Бывшие не влюбляются

Глава 11

Мерные удары маятника напольных часов раздражали. Звук отдавался в ушах набатом. Долбил по мозгам.

Ретт сжал губы, прежде чем спросить:

— Какой была твоя жизнь?

— Что? — я тряхнула головой, прогоняя мрачное наваждение, и затуманившимся взглядом всмотрелась в лицо Ретта. Что он спросил? Ни слова не поняла.

— Все эти шесть лет… как ты жила?

— Действительно хочешь знать? Я понимаю, правда, понимаю, что ты не хотел меня подставить. И то, что ты выбрал месть за маму мне тоже понятно… Нет, Ретт, это не сарказм. На твоем месте я поступила бы точно так же, поверь. Но спустя столько времени ты и впрямь хочешь знать, какой была моя жизнь без тебя?

— Хочу, и я должен узнать. Я постараюсь сделать хоть что-то, чтобы ты забыла прошлое. Та боль, что чувствовали ты и я не пройдет бесследно, но мы можем попытаться ее заглушить.

— Хреново я без тебя жила, — я фыркнула. Алкоголь начал действовать, а как буду вести себя под градусом мне было неизвестно до этой минуты. Оказалось, что, приговорив бутылку красненького, я теряла чувство страха. Даже на бармена смотрела с одной только жалостью, без паники. — Я много болела, потом долго лечилась. Закончила университет каким-то чудом. И вышла замуж, чтобы тебя забыть.

— Получилось?

— Ненадолго. Ты мне снился. Постоянно. Утрами я просыпалась в слезах. С твоим уходом будто умерла часть моей души. Вот как это было. Если бы ты тогда хоть что-нибудь попытался объяснить… Даже если бы солгал, сказал, что больше не любишь и женишься на другой, я бы пережила наш разрыв куда легче. Но ты молча ушел.

— Я не мог, — прошептал Ретт. — Джо знал, где ты живешь. Спрятать тебя я тоже не мог – он бы все равно нашел. Единственным вариантом обезопасить тебя, была операция защиты свидетелей. Но я не знал, как долго мы будем искать Гилборнов. В чужом городе ты могла бы прожить месяц, два или даже десять лет. Я не мог так с тобой поступить.

— Но ты смог уничтожить меня морально.

— Я не знал. Прости меня, Аделаида. Я не знал, что тебе будет настолько плохо. Никогда не верил, что такая девушка как ты, сможет полюбить меня достаточно сильно. Но ты любила, и поэтому тебе стало больно. А я идиот.

— Любила, — глухо подтвердила я. — Больше всего на свете. После смерти моих родителей ты стал единственным родным для меня человеком. А когда ушел, то я осталась совсем одна. Тогда и появился Дерел.

— Он тебя любит? — голос Ретта преломился.

— Нет. И я его – нет.

— Почему тогда вы женаты?

— Мою причину ты уже знаешь, а его… Он испытывал ко мне симпатию, но женился исключительно ради квартиры. Как бы странно это ни звучало – однокомнатная халупа на окраине так себе приданое, но Дерел ленивый засранец, и был рад даже этому. Может быть, у него были еще какие-то причины взять меня в жены, но я их не знаю.

Бармен появился у нашего стола тенью. Тихо заменил пустую бутылку на полную и так же незаметно ушел.

Я больше не планировала пить. Хватило на две жизни вперед. Легкость в теле исчезла, к горлу подступила тошнота, но в то же время захотелось есть.

— Есть хочу, — негромко сказала, поднимаясь из-за стола. — Пойдем домой.

Домой. В наш общий дом, пусть и не надолго. Я произнесла это, и сердце вновь заныло.

— Ничего как раньше уже не будет? — спросил Ретт с надеждой.

Я мотнула головой и ушла вперед, чтобы вновь не выглядеть в его глазах плаксой. Ретт двинулся следом и с расспросами больше не приставал.

Дома страх вернулся. Не боясь выглядеть глупой, я ходила за Реттом по пятам. Одна только мысль о том, что где-то там снаружи каменных стен ходят призраки вызывала во мне священный ужас.

Призраки. Настоящие. И я их видела.

Это не укладывалось в голове. Проще поверить в инопланетян или в собственную шизофрению, чем в призраков.

Ретт больше не бесил, и это радовало. Глядя в его темные глаза или любуясь густыми, аккуратными бровями, сдвинутыми к переносице, мне хотелось сообщить ему, что моя любовь до сих пор не прошла.

Да он и без меня это знал.

На кухне сидели молча. Каша и бутерброды были съедены быстро, и пока пили чай, думали каждый о своем.

Пока я не вспомнила…

— Лэнд. — Я подняла ошарашенный взгляд на Ретта. — Я видела его… Видела на аллее! Он представился Лэндом, и был человеком!

Ретт как раз отпил чай, но кружку от губ отнять не успел. Так и смотрел на меня поверх золоченых краёв.

— На какой аллее?..

— У кладбища. Она там одна, широкая и красивая. Скамейки белые, резные. Он подсел ко мне и завел разговор… И был таким милым, — я скривилась, понимая, что любезничала с одним из тех, кто лишил меня Ретта. Встретила бы снова – свернула шею. Ну и что, что не хватило бы сил? Я бы все равно попыталась.

Ретт вскочил с места, стянул пальто со спинки стула и накинул на плечи. Проходя мимо меня, он положил на мое плечо ладонь.

Я замерла, борясь с желанием потереться о его руку как кошечка. Теплая, сильная, и такая… Знакомая.

— Запри двери и окна, Ада. Я рассказал тебе не все: призраки станут приходить всё чаще и чаще, до тех пор, пока не выпьют из тебя и меня все силы. Они еще не поняли, почему их тянет в этот дом, но их сущность жаждет живого тепла.

Я вздрогнула, и все мысли о теплых, нежных руках Ретта исчезли. Лучше бы он не говорил правды о призраках, перед тем как уйти!

Двери и окна я заперла. Мне понадобилось много времени, чтобы снова обойти весь дом. Трость мешала, а нога, хоть уже почти не болела, все равно не позволяла наступать на нее в полной мере.

Наилучшим решением было спрятаться в спальне до возвращения Ретта. Так я и поступила. Смахнула уже ненужные листы бумаги с записями на пол и забралась под одеяло. Довольно быстро стало скучно, и пришло похмелье. Адское состояние, надо сказать, во время которого я поняла, что больше не выпью ни капли алкоголя.

Листочки я подняла. Вооружилась карандашом и вписала крупными буквами: “План книги”.

Статью о призраках не пропустит ни одно приличное издательство, а вот написать мистическую историю, якобы вымышленную, я смогу. Пусть даже для себя, пусть ее никто не издаст, но на память для нас с Реттом я напишу…

Для нас с Реттом?

Я хмыкнула. Губы расплылись в улыбке. Боль в душе таяла с каждой секундой всё быстрее, уступая место дурацкому чувству влюбленности. Я любила Ретта много лет, а теперь влюблялась заново.

Он меня не предавал. Это все, что я хотела знать, чтобы простить его.

Работа над книгой неожиданно меня увлекла. Я не могла и представить, что найдется занятие, которое будет не менее интересным, чем журналистика. Но придумывать перипетии сюжета, разные повороты событий, характеры героев и ситуации, в которые они будут попадать, оказалось неожиданно увлекательно. Я подняла голову от бумаг, когда за окном уже полностью стемнело.

И ужаснулась.

В каком неуютном, холодном и жутком месте я сижу! Горела только настольная лампа, отопление опять барахлило, поэтому в комнате царил холод. Голые стены, ледяной каменный пол. И окно, которому иллюзию уюта кое-как придавала штора. С улицы доносились смутные шорохи. Может быть, они мне мерещились, но еще слишком сильны были воспоминания о том, как призрак бродил под окнами и завывал в тоске, пугая меня до дрожи.

Или это был не призрак?

Пришла пора придать немного жизни дому. Ретт обещал, что жить нам здесь осталось девять дней, но девять дней – долгий срок.

Я спустилась на первый этаж, по пути зажигая свет везде, где попадались выключатели. Темнота, пустота и холод вызывали просто физическое отвращение. Хотелось света, тепла… А может быть, даже любви. Дом перестал быть тюрьмой, которую мне пришлось делить с Реттом. Меня вдруг со страшной силой потянуло превратить его в уютное гнездышко пусть и ненадолго.

Зажгла свет в гостиной, в коридорах и на кухне. Чернота за окнами нервировала, напоминая о том, что мертвецы прямо в эту минуту могут собираться под дверью, чтобы вытянуть еще немного жизненной энергии. Поэтому я опустила жалюзи, задернула шторы и понадеялась, что этого хватит, чтобы мой дом не привлекал внимания, как сияющая рождественская елка.

Я отправилась на кухню. Что еще может помочь придать жилищу немного уюта? Запах свежеиспеченного пирога. К тому же, когда Ретт вернется, надеюсь, десерт его порадует.

Порылась в кладовке в поисках продуктов. Там нашлась упаковка муки, слежавшейся, но вполне пригодной, если просеять ее через мелкое сито. Обнаружилось сливочное масло, довольно большой запас яиц, соль и сахар, а также целый мешок яблок. Вытащила одно яблоко, обтерла его передником и надкусила. Сладкое, сочное.

Я принялась за готовку, а чтобы тишина не давила, начала тихонько напевать под нос. Ретт так и не смог настроить старое радио, а его очень не хватало. Теперь я понимала, почему ему не удалось починить – сложно поймать хоть одну радиостанцию в мертвом городе.

Когда я еще была полна надежд на удачный брак с Дерелом, то любила готовить под музыку. Но быстро надоело. Как оказалось, ему было абсолютно все равно, что я готовлю и с каким настроением, главное, чтобы перед ним трижды в день стояла миска сытной еды, и его никто не беспокоил.

Приготовив тесто, смешала натертые яблоки с сахаром и выложила начинку в центр будущего пирога. Сверху аккуратно украсила тонким переплетением полосок из теста и ломтиками яблок.

На какое-то время я забыла, где нахожусь. Тепло от духовки распространилось по кухне, аромат пока еще сырой выпечки действовал успокаивающе. Но пела я тихо, очень тихо, время от времени прислушиваясь к тишине за окном.

— Проклятый лед…

Почудилось, что я слышу голос Ванды. Вскинулась и осмотрелась. Конечно, в доме никого нет – я тщательно заперла все двери и окна. Шагнула к окну, но тут же отпрянула. Боюсь, если выгляну и увижу утопленницу, лишусь чувств.

Ретт говорил, что мертвецы тянутся на живое тепло. С ума сойти, как я могла так долго ничего не замечать? Хотя неудивительно. Я никогда не слышала ни о чем подобном. Может быть, где-то в Синилии гуляющие по улице призраки в порядке вещей, но не в Брарийском королевстве. Я не могла даже представить, что призраки не только существуют, но и могут выглядеть почти как живые люди, поддерживать разговор, лечить вывихи и даже пытаться пить чай. А еще печь пирожки. А были ли те пирожки испеченными незадолго до того, как попали ко мне, или они пролежали в доме Флимм все двадцать восемь лет? Я не знала, как выглядит выпечка, которая осталась в тарелке почти на три десятка лет. Что-то мне подсказывало, что пирожки давно бы сгнили.

Шаркающие шаги остановились под окном. Раздался негромкий скрип ногтей по стеклу. Ванда скользила пальцами к задвижке, не зная, что та находится внутри… Створка задребезжала, но не поддалась. Шаги удалились, и теперь уже из холла донесся все тот же скрипящий звук.

Я так и стояла посреди кухни с замершим сердцем. Изо всех сил стискивала в руках форму с пирогом и старалась дышать медленно и ровно.

Не поддавайся панике, Аделаида. Ты ведь взрослый, разумный человек!

А смогут ли призраки взять дом штурмом?

Меня передернуло от этой мысли.

Я поставила форму в духовку. Сбегала наверх, прихватила свои записи и карандаш и вернулась. Устроилась у духовки, придвинув к ней кресло, накрыла ноги пледом и продолжила сочинять будущий литературный шедевр. Лишь бы не думать о том, что вокруг дома бродит девочка, погибшая почти сотню лет назад. Наверняка она уже добралась до черного входа и пытается открыть дверь. А может быть, скребется в окна кладовых.

Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что я сейчас прямо как идеальная жена. Сижу и жду мужа, готовя ему пироги. Точно как требовал Дерел – чтобы я встречала его с работы со сменой горячих блюд, мягкими тапочками в руках и улыбкой на лице. Ну, в то время, когда он еще работал. А работал ли он вообще? Денег в дом ведь не приносил…

Сейчас я могла бы ответить ему, что дело не в женщине, а в том, кого она встречает. Хочется ли вообще создавать для него все эти приятные мелочи? Для Дерела не хотелось.

Но я не стала произносить этого даже в мыслях. Я еще не знаю, смогу ли забыть прошлое. Смогу ли вытравить ту боль, которая пропитала мое нутро и неизменно напоминала о себе, стоило мне увидеть Ретта даже теперь, когда я его простила. Хватит ли искр былой любви, чтобы выжечь все это?

Впрочем, нет смысла гадать. Пока что я просто грелась у очага и пыталась написать хоть строчку. Почему-то придумать историю о призраке было легче легкого, а вот записать то, что происходит в реальности – почти невозможно. Ужас липкими щупальцами пробирался под кожу, пальцы немели, и я не могла выдавить ни слова.

Я задремала, едва не упустив момент, когда золотистая корочка пирога чуть не превратилась в нечто черное и горелое, способное посоревноваться по съедобности с пирожками от покойницы.

Я вовремя выключила духовку, вынула пирог и поставила его на подоконник остывать. Потом вернулась в кресло в надежде поспать, как вдруг во входной двери заскрежетал ключ.

Вслед за этим донесся глухой стон, и я подскочила на месте. Сонливость в мгновение ока исчезла.

Стон не принадлежал Ретту. Его голос я бы узнала.