Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ)

Глава 61

Алевтина

Кажется, с каждым днем я все больше и больше погружаюсь в состояние хронической усталости. Можно по пальцам одной руки пересчитать количество раз, когда за последние дни я вставала на ноги. И то разве что дойти до туалета. Ну и до клиники, чтобы окончательно подтвердить беременность и встать на учет. Да, черт возьми, на учет, потому что я та еще размазня и, даже не будучи уверена в том, что смогу быть достойной мамой, отказалась от аборта.

Правильно или нет, время покажет.

Сейчас я истощена морально и физически.

Меня так все достало, что я даже не хочу ничего менять. Или хотя бы попытаться. Просто не хочу. Я застряла в не самом благоприятном периоде своей жизни и наивно полагаю, что все решится само собой. Не решится. Я лишь оттягиваю неизбежное, но пока это все, в чем я нуждаюсь.

Наверное, поэтому я любыми способами избегаю вопросов от родителей. Правда, от этого чувствую себя еще паршивей. Видеть то, как они переживают и одновременно понимают, что не в силах мне помочь, — ужасно. Мама даже съездила в мою квартиру за Живоглотиком в надежде, что кот вытащит меня из затяжной депрессии. Но, к сожалению, не сработало. Все бы отдала, лишь бы они не видели того, что происходит со мной. Я просыпаюсь, плачу, после смываю все в душе и снова сплю, ища облегчение в снах. Когда мама наверняка не может и глаз сомкнуть… Мне не стоило приезжать сюда. Это было слишком эгоистичное решение.

Я поняла это, как только мама стала предпринимать попытки поговорить со мной, чтобы спасти свою бедовую дочь от разъедающих мыслей, но у нее не получилось даже вытащить меня из постели. На самом деле моя депрессия имеет абсолютные основания протекать с такой прогрессией. Точно так же как и я имею основания чувствовать отягощающую пустоту и бессилие. И в какой-то момент я просто-напросто утонула во всем этом.

Но если говорить начистоту, то единственное, чего я боюсь, — это рассказать обо всем Айдарову.

Боюсь, что он снова заставит меня принять таблетку, отмахнувшись как от назойливой мухи, или того хуже — просто скажет мне: «Скатертью дорога», — и продолжит жить как ни в чем не бывало.

А я? А я останусь один на один с проблемами, к которым он тоже, между прочим, имеет отношение.

А может, я просто боюсь разочароваться в нем.

Черт.

У меня гиперактивное мышление и слишком уязвленное сердце.

И все же… Одно я знаю наверняка.

Мне надоело придавать значимость нашему сексу. Значимость, которой, скорее всего, просто-напросто нет!

Я даже уже настроила себя на то, что отпущу Айдарова. Уверена, он и не заметит этой потери, зато, возможно, я оберегу себя от новых травм и перенесу все менее болезненно. Почему я готовлю себя к худшему? Обычно после секса с Айдаровым ничего хорошего не случается. К тому же его издевательское сообщение с моими трусиками доказывает, что этот человек просто забавляется со мной. Играет, потому что я позволяю сама.

Но что, если я все же закончу этот фарс сейчас, может быть… это будет самым правильным решением в моей жизни? Может быть, когда-нибудь я встречу того, кто сменит черные и серые краски на светлые и яркие? Возможно, где-нибудь есть человек, который сможет сделать меня счастливой? По-настоящему. Без боли и унижений. А просто за то, что я есть, вот такая вот… чудная? Пусть иногда и дурная, зато настоящая. Со всеми моими тараканами, которые будто нарочно водят хороводы в моей голове, неустанно повторяя одно проклятое имя: Хаким.

Господи… Я хочу снова погрузиться в сон. Хочу забыться. Пускай это будет лишь самообманом и, проснувшись, я еще раз удостоверюсь в этом, но сейчас я хочу забыться.

Не хочу думать о будущем. За последнюю неделю я возненавидела эту способность.

Пока что я предпочитаю прятаться в своем коконе. Потому что я беременна и к тому же устала от американских горок.

Хотелось бы мне думать, что это очередной эпизод моей насмехающейся судьбы, который пройдет. Он должен пройти, а я должна прекратить изводить себя мыслями, а заодно и своих родителей, которые места себе не находят. Беспокоить их — это последнее, чего я хочу… Но пока перебороть себя просто не получается.

Скрип двери нарушает мои мысли, но я не оборачиваюсь. Это просто очередной визит беспокойной мамы. А я, как обычно, притворюсь, что сплю.

По крайней мере, так я планирую, пока не ощущаю, как прогибается матрас, отчего мое сердце сжимается, будто испугавшийся громкого топота паучок.

Прикрыв глаза, делаю глубокий вдох и надеюсь, что мама просто укроет меня и оставит в покое. Мне еще нужно время и пространство, чтобы принять то, что я теперь имею.

Но в следующую секунду во мне все обрывается, потому что я чувствую, как сильные руки обнимают мое по инерции напрягшееся тело и притягивают меня спиной к твердой груди. Резкий вздох слетает с моих приоткрывшихся губ, и следом в легкие врывается тяжелый аромат дорогого, мужского и так хорошо знакомого мне парфюма.

На мгновение я замираю, застигнутая врасплох пониманием того, кому принадлежит этот запах. Вот только как он смог появиться здесь? В моей спальне. И почему он вообще здесь? Разве Айдаров не должен был за целую неделю забыть меня и найти себе новую жертву? Или он считает, что еще недостаточно добил меня? Так вроде лежачего не бьют…

Ни в одном из всех рассмотренных под лупой вариантов развития событий, которые подкидывало мне мое воображение, я не задумывалась о том, что причина всех моих бед вот так просто заявится на порог и превратит все, что было до этого момента, в еще больший хаос. Это настолько неожиданно, что я совершенно не знаю, что сейчас чувствовать.

Наверное, потому что Айдаров впервые держит меня так, что его тепло и сила, с которой он обнимает, сбивают с толку. Он будто без слов вселяет в меня веру в то, что я могу положиться на него. Но это ведь неправда. Я не то что рассчитывать на него не могу, я даже расслабиться не могу в его медвежьих объятиях. Господи! Да меня трясет только от того, что его большие ладони делают с моим телом и предательским сердцем.

— Тише, — хриплый гортанный шепот касается моей кожи и вызывает целый ворох чувствительных мурашек. А когда горячая ладонь скользит на мой живот, я теряю тихий всхлип и зажмуриваюсь. Ненавижу то, как мое тело реагирует на него, расцветая как утренняя ромашка в поле. Он не должен делать вид, что я важна для него. Только не тогда, когда я уже убедила себя в обратном. Горло сковывает от непрошеных слез. Ему лучше остановиться, пока не поздно…

Потому что еще немного, и я сломаюсь прямо в его объятиях.

— Поговори со мной, — снова шепчет на ухо, а затем утыкается мне в шею и делает жадный вдох. Будто… Будто он скучал по мне. Мотаю головой. — Алевтина. — Щекочет шею горячим дыханием. — Скажи мне хоть что-нибудь.

Сглатываю и открываю глаза, уставившись в пустоту. Но сил пошевелить языком почему-то нет. Кажется, за эти дни он успел атрофироваться за ненадобностью.

— Я не имею никакого отношения к твоему увольнению. Знаю, после моих диктаторских замашек ты сделала ошибочные выводы. Решила, что я мог подставить тебя. — Его руки крепче сжимают меня. — Но я никогда бы этого не сделал. — Молчу. Если честно, теперь это не имеет никакого значения. — Ты слышишь меня? — Его мужественные губы едва уловимо касаются моего плеча, а мне будто кол вонзили в грудь. — После того вечера, когда я вернулся к тебе на такси… Я дал себе обещание, что больше никогда не наврежу тебе. Я рассказал тебе все, что уродовало мою душу много лет, а после собирался отступить, чтобы ты смогла жить нормальной жизнью. Без меня. Без напоминаний о прошлом. Чтобы мы оба начали все сначала. Но ты снова появилась на пороге. Снова заставила бороться с самим собой. Ты как дефект, который с годами стал частью меня. Я устал это отрицать. — Проводит ладонью по моему животу, отчего у меня перехватывает дыхание. — Не получается у меня отпустить тебя, Аль.

Боже мой, ну почему все так тяжело? Почему каждое его слово причиняет боль?

— Зачем ты пришел… — Голос надламывается, и я прикусываю нижнюю губу, чувствуя, как маленькие капельки собираются в уголках глаз.

Молчание затягивается, но его объятия ни на миг не ослабевают.

— Я скучал по тебе.

Зажмуриваюсь.

Нет, нет, нет, не скучал!

— Врешь, — шепчу сипло и все же теряю из глаз соленые росинки.

— Вру. — Его голос понижается на октаву, и он утыкается лбом в мой затылок, выдыхая едва слышно: — Даже больше, чем скучал. Меня ломало от невозможности увидеть тебя или хотя бы дозвониться до тебя. — Хаким прижимается губами к волосам, поцелуй совсем невесомый, а мое глупое сердце снова готово переломать себе несуществующие кости. — Знаешь ли, исчезновение без объяснений после того, как мы переспали и ты послала меня на ровном месте, немного вводит в заблуждение.

Всхлипываю, стирая влагу с левой стороны лица о подушку.

— Ты заслужил.

Гортанный звук.

— В какой-то степени.

В миллионной!

Кричит моя истерзанная душа, но я не позволяю этому крику быть услышанным.

— Думаю, ты прав, — начинаю тихо. — Нам нужно отпустить друг друга и начать все по-нормальному. Каждый пойдет своей дорогой, и больше ни один из нас не будет тратить время впустую…

Я не успеваю договорить, как оказываюсь опрокинутой на спину, и теперь Айдаров нависает надо мной так, что даже в полумраке я вижу его плотно сжатые челюсти.

— Повтори, что ты сказала.

От тона, который прогремел в тишине, мое сердцебиение предательски ускоряется.

Не ожидая такой смены настроения, я даже немного теряюсь, но в конце концов заставляю себя прошептать:

— Мы обречены. Признай это и покончи с тем, что не стоило и начинать.

Скрежет зубов громче всяких слов, а потом Айдаров запускает ладонь мне под голову и, сжав затылок, сталкивает нас лбами.

— Хочешь, чтобы я покончил с тобой, когда внутри тебя мой ребенок? — Его голос звучит угрожающе, но мое сердце замирает совершенно не от этого. — Чудакова, — цедит он, — блядь, когда ты собиралась рассказать мне?

Открываю и закрываю рот, ошеломленная его напором и осознанием того, что он какого-то черта все знает.

— Если ты думаешь, что я отпущу тебя, — хрипит у самых моих губ, — ты глубоко заблуждаешься.

— Это не тебе решать, — как-то робко парирую ему.

— Выбрось это дерьмо из своей головы, Аля. Я не отпущу тебя. И только поэтому я здесь.

Я собираюсь дать ему достойный ответ, но отвлекаюсь на то, насколько близко он сейчас и как великолепно накрывает меня своим большим телом. При других обстоятельствах я бы забралась под него как под одеяло и укрылась с головой. Но не тогда, когда испытываю злость, которая пробивается во мне даже сквозь усталость.

Я не в том состоянии, чтобы на меня давить. И меня злит, что он пользуется моей слабостью.

— Ты слишком близко. — Упираюсь ладонями ему в грудь. — Я не могу вести диалог в таком положении.

Буравит меня жестким взглядом.

Проходит долгая секунда, после чего Айдаров все же отталкивается от матраса и усаживается на край кровати, каким-то чудом прихватив и меня следом.

От резкой смены положения у меня кружится голова, и теперь я невольно цепляюсь за его шею.

— Так лучше?

Хмурюсь, привыкая к легкому головокружению и елозя на его коленях. Я уже забыла, каково это — ощущать кожей дорогую ткань его дизайнерского костюма.

Но Айдаров не позволяет сосредоточиться на этом ощущении, потому что прямо сейчас скользит костяшками по моей щеке. А я лишь растерянно моргаю и не замечаю, как сама тянусь к совершенно новой нежности.

Нежности, восставшей из пепла после разрушения.

Такой же хрупкой и прекрасной, но с отчетливым желанием запустить в меня когти, чтобы не потерять.

Еще некоторое время мы так и сидим в полном молчании. Будто сами себе даем время на передышку. Только смотрим друг на друга и чувствуем то, что дарит нам обоим это прикосновение. А потом Айдаров заправляет мои спутанные волосы за ухо и произносит серьезным тоном:

— Аль, я ведь не шучу. Я за тобой приехал.

Кусаю изнутри нижнюю губу и проклинаю себя, точнее ту часть себя, которая после стольких набитых шишек все равно рвется к нему, сдирая по пути кожу.

Немного отстраняюсь и убираю от себя его руку, а сама с трудом удерживаюсь от того, чтобы не уткнуться лицом в его грудь и не зарыдать от отчаяния.

Глаза снова начинает печь от подступающих слез.

Сама не пойму, что делаю. И что должна делать. Я не в лучшей форме для принятия решений.

Хочется сдаться всем своим чувствам, и будь уже как будет, но что-то останавливает меня. И я ненавижу это что-то. Наверное, потому, что с языка слетает то, что искажает лицо Айдарова:

— Я не поеду, Хаким. Мне нужно время все обдумать.

С минуту мы еще сидим неподвижно, а затем Хаким снова подхватывает меня на руки и возвращает нас в исходную позицию. А когда я пытаюсь оказать сопротивление, Айдаров ломает его самым простым поцелуем в шею.

— Тогда я останусь с тобой.