Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ)

Глава 60

Все, что у меня сейчас есть, — это вопросы и чертовски неприятное понимание, что я совершил огромную ошибку. И они душат меня.

А что, если она больше не захочет слушать меня? Что, если это, мать его, гребаный конец? И таким образом она дает мне это понять? Иначе как объяснить ее поведение? И это, черт возьми, не что иное, как долбаная карма. Ведь я наконец готов признаться самому себе, что больше не хочу, чтобы она держалась от меня подальше. Да и раньше это желание вызывало во мне скептицизм. Просто так было проще оправдывать свои ублюдские извращенные мысли о ней. Но теперь я действительно хочу, чтобы единственной причиной ее бегства была возможная беременность, а не моя уродливая сторона, которая слишком долго убивала эту девушку.

Выжимая педаль газа, занимаю левый ряд, чтобы съехать с МКАДа. По мере приближения к заданной геолокации сердце еще сильнее грозит проломить ребра. Прямо там, где Чудакова создала себе дом из моих костей.

Не хочу признавать, но я устал отрицать тот факт, что моя жизнь обретает смысл, когда я рядом с Алевтиной. Докатился, блядь. Я уже думаю, как ебаный принц. Но это чертова правда. Без нее мое существование кажется безликим и бессмысленным. По крайней мере, таким оно было последние пять лет. Сейчас я это отчетливо осознаю. Я зависим от этой девушки. И, судя по прошедшей неделе, у меня началась ломка.

Усмехаюсь от абсурдности ситуации, в которую сам себя загнал, и качаю головой.

Даже ее разорванные трусики насмехались надо мной, каждый вечер мозоля мне глаза. Точно так же как и диван, на котором я ее трахал.

Сжимаю руль до скрипа кожи, словно вот-вот превращу его в месиво.

Блядь. Я однозначно не готов потерять эту девушку. Не в этот долбаный раз.

Но откидываю все мысли к чертовой матери, когда паркую машину у дома Чудаковых. Я не буду сейчас об этом думать.

Вот только какого-то хрена продолжаю сидеть в машине и философствовать на тему: в какой момент моя ненависть оказалась дешевым фарсом?

В какой момент с моих глаз слетели шоры слепой мести?

Неприятное зудящее ощущение в груди заставляет задержать дыхание и потереть ладонью солнечное сплетение. Насколько сильно я все испортил?

Стиснув зубы, глушу машину и направляюсь к дому. Поднимаюсь по лестнице, минуя крыльцо, и нажимаю на дверной звонок.

Вновь потираю грудь, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, которое больше не могу игнорировать.

И, когда хозяйка дома открывает дверь, я понимаю, что нашел свою беглянку. Потому что этот взгляд, направленный на меня, блядь… Этот взгляд уничтожает и отшвыривает меня на пять лет назад, когда ее родители действительно думали, что я взял их дочь силой. Тогда эта женщина смотрела на меня с таким же презрением, как и сейчас.

— Ты…

— Здравствуйте, Диляра Ильдаровна, — киваю и сглатываю, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.

— Ты пришел, чтобы причинить ей боль? — чеканит жестким тоном, что так сильно разнится с теплой красотой этой женщины. А потом она оглядывается и выходит за дверь, складывая на груди руки. Тем самым давая понять, что просто не будет.

А когда с женщинами бывало легко?

— Послушай меня внимательно, — она сжимает губы в плотную линию и вздергивает подбородок, бросая мне вызов. — Я знаю, что моя дочь совершила большую ошибку. И я не собираюсь ее оправдывать. Но и осуждать не буду. Это ясно?! И я не позволю доводить ее до того состояния, до которого довел ее ты. Ни тебе, ни кому-либо другому.

С каждым брошенным в меня словом мое уважение к этой женщине растет с агрессивной прогрессией. Меня восхищает то, как она отстаивает свою дочь, несмотря на то что та действительно наделала глупостей. Сейчас я даже завидую Алевтине. Ведь она богаче меня в три раза. У этой девушки есть самое дорогое, о чем я мог хоть когда-то мечтать. Потому что за всю мою жизнь у меня никогда не было такой поддержки родителей.

Дергаю челюстью и киваю, молча соглашаясь с направленной на меня злостью.

В какой-то степени я заслужил это.

Диляра Ильдаровна делает шаг ко мне.

— Но я не вправе выгонять тебя. — Ее голос срывается на шепот. — Потому что… — ведет плечами, оглядываясь по сторонам, будто боится, что нас могут услышать. И снова смотрит на меня: — Потому что моя дочь любит тебя. И уже очень давно, Хаким. Но не нужно думать, что эта информация дает тебе какое-то преимущество. Хотя в какой-то степени так оно и есть. Ведь я слишком люблю Алю, чтобы идти против нее. Тем более сейчас, когда она похожа на подстреленного птенца.

Вмиг тяжесть затапливает грудь, и я вновь ощущаю потребность потереть ее.

— Она подавлена, — продолжает Диляра Ильдаровна, игнорируя мое потрясение. — Очень подавлена и напугана. И я не в силах облегчить ее переживания. Я бы все отдала, чтобы это суметь. Мне больно видеть свою дочь в таком состоянии. Но, к сожалению, изменить что-то под силу лишь тебе. Только прежде я скажу тебе одну вещь, — она направляет на меня указательный палец и трясет им. — Если не сможешь сделать ее счастливой — уходи. — Ее голос пронизывает стальная серьезность. — Я серьезно. Уходи прямо сейчас и больше не возвращайся. Ни сюда. Ни в ее жизнь. А если не поймешь по-хорошему, я буду вынуждена рассказать все Паше. Не дай мне повод навредить своим же детям, Хаким. Потому что за Алевтину мой сын сотрет тебя в порошок. Он и так много лет жил с ложью, которую мы ему скормили, лишь бы уберечь от глупости.

Она дергает не за ту ниточку, и я позволяю раздражению сковать мое тело перед тем, как даю ему сорваться с языка:

— Я готов ответить за каждое свое действие и поступок. Но только за те, что я совершил.

Женщина надменно прищуривается. Хмыкает. Затем кивает и продолжает:

— Видимо, ты совершил достаточно, раз моя дочь в такой депрессии! Но так вышло, что не мне решать, гнать тебя или нет. Это право я оставлю Алевтине. Однажды я дала себе обещание никогда не лезть в судьбы своих детей. Не дай мне об этом пожалеть.

Скрежещу зубами.

— Я хочу увидеть ее.

— Я позволю тебе войти, если ты все исправишь!

Не собираясь продолжать бессмысленный диалог, оттесняю Диляру Ильдаровну за плечи в сторону и бесцеремонно направляюсь на второй этаж. Я помню, где ее комната. И я знаю, что она там. Она всегда пряталась там.

Но внезапно меня останавливает одна фраза, брошенная мне в спину точно ядовитый дротик:

— Она беременна. — Сердце болезненно сжимается, замораживая грудь холодом. — Надеюсь, ты не будешь задавать ей глупый вопрос, от кого?

С минуту играю желваками, сжимая и разжимая кулаки.

— Я разберусь.

Разозлившись сам на себя, срываюсь с места и в несколько больших шагов преодолеваю лестницу, но останавливаюсь перед дверью в спальню.

На мгновение у меня внутри зарождается уродливое чувство от одной только мысли, что Алевтина прогонит меня. И я понимаю, что не готов быть отвергнутым ею.

В голову лезут слова, которые она мне кричала. О том, что она живая и хочет жить дальше. Хочет, несмотря ни на что. И хочет этого со мной.

Со мной.

Наплевав на все дерьмо, через которое я заставил ее пройти.

Но даже после этого она нашла в себе мужество, пришла и распалась передо мной в разрушающем нас обоих откровении. Она оголила душу, одновременно содрав с меня прогнившую от многолетней ненависти плоть. Черт возьми, эта девушка сделала все, чтобы я осознал одну простую истину: мне еще есть что терять.

С этой мыслью я толкаю дверь и захожу внутрь, погружаясь в тяжелую мрачную тишину. Мне требуется несколько секунд, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению. А потом еще столько же, чтобы найти на кровати сжавшийся в одеяле клубок.

Мне не нравится видеть ее в таком состоянии. Я задыхаюсь оттого, что не чувствую в себе сил отвести взгляд от ее уязвимой позы.

На секунду, вспомнив о словах ее матери, задумываюсь: может, развернуться и уйти? Но вместо этого я снимаю обувь, ложусь на кровать и пытаюсь притянуть к себе зажатое тельце, явно застав его врасплох одним только прикосновением. Алевтина тут же вздрагивает и напрягается, позволяя ощутить, как ее начинает трясти от моей близости…