Беспринципная

Глава 24

Арман

В тот год время движется ни хрена не линейно. Я на собственной потрепанной шкуре ощущаю его рывки. Часы мучений Ануш — бесконечное плато. Я проклинаю гребаную лучевую, из-за которой на ее коже появляются болезненные ожоги, обрабатываю их, повторяю, что осталось еще чуть-чуть потерпеть, но мне уже самому кажется, что этому нет ни конца ни края… И, может, на фоне этого затянувшегося кошмара наши встречи с Зоей кажутся такими невозможно короткими. Сколько бы я не выделил для нас времени — час, два или пять, все заканчивается слишком быстро. Щелк — и все, мне пора уезжать… Закончилась передышка. Резкий взлет, такое же стремительное падение, а дальше все по накатанной. По бесконечной как будто прямой…

Да, рядом с Зоей время летит невозможно быстро, но в тех точках, где наши жизни пересекаются, я так остро чувствую ее вкус! Каждая секунда с Зоей — безусловный восторг. Глоток воздуха в абсолютном вакууме. Это уже на подкорке — осознание, что рядом с ней меня отпустит. Кажется, я только потому и вывожу свалившиеся на мою семью беды, что знаю — в любой момент я могу утешиться ей.

Мне еще никогда не было так плохо. И одновременно с тем так хорошо. Чего только стоит поход на УЗИ, когда я впервые увидел нашего с Зоей ребенка. Или дурацкая гендер-пати, которую она устроила… Купила торт, вручила мне нож и под камеру заставила разрезать. Помню, как я тупо пялился на голубую начинку, и, с-сука, совсем не скупые мужские слезы лились в тарелку… А Зоя ластилась кошкой, заглядывала в глаза:

— Ты же от счастья плачешь?

Ага, как будто могли быть какие-то другие варианты…

Я прижал ее к себе, уткнулся носом в русую макушку и кивнул.

— Арман! Арма-а-ан…

— М-м-м? — вернувшись в реальность, гляжу в Зойкины голубые глаза и невольно соскальзываю ниже на ее раздувшийся круглый живот. Улыбаюсь, как полный кретин.

— Что случилось? Ты сегодня сам не свой. Что-то с тетей Ануш?

— Она отказалась от последних двух процедур.

— Из-за ожога, да? Это очень плохо?

— Будет зависеть от того, подействовали ли предыдущие.

— А когда мы это узнаем?

— На следующей неделе обследование. Не бери в голову…

— Вот еще! Говоришь так, будто мне на нее плевать!

— Вот именно. Не плевать. А тебе нельзя волноваться.

Встаю со стула и усаживаюсь у Зои в ногах, чтобы удобнее было огладить ее животик. Только ее касаюсь — малой приходит в движение. Прикрываю глаза. В блаженстве впитываю в себя происходящее. Я уже много раз думал о том, что если бы не болезнь Ануш, этого всего просто не было бы. И как же хорошо, что никто меня не спрашивает, что бы я выбрал, если бы мог выбирать… Потому что я тупо не знаю!

Пальчики Зои копошатся в моих волосах. Малой пинается. Разгорающаяся весна щекочет ноздри ароматами цветущих садов. Зое бы на природу… А она сидит в городе. И чем ближе дата родов, тем мне страшнее. Вдруг что-то случится, а я не успею приехать?

Волнение разгоняет кровь. Дыхание учащается. Зоя тонко считывает, что со мной что-то не так, наклоняется ко мне, ластится. В этой девочке море нерастраченной нежности. Кто бы мог подумать?

Некстати звонит телефон. Нехотя отвлекаюсь — звонят по работе, и вопрос реально требует моего внимания. Поднявшись, принимаюсь мерить шагами комнату. Разговор затягивается. Мне дьявольски жаль тратить на него время, которому полагалось быть только нашим, но ведь и на работу забить не получится. А ну, вытяни две семьи. Я жилы рву, чтобы у всех всё было… Чтобы не обделить, не обмануть ни в коем случае. Потому что эта девочка того стоит. Устав метаться, усаживаюсь на диван.

Видя, что этому разговору нет ни конца ни края, теперь уж Зоя опускается у моих ног. Тянет ремень. Расстегивает молнию… Понимая, что эта зараза затеяла, благосклонно прикрываю глаза и пятерней зарываюсь в волосы. Какая же она ласковая, а… Какая оторванная. Мысли путаются в голове совершенно. Шикарный визуальный ряд поглощает все мое внимание подчистую. Она на коленях, да… Это что-то. Погружаюсь в ее жадный рот. Сцепив зубы, толкаюсь, тупо не в силах остановиться. Все, что она делает, пробирает меня до трясучки… Так много этого, блин, так мало…

— Мы заказали мазут?! А какого хрена так мало, Ва-а-ась?!

М-м-м…

Судороги скручивают изнутри. Это просто божественный кайф. Вбиваюсь размашисто. Во всю длину. Точно знаю, что с ней так можно. Что ей, как ни странно, моя несдержанность даже в кайф. В такие моменты Зоя будто расцветает от ощущения власти, которой она не сказать что злоупотребляет, но все же пользуется по-женски тонко. А я и рад, хотя еще недавно думал, что мои чувства к ней притупятся. Это Зойке можно верить, что любовь вечна. В девятнадцать и я так думал. А с возрастом пришло понимание, что время усмиряет даже самые сильные страсти. Только с ней что-то пока никак. Матрица засбоила.

Торопливо сворачиваю разговор, не прекращая ее терзать. А она доверчиво на меня смотрит. И нет в ее лице ни вызова, ни издевки, так хорошо знакомых мне поначалу… Только покорность, от которой у меня скручивает кишки. Я хочу, чтобы она всегда смотрела на меня только так! Всегда, бля**ь, смотрела.

Секундой спустя меня неизбежно срывает. Я финиширую, шумно гоняя туда-сюда воздух. С силой ее к себе прижимаю. А отстрелявшись, за руку вверх тяну и подгребаю под бок.

— Ты говорил, что ненадолго, — беспокоится Зоя.

— Не могу сейчас уйти, — отмахиваюсь я, забив болт на назначенную встречу в банке, как забил раньше на гораздо более важные дела. Сильнее сжимаю руки. Чувствую, как ее от меня колбасит. Все никак не привыкну, что это не игра, не притворство. Что эта девочка реально так на меня реагирует. Так… На меня…

Спускаюсь вниз. Вон как она дрожит, как ей хочется… Зоя упирается руками в матрас, а голову поворачивает в сторону зеркала в дверце шкафа напротив. Бледные ноги раскинулись, живот выступает вперед… Наши поплывшие взгляды встречаются в отражении. Я опять возбужден. Как будто мне снова двадцать. По ходу дела меняю план, поднимаясь вверх и не спеша вхожу. Дурею от того, как плотно меня обволакивают горячие стенки. Кайфую, неторопливо двигая бедрами.

— Хорошо было? — спрашиваю, когда все заканчивается. Знаю, что да. Она мне всю спину исполосовала и так сладко охала… Но как пацану хочется похвалы.

— Очень, — шепчет Зоя, а еще через пару минут, когда дыхание приходит в норму, вдруг тихонечко замечает: — Нам нужно решить, что делать. Алиска спрашивает, почему я такая толстая. Скоро все узнают. И это хорошо, что Седке сейчас не до меня…

Взволнованную речь Зои прерывает настойчивый звонок в дверь. Она комично округляет глаза, резво вскакивает — беременность у нее протекает так хорошо, что ее можно назвать идеальной. Учитывая, как тяжело носила Седку Ануш, я просто нарадоваться не могу, что на этот раз все иначе. Но когда Зоя вот так скачет, по старой памяти один черт холодею, с большим трудом гася желание ее одернуть, чтобы лишний раз не кошмарить девочку своей паранойей.

— Кто это может быть? Ты ничего не заказывал? — переживает Зоя, завязывая поясок на округлившемся животе.

— Нет, — и себе натягиваю штаны. Зоя выбегает в коридор. Толстая, говорит. Ага. Со спины ведь вообще фиг скажешь, что девка на восьмом месяце.

— Это Генка! — сообщает неестественно высоким голосом. А в глазах такой ужас, господи… С чего вдруг? Сама же говорила, что он догадывается.

— Ну, так впусти брата. Я надену рубаху.

Для этого мне не нужно много времени. Возвращаюсь в коридор, как раз когда Генка понимает, что…

— Ты все-таки залетела. Твою же мать! — пацан, а на деле уже прилично поживший мужик, запрокидывает голову к потолку и с остервенением трет лицо руками. Те у него имеют характерный сероватый оттенок от мазута и машинного масла. Вокруг коротко остриженных ногтей — траурные рамки. Генка работает помощником механика на моей ферме, там грязной работы полно. Сколько ни скреби кожу с мылом — все даром.

Делаю решительный шаг навстречу. Генка улавливает движение краем глаза и резко оборачивается. Бросает на меня злобный взгляд и забористо так выругивается.

— Ну ладно, эта без мозгов, — быкует. — Но вы-то куда смотрели?!

— Пойдем на балкон, покурим, — предлагаю я, спустив пацану с рук наезд.

— Арман… — беспокоится Зойка.

— Ну, пойдем, — хмыкает Генка.

Балкон в этой квартире вполне себе. Достаю пачку сигарет, протягиваю Генке. Прикуриваю ему, себе. С силой затягиваюсь — обычно я стараюсь не курить, чтобы Зоя не дышала всяким дерьмом, но тут как удержаться? Тут сам бог велел подымить после двух-то оргазмов сразу. Ощущение, что никотин вытесняет из головы все ненужное… Она становится пустой и легкой.

— Зою не обижу. И не брошу. Можешь не переживать.

— Ну, пипец. Я теперь, конечно, спокоен, — ерничает защитник. Это невольно уважение вызывает, да. Не каждый, даже воспитанный в полной семье мальчишка вырастает мужиком. А этот как будто с самого рождения мало того что взрослый, так еще и с непонятно откуда взявшимися правильными установками. Его страхи за сестру вполне понятны, а потому я и тут вполне спокойно проглатываю Генкину резкость.

— Ген, я знаю, что это паршиво выглядит. И твои чувства мне понятны, у меня же у самого дочь, да… — перекатив сигарету языком к левому уголку губ, задумчиво устремляю взгляд на пенящийся абрикосовым цветом город. — Но вот так вышло. Что теперь? Посыпать голову пеплом? Это не в моем характере. Ребенка я буду любить. Зою тоже. Все необходимое у них будет. А там… Жизнь покажет, да? Мне можешь говорить что хочешь, а вот ее расстраивать не стоит. Знаешь же, наверное, что нельзя бабе в положении нервы мотать? Вот и не надо, Ген.

— Думаете, она сама себе их не мотает? Плохо же вы ее знаете! — сощуривается пацан.

— Ошибаешься. Знаю. Поэтому и прошу не нагружать ее лишний раз.

— А от семьи вы ее сбираетесь прятать?

— Нет. Зоя придумала легенду, что отец ребенка ее бросил, как только узнал о беременности. Пока буду придерживаться ее…

Я морщусь, не в силах скрыть, что мне это все поперек горла. Один черт я не придумал объяснения лучше. А для правды еще не время. И не факт, что оно хоть когда-то придет.

— Шикарная версия. Вот деревенские бабы обрадуются!

Справедливый упрек. От сплетен Зою даже я не смогу уберечь. С другой стороны, ей как будто плевать, что скажут. Она в поселок не собирается возвращаться. А в городе до нашей истории никому нет дела. Это Генке и растолковываю.

О том, что с уходом Ануш ситуация кардинально изменится, мы, не сговариваясь, молчим. Я, черт его дери, не хочу, чтобы она уходила!

— Так ты чего примчался-то, Ген?

— По делам в город ездил. И к Алиске заскочил, раз такое дело. А она мне и говорит, что у Зои круглый живот.

Киваю.

— Что за дела? Может, помочь могу?

Генка розовеет. Интере-е-есно.

— Нет, ничего не надо. Это все Борисыч…

Мой механик, то бишь.

— А что он?

— Мозги мне клюет насчет корочки. Ну, я узнал…

— Образование — дело хорошее. Какой присматриваешь универ? Политех?

Генка фыркает. Ведет пятерней по волосам:

— У меня девять классов образования. Какой там универ?

Черт. Вот это я лоханулся. Откашливаюсь:

— Колледж, значит?

— Ну, да. Только это бредовая затея. И вообще, Арман Вахтангович, мы сейчас не обо мне. Обидите мне сестру — хана вам, ясно? Мне терять особенно нечего.

— Смотри, как запел, — сощуриваюсь. — Терять всегда есть что. Но тебя я услышал. И ты меня, пожалуйста, услышь — Зоя мне не чужая. Я ее люблю.

Генка молчит. Только желваками играет.

— А как же тетя Ануш?

— Это другое…

И так просто этого не объяснить! Ануш — моя жизнь, моя юность, мое становление, мой лучший друг, моя нежность и моя самая отчаянная боль. Зоя… Зоя — как глоток воздуха после удушья. Как внезапная весна, когда ты давно свыкся с осенью. Сравнивать их нереально. Да и не нужно, да…

Генка щурится. Прячет руки в карманы. Я не пытаюсь его переубедить. Просто жду. Он умный парень — поймет все со временем, я уверен.

И что там он говорил про колледж? Надо узнать у Борисыча, в чем затык.