Беспринципная

Глава 20

Арман

Я не знаю, что меня настораживает. Возможно, я изучил Зою намного лучше, чем думал… Но факт остается фактом — что-то в ее поведении конкретно меня напрягает. Поначалу я списываю ее странное настроение на переезд. Но придя посмотреть квартиру, которую Зойка выбрала из десятков других предложений, и не увидев особой радости, я напрягаюсь.

— Что-то случилось?

— Нет, — отмахивается Зоя. — Смотри, тут еще есть балкончик… Если однажды решишься остаться у меня до утра, я накрою тебе здесь завтрак.

— Это вряд ли, — отвечаю я, вглядываясь в ее голубые глаза в ожидании, что вот сейчас-то я точно увижу ту Зою, что знал. Вот сейчас она огрызнется, выдаст очередную едкую ересь, но нет. У нее как будто напрочь пропадает запал. А место присущей ей нагловатой дерзости занимает трогательная беззащитность, которую сама Зоя вряд ли осознает. Еще немного, блядь, и я поверю, что ей бы реально хотелось, чтобы я остался! Но это же бред.

— У тебя что-то с учебой не ладится? — продолжаю допрос. Почему-то кажется важным докопаться до сути, хотя, казалось бы, у меня и без Зойки вагон проблем.

— Все нормально, Арман. Просто немного устала. Ты как? Хочешь? — касается пальчиками пуговичек у горла. — Или уже поедешь?

Я мог бы сказать «да», мог бы подыграть, утонуть в ней, как обычно. Но что-то внутри подсказывает — не сегодня. Сегодня нужно не трахать, а думать. Смотреть. Замечать.

— Кхм…

— На твоем месте я бы соглашалась. Может, потом нам будет нельзя.

Зоя отводит взгляд. У меня в затылке стынет от какого-то паршивого предчувствия.

— Это еще с какой радости?

— Гинеколог может запретить. Не дело ведь, что у меня скачут гормоны. Может, надо будет пройти курс лечения. А там положен покой…

Все бы ничего. Наверное, будь на моем месте ее ровесник, его бы даже удовлетворило такое нескладное объяснение. Фигня в том, что я в два раза этой девочки старше. Я прожил двадцать лет в счастливом браке, и о женской физиологии знаю если не все, то многое. Что-то я не помню, чтобы прием гормонов был как-то связан с необходимостью полового покоя. Это либо глупость, либо разводка на лоха. Первая мысль, что, добившись своего, Зоя просто не хочет лишний раз под меня ложиться. Что я ей противен, да… Мысль неприятная, чего уж скрывать. Отдающая во рту гадкой горечью. И все в ней до тошноты складно, кроме одного… Если я Зое так противен, зачем она предлагает мне секс авансом? Объяснения этому нет. А значит, не в этом дело.

— Надолго запретить? — отворачиваюсь к раковине, чтобы набрать воды и не показать ей своих настоящих эмоций.

— На месяц как минимум. А там как пойдет.

Резко оборачиваюсь, подмечая очередное несоответствие. Сначала она говорит о запрете на близость лишь как о возможном сценарии, а секундой спустя уже как о свершившемся факте.

— М-м-м… И когда ты записалась к врачу?

— Через час поеду.

— Так давай подвезу. Мне же все равно в больничный городок ехать.

— Вот и езжай, не нужно, чтобы тебя жена ждала. Я и на такси могу.

Врет! Ну, ведь врет же!

— У Ануш до одиннадцати процедуры.

— Даже если и так, сам говорил, что нам лучше не светиться вместе. Не хватало еще, чтобы меня кто-то с тобой увидел!

— Ну, смотри. Тогда я поеду.

Зойка не без облегчения во взгляде семенит закрыть за мной дверь. Совсем девка распоясалась — не считает нужным даже притворяться, что ее не тяготит мое общество.

— Ты ничего не сказал по поводу квартиры, — замечает, пока я обуваюсь.

— Тебе в ней жить, — отзываюсь, глотая злость. — Давай, Зой, пока. Не балуйся тут. И глупостей, смотри, никаких не наделай.

Хрен его знает, о чем я ее предупреждаю. Но по тому, как странно реагирует Зоя, понимаю, что попадаю в цель. Что она буквально в миллиметре от этой самой глупости! И хорошо это понимает. Я замираю в дверях. Внутри словно тумблер щелкает. Все мои подозрения, глухо бьющиеся в затылке, вдруг собираются в довольно чёткую картинку. И хотя я до сих пор не в курсе, что именно происходит, готов поставить все, что у меня есть, на то, что Зоя по уши в дерьме. Что мне с этим делать — понятия не имею. Припереть ее к стенке, встряхнуть, надавить своим авторитетом, заставив рассказать о том, куда она влипла? Бесит сам факт того, что я вообще об этом должен гадать! Мы же не в детском саду, господи! Появились проблемы — скажи. Растираю лицо ладонями. Воздух в прихожей становится густым от повисшей в нем недосказанности. Встряхнуть бы ее, да… Но что-то подсказывает — так сделаю только хуже. Разворачиваюсь и ухожу.

Ноябрьский воздух пощёчиной ударяет в лицо. В этих новых районах всегда сумасшедшие сквозняки. Как люди живут в таких человейниках? Непонятно. Сыро, ветрено, неуютно и многолюдно. Не сразу нахожу свою машину среди рядов похожих. Я зачем-то припарковался подальше от Зойкиного дома. Тогда это казалось бессмысленной осторожностью. Сейчас — прозорливостью.

Захлопываю дверь, лобовое стекло тут же запотевает. Может, это паранойя, но мне кажется, что воздух здесь насквозь пропитан Зоей. Это играет со мной злую шутку. Потому что мысли опять утекают не в том направлении. С ней всегда так! Нельзя этому поддаваться. Надо думать о том, что я упускаю… Возможно, если бы мы виделись чаще, этого бы не случилось, но такой возможности у меня нет. Теперь, чую, мне остается лишь разгребать последствия.

Проходит еще минут тридцать, прежде чем Зоя выходит. Одетая по-осеннему тепло: пальто, шарф, на плече сумка. Тут же подъезжает такси. Я запускаю двигатель и еду за ней, держась, насколько это возможно, на расстоянии. Через сорок минут мы заезжаем на территорию больничного городка. Странно сгорбившись, Зоя шмыгает к входу в женскую консультацию. Уже не таясь, я бросаю машину и иду за ней. В ушах стучит пульс.

Внутри пахнет антисептиком, пластиком и, как это ни странно, пирожками с капустой. Зоя подходит к регистратуре, наклоняется низко к окошку.

— Здравствуйте. Григорова к Веденской.

— По поводу прерывания? — уточняет администратор.

— Да! — рявкает Зоя. — Что ж так орать?!

— Извините, — поджимает губы тетка за стеклом, а дальше… Дальше я уже ничего не вижу. Свет застит красная пелена. А шум в ушах, кажется, перекидывается на каждую клетку в теле. Эта адская какофония буквально валит с ног…

Прерывание. Слово, которое невозможно трактовать как-то двусмысленно. Как это возможно? Как?! Нет, я знаю, что мог бы посерьезнее озаботиться вопросами контрацепции. Просто… А что просто? Нет мне оправданий. Были же мысли, что если Зоя плодовитостью пошла в мать, залет нам обеспечен. Так какого хрена я не сделал никаких выводов?! Почему не позаботился о том, чтобы этого не случилось? Почему так свихнулся на этой шельме, что забыл о предосторожностях?! Уж не потому ли, что подсознательно даже хотел, чтобы она понесла? Мы столько раз пытались с Ануш… Столько долбаных раз… Я думал, что смирился, что моя мечта о большой семье так и останется мечтой. А получается, ни черта?! Только выпал шанс с другой, и я тут же им воспользовался? Что это было вообще? Чего я, блядь, добивался? Хотел убедиться в собственной мужественности таким вот изощренным способом?! Или доказать всем желающим, я еще ого-го? Сексуальный, блядь, террорист. Или все гораздо проще, и я таким образом правил жизнь, тупо устав бороться со смертью? Черт знает. Да и так ли важно теперь, чем я руководствовался?

Зоя нервно сгребает все свои бумажки и, сгорбив плечи, направляется к лифту.

— А ну, стой! — рявкаю я. Девчонка замирает, пугливо втянув голову в плечи. Все правильно. Бойся! Чего удумала… В два шага преодолеваю разделяющее нас расстояние, хватаю ее за руку, как раз когда на меня снисходит мысль, что ей так-то нет нужды избавляться от моего ребенка. Разве это не самый лучший способ обеспечить себе то будущее, о котором она мечтала?! Разве не лучший, а?!

Понимаю, что трясу ее, лишь когда Зоя вскрикивает:

— Ай, что ты делаешь?! Мне больно.

— Он мой? — цежу я, едва разжимая губы.

— Серьезно?! Нет, ты серьезно, блядь, сомневаешься?! — рычит, вырываясь.

На нас начинают обращать внимание. Провожу по лицу ладонью, стряхивая застилающую глаза пелену ярости, и утягиваю ее за собой.

— В машину пойдем. Обсудим.

— Черта с два. У меня назначено…

— Или ты пойдешь, или я тебя отнесу!

Зоя закусывает дрожащую губу. Бля, вот чем я думал? Может, и пусть? Ну, какая из нее мать? Как ты, мудак такой, вообще это видишь?! Все верно. Разумно, да… Только стоит мне подумать о том, что она избавится от ребенка… Моего ребенка — желанного и долгожданного, как бы там ни было, даже не удосужившись поставить меня в известность, у меня все внутри в фарш! Словно чьи-то когти раздирают грудную клетку, цепляют рёбра и выворачивают их, будто створки раковины. Я не могу дышать. Не могу говорить. Могу только смотреть, как она дрожит, как отчаянно хочет вырваться и исчезнуть, убежденная, что эта беременность — ошибка, которую поскорее нужно исправить.

— Пойдём, — повторяю твердо. — Просто… пойдём. Это так не делается… Нам есть что обсудить.

В её взгляде смешивается всё — страх, злость, детская совершенно растерянность, которая выбивает из меня все дерьмо.

— Почему ты мне ничего не сказала? Если беременна от меня… Почему?

— Слушай, тебе без этого проблем мало?

— Достаточно!

— Ну, потому и не сказала. Зачем тебе еще из-за меня париться? — Зоя отворачивается к залитому дождем окну.

— Нам нужно было обсудить…

— Послушай, это моя жизнь. И обсуждать здесь абсолютно нечего! Думаешь, я горю желанием повторить судьбу матери?! Чтобы каждый тыкал пальцем мне вслед, вспоминая ее грехи и проводя унизительные параллели?!

— Это другое, — рявкаю я.

— Да что ты? И в чем же? Ну, вот рожу я. И что? Ни образования, ни профессии, ни перспективы. Ни даже банально — жилья, — распаляется Зоя, так стройно выстраивая свои аргументы, что ясно — ее решение об аборте отнюдь не случайно. И что переубедить ее мне, абсолютно не подготовленному, будет чертовски сложно. «Так, может… И не надо?» — снова мелькает трусливая мысль.

Я прикрываю глаза, в какой-то агонии выискивая лучшее решение из худших. А Зоя между тем продолжает:

— Я с трех лет нянчусь с детьми. У меня это вот где, — режет ребром ладони по своей шее. — Опять погрязнуть в пеленках-распашонках? Арман, мне через пару месяцев только двадцать исполнится. И раз уж у меня толком не было детства, я хочу насладиться хотя бы юностью. На кой мне эти головняки? Да и тебе наш ребенок зачем? Сам подумай, как это будет выглядеть?! Малышу нужен отец… Как бы банально это не прозвучало. Будь то мальчик, или девочка… Я знаю, что такое жить без отцовской любви, как это — искать ее в первом встречном мужике, — тут Зойка все же всхлипывает, а я силой поворачиваю к себе ее голову, сжав пальцы на подбородке, чтобы заглянуть в глаза. Это же во мне она любовь искала, правда?

— У этого ребенка будет отец. Я тебе обещаю. Что там еще? Квартира? Ну, живи пока в этой, а к родам я, может, соберу на первоначальный взнос. Возьму ипотеку, как-то выкручусь.

— Ты меня вообще не слышишь! — начинает истерить Зойка.

— Слышу. И предлагаю решение. Разве нет?

— Пять минут назад ты сомневался, что это твой ребенок!

— А что мне еще думать? Что ты упустишь шанс привязать меня к себе навсегда?! Разве не об этом ты мечтала?

— Не знаю… Может быть, ты и прав. Но не таким способом, Арман. Понимаешь? Это же ребенок. Я бы никогда не смогла им манипулировать.

— Ага. Ты просто решила его убить.

Зоя сникает. Закусывает губу… Скорость развития событий такая, что окружающая нас картинка мельтешит, будто в калейдоскопе. Тут бы не помереть… Я все же вдвое старше!

— Можешь говорить что угодно, но я для себя все решила. Это мое тело. Моя жизнь. И только мне решать, как ею распоряжаться. Я банально хочу окончить учебу! — приводит она еще один аргумент. Я хмурюсь, прикидывая примерные сроки…

— У тебя какой срок?

— Уже шесть недель. Тянуть и дальше нет никакого смысла.

— Срок рожать в мае, правильно?

— И что?!

— А то, сдашь сессию экстерном — это вполне возможно. Побудешь три самых первых и важных месяца с малым, а с первого сентября вернешься к учебе. Няню я найму, расходы покрою. Что еще? Ах, да. Квартиру? Ну, тут, как я и сказал — куплю. Еще какие-то возражения? Ты говори, хорошо? Я ведь готов обсуждать…