Будешь моей женой. Снова (СИ)

Глава 23

Глава 23

Ярина

Сегодня у меня было первое занятие в музыкальной школе. За месяц мы с Катей плотно взялись за дело: нашли педагогов, привели в порядок классы, закрыли финансовые дыры и объявили набор на новый учебный год — дело пошло. Уже собралось достаточно заявок, пора начинать прослушивание. После новогодних праздников открываем учебный год.

Я не собиралась вновь становиться директором и брать на себя управление. Для этого нам посоветовали грамотного человека. Яне в этом вопросе я доверяла. Через эту школу больше никто не будет «по-родственному или по дружбе» проводить незаконные операции. Вообще, я хотела бы подругу видеть во главе школы, тем более, у нее не все ладно на прежнем месте работы: предложение сделала, но Яна пока не готова. Ей нужно время подумать, но хорошего специалиста посоветовала. Кто бы мог подумать, что бывшая (или уже настоящая) Мирослава и Николь захотят выжить Яну даже с работы! А Мир… Ну что Мир: он ведь всего лишь председатель попечительского совета в ее школе и мог бы пресечь травлю на раз, но… Видимо, есть у него какие-то хитрые оправдания, но лично мне их не понять…

— Доброе утро, — Свят зашел к нам поздороваться. Последние две недели он делал так всегда.

Здесь так уютно стало

Он заметил, что я слегка освежила обстановку и одомашнила интерьер. Я не планировала, но как-то само собой повелось, что завтракать мы стали вместе. Ульяна тянулась к нему. Она девочка общительная, не плаксивая, озорная и очень милая: ее как куколку любили брать на руки, целовать и баловать, и… Нагорный не стал исключением. Осторожно, через дрожащие руки и смущенный взгляд. Уля отвечала ему взаимностью, непосредственной и детской.

Мне вообще казалось, что он все понял или даже узнал наверняка. Святослав так смотрел на меня, словно ждал чего-то, но я молчала, а он не спрашивал напрямую. После той ночи в принципе многие темы больше не поднимались.

Тогда меня прорвало. Я не оплакивала ночь, когда окончательно потеряла мужа, ни одной минуты. Нет, чувствовала я много и разного: боялась, что не смогу с малышкой одна, что меня найдут и вернут, новой жизни в непривычных условиях. Но я не оплакала себя, его и свою любовь. Или нашу? Не знаю… Уже не знаю…

Свят качал меня на руках, а я, уткнувшись ему в шею, рыдала. Боль, которую носила с собой, про которую думала, что растворилась во времени, забыла про нее, но она не забыла обо мне: точила изнутри, как мелкий назойливый червяк самые корни. Я плакала, и мне становилось легче. Не помню, как оказалась у себя, но проснулась утром, закутанная в одеяло, а рядом дочь. Святослав уснул у моей постели: сидя на полу.

Дни шли, и я хотела ему рассказать! Тянуть дальше некуда, а скрыть уже нереально, да и, наверное, не нужно. Столько было подходящих моментов, но я не знала, как начать, и боялась… Между нами установилось хрупкое равновесие и какое-никакое взаимопонимание — мне страшно было рушить его. Потому что реакция Нагорного могла быть абсолютно непредсказуемой.

— Спасибо, было очень вкусно, — Свят вытер губы салфеткой и со скупой улыбкой попытался оттереть лицо Ульяны от своей яичницы-глазуньи. Она сидела у него на руках, ковырялась пальчиками в тарелке, кормила и хваталась за воротник белой рубашки, оставляя желтые пятна.

Отец и дочь. Я кусала губы и заламывала под столом пальцы: понимала, что выдаю волнение с потрохами, но пара напротив меня заставляла сжиматься сердце. Два года назад я была уверена, что картина передо мной невозможна. Что мы потеряны друг для друга: как муж и жена, родители, мужчина и женщина. Возможно, что-то из этого больше никогда между нами не восстановится — базового доверия между нами не было, а это важно, — но мы — папа и мама этого прекрасного ребенка. Этого не изменить.

— Извини, — кивнула на воротник, — тебе нужно переодеться, — проговорила, забирая с его рук Улю. — А тебе помыться, дорогуша.

— Какие планы на сегодня? — он тоже поднялся, еще и с таким достоинством, словно одет в идеальный смокинг.

— У меня сегодня занятия в школе. Два урока, — между нами снова повисла неловкая пауза. В последнее время так бывало всегда: ругаться и ненавидеть друг друга уже не получалось, но и ворковать не к месту.

Ульяну я оставила с няней. Она теперь маленькая хозяйка большого дома: дочь сама по себе была очаровательна, а расположение Нагорного убрало все препоны к всеобщему поклонению полуторагодовалому божеству.

— Артем, вы не заболели? — подошла к ожидавшей меня машине. Водитель выглядел неважно: ноябрь выдался плаксивым, ветреным, холодным, а скорый декабрь обещал быть не лучше. В Петербурге это называлось «теплой зимой». За два года в Западной Сибири я привыкла к более суровому климату. Хотела бы я снова оказаться там? Да, почему бы и нет. Но урбанизация делала свое дело: я всю жизнь провела в городе и снова прониклась его благами, но… Этот город не единственный: здесь я всегда буду той, кем быть не хочу, и жить буду так, как мне не нравится.

— Приболел, Ярина Дмитриевна, думал, пройдет.

— Я сама поеду, а вы домой и лечитесь.

Больше я не была пленницей, за которой следили, и вполне могла сама передвигаться. Но как-то привыкла с водителем, и Артем помогал с Ульяной, когда я выбирала новый дизайн для наших комнат или хотела пройтись с коляской: достанет, пристегнет, поможет.

Сегодня у меня было два занятия по классу фортепиано, затем прослушивание двух девочек: одна из государственной музыкальной школы — ей отбили там всю охоту заниматься, а способности были, по крайней мере ее мама нас уверяла; вторая из детского дома — Катю попросила знакомая взять девочку: утверждала, что у ребенка безупречный слух.

— Валерия Александровна, запишите девочку, — отдала делопроизводителю документы детдомовской претендентки. Ребенок уникален: пять лет, а слух, чувство ритма и музыкальная память великолепны.

Второй, к сожалению, пришлось отказать: конкурс большой, и мы просто физически не могли принять каждого желающего, поэтому делали ставку на музыкальную одаренность.

Я уже собиралась уезжать, когда мне неожиданно позвонили — мама. Удивительно. Наша первая встреча на вечере губернатора стала последней: никто из родителей, как и сестра, на связь не выходил. И все же я согласилась встретиться. Может быть, ей запрещали? Отец не давал. Как ни крути, а эта женщина — моя мать, и я не могла так просто забыть о ней. Она кормила меня грудью, растила, любила. Она же мать, а мать не может иначе!

Она ждала меня в средиземноморском ресторане в закоулках старого города. Я увидела ее за дальним столиком подальше от окон. Она листала меню, но выглядела совершенно незаинтересованной.

— Привет, мама, — я подошла, и снова эта неловкость. Мы чужие. Я и моя родная мать стали чужими людьми. Как такое возможно? Я двадцать лет жила с ней в одном доме, рассказывала секретики, обнимала крепко и принимала поцелуй на ночь. Да, с Дианой мама носилась больше, но мне сложно сказать, что я была нелюбимым ребенком.

— Здравствуй, Ярина, — она смущенно улыбнулась. Тоже чувствовала эту стену и не знала, а, может, не хотела разбивать ее.

Я присела напротив: официант тут же принес второе меню и графин с водой. Есть мне резко расхотелось, хотя после завтрака крошки во рту не было.

— Как дела? — первая нарушила молчание.

— По-разному… Ярина, знай, мне все равно… Ты девочку родила, я видела снимки в газетах. Красивая… Ты такой же была, — на мгновение в ее глазах появилось то, что делало нас матерью и дочерью. — Как ее зовут?

— Ульяна. Она замечательная.

— Это хорошо, — мама отвела взгляд. — Ярина, не думай, что я не вспоминала тебя. Сначала боялась выдать, куда ты уехала, но папа быстро понял, и что мы тебе помогли тоже. Потом ему поставили диагноз, и сразу четвертая стадия, — вздохнула.

— Как он?

— Плохо. Врачи не делают прогнозов, потому что твой отец не желает их слышать. Он думает только о том, кто останется у руля, когда его не станет. Чтобы это были Савицкие.

Ясно. Ничего не поменялось в его сознании, даже болезнь не изменила отношение к жизни и людям. Я уже поняла, что мир, в котором жила, намного жестче, чем мне когда-то казалось: в нем играли по чуждым мне законам силы, но я лично увидела, что даже очень властный и жесткий человек способен на раскаяние и принятие, на толику нежности и искреннюю заботу. Возможно, Святослав догадался или уже сделал тест, но я уверена, что первые шаги навстречу моей дочери он преодолел без каких либо догадок.

— Ну а ты как? Как вы живете с Нагорным? — мама выдернула вопросом из мыслей.

— Нормально. Как все, — повторила сказанную мне еще в детстве фразу.

— А почему он решил вернуть тебя через два года?

Мне показалось, что это не просто любопытство: она хотела узнать причину. Неужели просочилась информация про завещание?

— Любовь… — пожала плечами. От меня никто не узнает про этот документ. Я даже деду не сказала.

— Нагорные не умеют любить, — резюмировала мать.

— Знаешь, — посмотрела на нее внимательно, — ты уверена, что только Нагорные не умеют любить?

Мама не ответила, затем попросила минутку и скрылась в коридоре, ведущем в уборную. Официант как раз принес чай с мятой — я только взяла изящную чашечку, когда на место матери опустился Артур.

— Чего тебе? — я даже не пыталась быть вежливой.

— Хотел поговорить откровенно, но теперь это не так просто.

Да, мой муж дал понять, что еще одна встреча, и от Самойлова могло ничего не остаться. Взгляд случайно зацепился за левое ухо: раньше в нем была серьга с бриллиантом, а сейчас не было мочки.

— Что это? — кивнула на находку, хмурясь.

— Беспокоишься?

— Нет. Просто любопытство.

— Неважно. Это мои личные разборки, — подмигнул даже. — Ярина, ты любишь Нагорного?

Вопрос заставил меня нервно икнуть и ухватиться за чашку с чаем, пряча эмоции.

— Это не твое дело, не находишь?

— Не мое, но… Если ты не хочешь с ним жить и выполнять заветы старика…

Артур, кажется, знал про завещание, но молчал: скрывал даже от отца. У него на уме своя игра, но какая?

— Ну, раз ты знаешь, то понимаешь, что Свят меня никогда не отпустит, хоть тысячу спектаклей перед ним разыграй. Там, в отеле, ты же специально все это сделал, да? Чтобы моему мужу предоставить доказательства нашей связи? — нарисовала в воздухе кавычки.

— Да, — ответил честно. — Другого способа не было. Прости.

— Вы с отцом разрушили мою жизнь.

— Ну, — Артур откинулся на спинку стула и развел руками, — Нагорный тоже постарался. Ему бы свою взрывоопасность подрегулировать, и цены ему не было бы. Я лично за мир, бизнес и деньги, но твой отец — гребаный Монтекки, — рассмеялся.

— Артур, нет такого предложения, которое ты мог бы мне сделать и получить согласие.

— А если сделку? Свобода, полная и безоговорочная. Выходи за меня замуж. А после смерти твоего отца — развод с хорошей финансовой компенсацией. Если Дмитрию Владимировичу так охота увидеть нас женатыми, то давай уважим старика!

— Я замужем и разводиться не собираюсь.

Как же я устала от всех этих интриг и многоходовок.

— Всегда можно стать вдовой, — улыбнулся, а в глазах блеснуло сталью.

— Ты шутишь? — ошеломленно переспросила.

— Конечно, — неискренне рассмеялся.

Я ему не верила. Наверное, нужно объяснить на более понятном языке.

— Артур, я не выйду за тебя никогда, а если с моим мужем что-то случится, я тебя убью. Будешь всю жизнь ходить и оглядываться.

Он смотрел на меня примерно минуту: остро, внимательно, до сердца пытался добраться.

— Любишь его, — вынес вердикт. — Все-таки любишь.

— Не в этом дело, — возразила я.

— В этом, именно в этом, Яри, — Артур поднялся. — Больше не побеспокою. Совет, как говорится, да любовь.

Я тоже хотела уйти, только официанту махнула, чтобы рассчитал, но за столик вернулась мама. Теперь мне понятно, откуда неожиданное желание встретиться и эти душевные разговоры. Артур приказал. Только мать, как всегда, пешка в руках сильных мира сего. Никто ее не посвящал в тайны Мадридского двора. Вероятно, для нее самая большая ценность — дорогой старшей дочери добыть желанного мужчину. Плевать, что он женат на младшей и равнодушен к ее первенцу. Главное, дитятко задобрить.

— Мама, а ты вообще меня любишь? — наверное, нужно было давно задать этот вопрос.

— Конечно! — она даже как будто возмутилась. — Просто Артур просил…

— Мам, давай ты будешь честной. Хоть раз в жизни.

Она снова присела и обреченно вздохнула:

— Я не хотела замуж за твоего отца. У меня был любимый мужчина. Я долго и упорно сражалась за него и даже забеременела, — вздернула подбородок: понятно, в кого Диана такая упертая в поимке мужчины. — Но он мне не подходил. Отец был против, а твой папа готов был взять меня с животом и с огромным бизнесом моих родителей. Савицкий не любил меня, а я не любила его, но… Стерпелось. Ты родилась. Твой отец так любил тебя, а мою дочь игнорировал. Ты была принцессой, а Диана падчерицей. Я просто хотела дать ей то, чего она была лишена, — любви, понимаешь?

— Поэтому ты лишила любви меня? — я сама не заметила, насколько тихо спросила.

— Это вышло не специально, — опустила глаза, — но вошло в привычку. Диана привыкла, что я все делала для нее, и я к этому привыкла. Привычка вообще забавная штука. Твой отец смертельно болен, и я должна радоваться, а я пытаюсь продлить ему жизнь. Привыкла.

— Почему тебя ненавидит Анастасия Нагорная, мама Свята? — мне хотелось понять. Их вражда — явно не продолжение мужской ненависти, там что-то свое, личное.

— Потому что она тоже любила отца Дианы, но я первая получила его в постель. Ну и мы обе до сих пор не знаем, где его могила, — криво усмехнулась. — Из-за меня его убили. Она не может мне этого простить. Я и сама не могу…

Я поднялась. Как все это грустно. Несчастные люди, которые продолжали делать несчастными своих детей, а те своих. Неужели мою дочь ждало все это?

— Прощай, мама, — больше мне нечего было сказать этой женщине. Наверное, сегодня во мне умерла ее дочь.

Я села за руль бентли и выехала с парковки, вливаясь в поток. Мысли крутились вокруг разговора с матерью. Легче сказать, что отпустила, чем реально это сделать. Обида душила. Сложно принимать, что родные люди совсем тебя не любят.

Остановившись на светофоре, уронила голову на руль и разрыдалась, как маленькая девочка. Почему у меня все так сложно? Я хочу как у всех, с обычными человеческими проблемами. Хочу, чтобы меня любили! Просто потому, что я есть, без всяких условий!

Подняла голову, глаза заволокло слезами, но я нажала на газ: уже зеленый. Только для машины на перекрестке, кажется, было по-другому. Удар пришелся на водительскую дверь, сработали подушки безопасности, но всю левую сторону прошило болью. Меня выкинуло на встречку, а дальше… Я очнулась только в больнице.