, она заболела. А может, я просто не попадаю на ее смену.

— Ты совсем? Думаешь, у меня сейчас есть время на б**дки?!

— Так… у вас… типа все? — и себе бросаю на него взгляд исподлобья. Одно дело — тетя Ануш, да. Другое — эта крашеная шалашовка. Вот уж с кем я не хочу делиться даже крохами его внимания.

— Иди куда шла, — рявкает Гаспарян. Я с психом выполняю его просьбу, но тут он снова меня останавливает, окликнув: — Постой… Чуть не забыл. На вот, — достает из кармана бумажник. Вынимает несколько крупных купюр и вкладывает мне в ладонь.

— Ч-что это?

— На врача, то се… Нормального найди, ясно?

Его глаза бегают, у меня во рту сохнет. Отчаянно дергаю кадыком в попытке сглотнуть, но от этих усилий только горло дерет — и все.

— Ага. Я Седу с собой позвала. Ты же ей разрешишь?

— Езжайте. Только с водителем. Не надо ей по такой жаре в автобусе трястись. Ей в любой момент может плохо стать. У нее вегетососудистая дистония.

— Сейчас не ставят таких диагнозов, — шепчу я. Гаспарян хмыкает:

— Умная больно, что ли?

— Не жалуюсь.

— Ладно. Ты поняла, — бросает напоследок и уходит, как ни в чем не бывало. А у меня под ложечкой екает. Не от обиды, нет. От какого-то тихого, остро щемящего чувства… Будто стоишь босиком на горячем асфальте — и вроде терпимо, но долго так не протянешь. Ладошки потеют. Купюры в кулаке намокают. Это то, чего я хотела, но почему-то нет никакой радости. Это же не забота! Или… все-таки да? Топорная, неловкая, но от этого не менее важная. В мыслях хаос. И не радует меня, да, что тут и на врача, и на одежду хватит. Арман Вахтангович явно не поскупился. Откупаясь от меня? Или все-таки так поддерживая?

В любом случае, я свое дело сделала. Дала понять, что рядом, несмотря ни на что. А там… Как он сказал? Ему сейчас не до этого? Еще бы! С другой стороны, когда-то ему захочется передышки. А я тут как тут.

Телефон в кармане жужжит — Седа пишет. «Во сколько выезжаем? Папа дает нам водителя!» И куча восторженных смайликов. Я отвечаю коротко: «Чем раньше — тем лучше. Комендант к восьми подойдет. Оформлюсь, а там и ТЦ откроются».

«Можем еще погулять в парке».

«По такой жаре?»

«Да, не лучшая идея», — соглашается Седка.

«Мне еще в больничку надо будет заскочить».

«Зачем?»

Ну, вот и как мне выкрутиться? Что-то я совсем не подумала.

«За справкой в общагу?» — сама о том не ведая, Седка подкидывает мне годный предлог.

«Ага».

Я, наверное, впервые в жизни ей вру. Но это такая сущая мелочь! Да и… Это же в ее интересах, так-то. Какой с меня спрос?

Остаток вечера провожу, перебирая вещички Алиски и братьев. Генка и сам прибарахлится, а этим тоже надо будет что-то купить. За полтора месяца лета они вымахали — дай бог! И матери что-то приобрести. Будет ей красивое платье на выписку. Может, порадуется.

Потом заваливаюсь на свою лежанку и утыкаюсь в телефон. Удивительное дело, даже за деньги найти гинеколога летом — проблема! У всех запись на неделю вперед. Отчаявшись, решаю сделать тест — и тем пока ограничиться.