Бывшие

51

Руслан

Июль

До боя остается два дня. Завтра взвешивание. Ко всему, к чему могли, мы подготовились.

Предстоящие двадцать четыре часа планируют быть горячими, и совсем не в том смысле, в котором бы мне хотелось. Мысли о Насте витают в воздухе, сидят под кожей, подмешивают адреналина и нехило так наваливают агрессии.

Видеть ее через экран смартфона и безвылазно сидеть на базе, такая у Шелеста стратегия подготовки, сущий ад.

После нашего ужина с салютом прошло больше месяца. Провели мы его на телефоне. Поздние ночные звонки, сообщения круглосуточные. Полное погружение в прошлое. Забавно, что тогда ее никуда не отпускала мама, теперь же меня пасет тренер.

Вытираю пот со лба и продолжаю нахаживать шаги на беговой дорожке в гору, упакованный в термокостюм.

— Рус, сауна готова, — предупреждает Глеб.

Киваю и останавливаю дорожку. Раскоординации в движениях еще нет. Утро. Вся прелесть весогона* впереди. Все гоняют вес, чтобы втиснуться в заявленную категорию, и я не исключение.

Сауна — кипяток. В какой-то момент начинает казаться, что кожа плавится. О еде не думаешь, но пить хочется — ад. Хочется, но нельзя до завтра. Представляю в такие моменты, что потерялся в пустыне.

Впереди двадцать четыре часа без еды и воды, но с контрастными переменами температуры.

Первые десять проходят на лайте, а дальше сознание начинает мутнеть, подкидывает тебе мысли, о которых ты не хочешь думать, картинки из прошлого, страхи. Тело становится чужим. Ты его практически не чувствуешь. Только жажду.

Ночью, лежа в своей кровати, накрытый, как труп, полотенцем, пока кондей шарашит на полную мощность, опуская температуру в комнате до знобящего состояния организма, снова думаю о Насте. Она не выходит из головы уже которые сутки.

Если выиграю в этот раз, точнее, когда выиграю, в лепешку разобьюсь, но сделаю все, чтобы она была со мной. Она и Яся.

Сегодня никаких созвонов не было. Я слишком хреново выгляжу, чтобы показываться на глаза дочке, да и Насте тоже, несмотря на то, что она все понимает. Понимает, но относится к происходящему сейчас максимально негативно. Для нее это чистое издевательство над собой, для меня, как ни странно, обыденность. Так перед каждым боем происходит, от этого не убежать, да никогда и не хотелось.

Хотя… От Насти же я смог сбежать. Ржу над своими же мыслями, накидывая себе ментальных оплеух. Лузер и трус. Был.

Сжимаю пальцы в кулаки. Глаза закрыты, но я все равно вижу какие-то очертания. Сознание плывет. Это нормально сейчас.

Чувствую, как откатываюсь в прошлое. Картинки становятся ярче, звуки — громче. Я снова сижу в том дурацком кабинете под прицелом двух пар глаз, мне снова затирают про статью, про срок, про то, что лучшим вариантом будет уехать из города и забыть про Настю.

Выдыхаю. Перед глазами мелькает лесополоса. Я в поезде. Презираю себя за слабость и в то же время хочу вернуться. Хочу не идти на поводу обстоятельств. Поезд ускоряется, а картинка за окном становится белой дымкой. Наступает тишина, полная, почти гробовая, но она почти сразу содрогается от громкого детского крика.

Вижу совсем крохотную Яську. Я ее такой в реальности никогда не видел. Врач передает малышку бледной, но улыбающейся Насте, и я понимаю, что это роддом. Я не мог этого видеть, но, возможно, мое сознание представляет все это именно так.

Сжимаю пальцы в кулаки, в очередной раз жалея о потерянном времени. О глупой ненависти. О страшной обиде. О многом сожалею, в который раз признавая свою вину. Сейчас упущенные моменты рядом с дочерью кажутся апокалипсисом, хотя по факту именно такие они и есть. Я не видел ее первый шаг, не слышал первое слово и, если быть откровенным, до сих пор знаю о ней не так много, как мне хотелось бы.

Забавно, раньше я вообще не думал, что мне нужны дети. Боялся в какой-то момент стать таким, как мои родители, гены — штука сложная. Кого-то обходят стороной, а на ком-то отыгрываются по полной.

Поэтому сейчас Ярослава для меня целый мир. Новая вселенная. Громкая, неусидчивая, забавная и горячо любимая.

Она моя дочь. Моя и Настина.

Когда слышу шум, замираю и не сразу понимаю, что вернулся в реальность.

Прислушиваюсь к тому, как кто-то заходит в комнату, ставит на тумбу стакан. Как только дверь хлопает и я снова остаюсь один, резво перекатываюсь набок, ну, так мне кажется, по крайней мере. Тянусь за стаканом. Все мысли тут же сходятся к жажде. Делаю глоток. Горло обжигает чистый лимонный сок. Хочется блевать. Падаю на подушку, возвращая стакан на тумбу, и закрываю глаза.

За окном стемнело.

До утра еще часа четыре. Я не усну — факт.

Холод уже приелся, я ни черта уже не чувствую, только скатывающийся по коже пот. Простыни, подушки, полотенце — все можно выжимать.

— Руслан, время, — слышу голос Шелеста и понимаю, что наступило утро.

Последние часы знатно помотали меня по чертогам разума.

Но дальше все тоже идет урывками. Тачка. Сам процесс взвешивания. Весы, цифры, мой соперник, фото, люди, крики и снова база, по дороге на которую я вливаю в себя литра полтора воды и зажевываю три огромных бургера подряд. Становится легче. Сознание проясняется. Чувствую себя живым человеком.

Насте до сих пор не набираю. Мы условились, что я сам позвоню.

Завтра бой. Мне нужно восстановиться. Набрать массу. Проветрить башку. Принять душ, в конце концов.

Еще у дверей базы Глеб сообщает:

— Рус, к тебе там пришли.

— Кто? — вылезаю из тачки, снова вливая в себя воду. На этот раз газированную и сладкую.

— Вон, — кивает на стоящую неподалеку женщину, в которой я мгновенно узнаю́ мать Насти. — Она свои фотки с Настей и Яськой показывала, на пункте охраны. Мы ее только поэтому на территорию пустили.

— Понял, — убираю руки в карманы спортивных штанов и спускаюсь по ступенькам, оставляя команду позади.

Ребята заходят в здание, я же подхожу к матери Насти. Она вздрагивает, заметив, что я иду, и будто сильнее вцепляется в ручки своей сумки.

— Здравствуй, Руслан, я бы хотела с тобой поговорить. Это по поводу Насти, — начинает без подводок.

— Говорите.

— Ты не мог бы как-то на нее повлиять…

— Повлиять?

Валентина Георгиевна отводит взгляд.

— Поговори с ней. Она трубки бросает, видеть меня не хочет. А она моя дочь. Я ее люблю. Я делала все для нее, для ее блага. Ты бы позволил Ярославе влезть в такие отношения? — приподнимает бровь.

Думает, снова козыряет. Поэтому в голосе слышится осуждение.

— Что я позволю или не позволю Ярославе, не ваше дело, — жму плечами. — А по поводу Насти могли бы промолчать. Я не планировал посвящать ее во все это дерьмо.

— Да? — Южина-старшая бледнеет еще сильнее. По-моему, это самая лучшая мстя из всех возможных. Она даже здесь все своими руками сделала. Я предполагал, что она будет настраивать Настю против, но также понимал, что Валентина Георгиевна может и испугаться. Так и произошло, она боялась, что я опережу ее с этим рассказом, и вывалила все сама.

— Ага, — киваю, посматривая на дверь. Хочется уйти. Эта женщина мне противна. Друзьями мы с ней никогда не станем. Ничего из произошедшего не забудется. Терпеть ее присутствие пару раз в год, ради Ярославы, я готов, не больше.

— Но… Я думала…

— Ошиблись. Что сейчас, что тогда.

Южина горбится, сейчас она не выглядит угрожающе. Просто женщина, разрушившая отношения с дочкой своими руками.

— Ты поговоришь с Настей? — спрашивает уже тише.

— Я скажу, что вы заходили и просили прощения, — ухмыляюсь.

Прощения у меня она не просила, да и не попросит. Мне оно тоже, если честно, не надо.

— На этом все, — отрезаю уже холодней. — До свидания.

— До свидания. Победы, — поджимает губы и медленно бредет к пункту охраны.

Смотрю ей вслед какие-то секунды и возвращаюсь на базу. Настраивать Настю против, сгущать краски и плести интриги я не собираюсь и не собирался. Какая-никакая, она Настина мать, и возможно, по-своему, тоже что-то там хотела как лучше. У меня и такой матери не было. Моя спилась, вместе с отцом, и уже лет двадцать как не похожа на человека.

День боя

— Папа, я буду за тебя болеть. Ты выздоровеешь, ой, выиграешь!

— Спасибо, Ясь, — улыбаюсь как придурок, стоя посреди холла. Мы уже выезжаем на площадку.

— Руслан! — торопит Глеб.

— Ясь, я тебе позвоню, как только освобожусь. Хорошо?

— Хорошо. Мы с няней будем смотреть на тебя по телевизору.

— А кто будет спать?

— Мама сказала, можно. Я первый раз буду телевизор ночью смотреть.

— А мама где будет? Не с тобой?

От одной только мысли, что Настя могла с кем-то уехать, внутренности леденеют. Ревность рвется наружу, как голодный зверь. Но самое ужасное — это отчаяние. Его я тоже чувствую. Отчаяние и безысходность. А вдруг ничего уже нельзя исправить? Вдруг я просто придумываю себе красивую картинку, где мы все сможем быть счастливы?

— Она уже уехала к тебе, папа.

Сжимаю телефон сильнее, слыша легкий хруст пальцев. Выдыхаю. Гора с плеч в этот момент падает. Ко мне…

Улыбаюсь еще шире, со стороны похож на местного дурачка, ей-богу.

— Я тебя люблю, папочка.

— И я тебя, — сглатываю, понимая, что начинает слегка потряхивать, а в уголках глаз собираются слезы. Она мне вслух это первый раз сказала.

Яська сбрасывает звонок, а я так и стою как истукан. Не могу пошевелиться.

— Руслан!

— Да иду, иду, — делаю шаг, убираю руки в карман худи, крепко стискивая коробку с кольцом. Кольцом для Насти.

Я же намерен сегодня победить. По всем фронтам!

Весогон* — это недолгая и быстрая потеря массы тела, чаще всего через потерю жидкости в организме, с целью улучшения показателей. Весогонка бойцов помогает переходить спортсмену из одной классификации в другую, где они будут сильнее и крупнее соперников, а значит, у них есть все шансы одержать победу. Так как взвешивание происходит за 1-2 дня до соревнований, то спортсмен успевает набрать массу вновь, тем самым выступает не в своей категории.