Бывший папа. Любовь не лечится

Глава 14

Назар

- Нашего ребенка больше нет, - в голове на повторе воспроизводятся жестокие слова, которые я сказал Наде в день развода. - И ты должна принять это!

- Тогда и нас нет...

На дне ее зрачков столько боли и отчаяния, что сердце рвется. Обнять бы, успокоить, но она возводит невидимую стену, защищаясь от меня, как от злейшего врага. А ведь я лишь хочу помочь.

- Во время родов у тебя началось сильное кровотечение, и тебе ввели наркоз, - холодно, бесстрастно объясняю, как будто общаюсь с пациентом, а не с женой. - Видимо, он и вызвал галлюцинации. А ребенок появился на свет уже мертвым, и это… - резко обрываю себя.

Внутри перещелкивается тумблер, возвращая меня из бездушного медицинского халата в тело отца, потерявшего дочь. Что-то надламывается в груди, рассыпаясь в прах.

- Продолжай, Назар, - разочарованно шепчет любимая, превращаясь в статую. Кажется, будто слезы высыхают на ее щеках, а оставшиеся крупицы чувств испаряются. - Скажи, что это было ожидаемо и стало лучшим исходом. Что надо было послушаться гинеколога. Что ты и твой отец не зря отправляли меня на аборт после первого скрининга. Скажи это еще раз, чтобы добить меня, - цедит мне прямо в лицо. - Скажи, что это я виновата, потому что вопреки всему сохранила свою бракованную беременность.

- Я никогда такого не говорил…

- Но думал, - кивает сама себе. Возводит взгляд к потолку, будто ждет помощи свыше. И тут же зажмуривается, разуверившись во мне окончательно. - Знаешь, я хотя бы попыталась спасти ребенка. Нашего с тобой ребенка! – тычет пальцем мне между ребер, где постепенно все погибает. - Не позволила вам убить его в утробе, а боролась до последнего. В то время как тебе было плевать.

- Почему ты забываешь, что мне это тоже причиняет боль? Зачем делаешь из меня бездушного тирана? Наша с тобой разница лишь в том, что я оценивал ситуацию с точки зрения медика. Во время скрининга выявили врожденную патологию плода. Ни одна семья от этого не застрахована, Надя. К сожалению, мы попали в группу высокого риска. В таких случаях действительно рекомендуют аборт.

- Я бы любила ее любой, Назар, даже если бы подтвердился диагноз. Неважно. Потому что я мать, а она моя плоть и кровь. И потому что… наша дочь похожа на тебя.

***

Жалобный детский плач прорезает осеннюю дымку – и тупым ножом вонзается под ребро. Вырывает меня из горьких воспоминаний.

Прижав ладонь к груди, оборачиваюсь. Забываю о ноющей боли, когда вижу Ангелину на земле. Пытаюсь отогнать несвойственную мне панику, с холодным рассудком оценить ситуацию, возможные травмы, чтобы при необходимости оказать малышке помощь, но…

Не могу, мать вашу! Впервые за годы практики не могу призвать на помощь гребаного врача. Уснул он во мне, сдох, когда так необходим. Пал жертвой истошного крика чужого ребенка.

Впадаю в ступор, когда Надя каким-то чудом поднимается с коляски. Делает шаг, шаткий и неуверенный, как Ангелина на моих первых занятиях. Потом еще один.

Подкосившись, ноги сгибаются в коленях, а Надя падает напротив малышки. Когда она притягивает ее к себе, я уже оказываюсь рядом. Импульсивно обнимаю их обеих, как родных.

Сердце сковывает тисками, давит и давит упорно.

Что происходит, Богданов? Какие на хрен объятия? Может, еще пошепчешь, как бабка, чтобы их раны сами затянулись?

Очнись, бездарь! Очнись!

– Кто эта девочка? Она так на тебя похожа…

Слова Нади, произнесенные срывающимся, сиплым шепотом, действуют на меня, как ушат ледяной воды, вылитой на голову. Отрезвляют.

Черт! Что я наделал?

Не надо было идти у жены на поводу и знакомить ее с Ангелиной. Следовало бы предугадать последствия.

Девочке два года. Столько же могло бы исполниться сейчас нашей дочери. Если бы она выжила…

Идиот!

Надю только перестали мучить кошмары, но моя сегодняшняя ошибка перечеркнула все результаты минувших трех недель. Мы откатились на исходную точку. Равновесие нарушено.

Дико боюсь, что ее хрупкая психика сломается окончательно.

- Нет, Надя, спокойно, - произношу с трудом, попутно ощупывая ручки и ножки Ангелины. Вроде бы, она цела, но испугана. Жмется к Наде, как к родной матери, сует грязный пальчик в рот, затихает, убаюканная ее теплом и ласковым шепотом. – Приди в себя, милая. Отдай мне мою пациентку, я обработаю ей ссадины.

Надя крепче обнимает малышку, а та и не сопротивляется. Наоборот, утыкается носиком в ее грудь, всхлипывает надрывно, трется красной щечкой об кашемировую ткань пальто.

Мое всегда ясное сознание вдруг плывет. На миг я становлюсь заложником этой приятной семейной картинки.

Они обе такие красивые, уютные, нежные. Тянутся друг к другу – две изломанные души. Знаю, что чем дольше я медлю, тем больнее Наде будет потом. Однако понятия не имею, как забрать у нее совершенно постороннюю девочку, на которую она проецирует материнские чувства.

- У нее твои глаза, Назар, - с любовью произносит моя жена, не прекращая любоваться Ангелиной. – Это наша дочка?

Сердце не выдерживает, и я на доли секунды прикрываю глаза. Делаю рваный вдох, который причиняет тупую боль. Собираю себя по осколкам, ведь я нужен Наде. Ей сейчас в стократ хуже.

- Нет, милая, Ангелина не наша дочь. У нее есть семья, - объясняю спокойно, пытаясь совладать с собой.

Она прекращает дышать и медленно поднимает на меня глаза, в которых бушует море. Узнаю этот взгляд, наполненный жгучей обидой и безысходностью. Именно такой был у Нади, когда я сообщил ей о смерти дочери. Я лично вызвался это сделать, ведь ожидал, что никому из врачей она не поверит. Однако у меня тоже не получилось достучаться до нее.

Как и два года назад, сейчас она на меня волком смотрит. Между нами вновь вырастает ледяная стена. Кратковременная оттепель сменяется суровой зимой.

- Позволь мне помочь ей, - аккуратно прошу. – Я проверю, все ли с ней в порядке. В конце концов, здесь холодно.

Мы втроем сидим на сырой тротуарной плитке. В обнимку.

Краем глаза улавливаю белое пятно, что мельтешит сбоку. К нам подбегает одна из медсестер, которая оказалась неподалеку. За спиной слышатся панические причитания Евгении Климовны.

- Ангела! Как же так? Что случилось? На пару минут отошла…

- Бабушка идет, слышишь, - обращаюсь к Ангелине. Порывисто касаюсь пальцами ее макушки, поглаживаю шелковисты волосы. Не понимаю, зачем, но наклоняюсь и целую крошку в висок. Просунув одну ладонь ей под спинку, второй – придерживаю ножки.

- Где в таком случае ее мать? – не сдается Надя, но хватку ослабляет. Разрешает мне взять ребенка, быстро осмотреть и передать взволнованной родственнице.

- Мы научились бегать… Почти, - говорю непринужденно, пока Евгения Климовна усаживает внучку в коляску и фиксирует ремешками. - Первый блин комом, как говорится, но на следующем занятии попробуем обойтись без поцарапанных коленок. Да, Ангела?

Вместо ответа малышка сонно зевает, трет кулачком припухший носик и выглядывает из-за меня на Надю. С любопытством и неподдельным восхищением рассматривает тетю, которая спасла и утешила ее, искренне улыбается. В любой другой ситуации это выглядело бы мило, но здесь и сейчас… Я не хочу, чтобы жена травмировалась еще больше. Хватит с нее потрясений!

- Назар Егорович, помочь? – суетится подбежавшая медсестра.

- Будьте добры, проводите пациентов к воротам, - киваю на женщину с коляской. – До свидания, Евгения Климовна. О времени следующего приема я вам сообщу дополнительно.

- Спасибо, всего доброго, - покосившись на Надю, она разворачивает коляску и довольно быстро толкает ее к воротам.

Не спешу выдыхать. Рано. Впереди самое сложное: убедить жену, что Ангелина – всего лишь моя пациентка. Девочка, воскресившая в ней пагубные воспоминания о потерянной дочке.

Ищу Надин взгляд – и будто с разгона бьюсь в бронированное стекло.

Не поверит. Ни единому моему слову не поверит. Как тогда.

- Поднимайся, любимая, - неосознанно слетает с губ, но жена не придает этому никакого значения.

Послушно обвивает руками мою шею, позволяет перенести ее в коляску, пустым взором буравит отдаляющегося ребенка. В свою очередь, Ангелина будто чувствует, что на нее смотрят, оборачивается и свешивается из коляски, искренне и широко улыбаясь Наде.

- Придется вернуться в палату и переодеться. Ты же не поедешь в таком виде к сыну, - специально будоражу ее, напоминая о Назарке. Не реагирует.

Присаживаюсь напротив нее, заботливо стряхиваю пыль с одежды, накрываю ладонями разодранные колени, всматриваюсь в бледное лицо, похожее на гипсовую маску.

- Больно?

Ноль эмоций. Лишь одно короткое, хлесткое слово в ответ:

- Очень.

Длинные, изогнутые ресницы вздрагивают и опускаются. Апатичный, почти прозрачный взгляд медленно скользит вниз, на меня, целится в лоб, простреливает навылет – и возвращается к аллее.

Пытаюсь подобрать наиболее правильные фразы, чтобы отвлечь Надю, но в голове пустота. Я чувствую, как она закрывается от меня, и не могу этому помешать. Воображаемая дверь захлопывается намертво, когда до нас с запозданием долетает растерянный вскрик Ангелины:

- Ма-а?!

Надя дергается, как током пораженная. Привстает на руках и делает едва уловимое движение правой ногой, той самой, в бедре которой она сегодня почувствовала острый прострел. Записываю этот факт на подкорку, а сам фокусируюсь на психологическом состоянии жены. Лихорадочно вспоминаю рекомендации Жданова. Чертов мозгоправ мне бы пригодился сейчас.

- Наденька, - шепчу, сдерживая ее за талию. Жена наклоняется вперед, будто собирается сорваться с места и бежать, забыв о травме. – Поговори со мной. Куда ты?

- Назар, отдай мне ее, - рвано выдыхает мне в лицо, обдавая до боли знакомым ароматом жасмина со сливками. – Верни!

Следит за Ангелиной, не моргая, а по щекам стекают ручейки слез. Проклинаю себя за то, что вообще допустил эту ситуацию, и молюсь, чтобы Евгения Климовна как можно быстрее скрылась из вида вместе с внучкой. Она будто слышит мои мысли, спешно выходит за ворота и вызывает такси.

Минуты ожидания машины кажутся мне вечностью. И в то же время сердце неприятно щемит, будто я делаю что-то не так и упускаю важную деталь. Наверное, состояние Нади передалось мне, да и холодный, рассудительный врач внутри меня воскрес не до конца, когда он мне дико необходим. Мысленно провожу ему реанимацию.

- Дорогая, ты же понимаешь, что так нельзя? – мягко уговариваю дрожащую, как осиновый лист на ветру, жену. И заодно себя самого, точнее, ту мою часть, которая тоже прикипела к Ангеле. - Нельзя похитить чужого ребенка у его законной семьи. Даже если это милая девчушка возраста нашей дочери. Нельзя.

- Она не чужая. Она наша, я ее узнала. Как ты не видишь? – с возмущением лепечет Надя. Наконец-то, опускает взгляд на меня, и я хватаюсь за этот зрительный контакт, как за единственную связь между нами. Внимательно слушаю Надю, не перебивая. - Она тоже нас почувствовала, Назар. Тебя назвала папой, меня мамой…

- Надя, это совпадение, - рискую осторожно поспорить, и меня тут же окатывает волной негодования и обиды. Черт! Я с ней, как на действующем вулкане. - Я выясню, что с родителями Ангелины, подниму все документы, пообщаюсь с бабушкой, а после поделюсь с тобой информацией, хорошо? Скорее всего, какие-то проблемы в семье, поэтому девочка и тянется к посторонним людям.

- Мы родные, - настаивает Надя и упирается руками в мои плечи. - Отпусти. Нашу дочь увозят.

Пальцем указывает на отъезжающее такси, плачет без стеснения. Срывается в безмолвную истерику, когда кричишь душой, не издавая вслух ни звука.

Провожаю взглядом машину и надеюсь, что без главного «раздражителя» мне будет легче повлиять на жену и привести ее в чувство. Только почему опять давит за ребрами? Приступ усиливается, когда я заставляю себя произнести следующие слова:

- Милая, когда ты в последний раз навещала дочку? Давай на этих выходных вместе съездим на кладбище. Мы каждую неделю бывали там, когда были женаты, а потом я ходил к ней один.

Психологи говорят, что Наде сложно принять смерть дочери, потому что она не видела тело. Отсутствие ребенка до сих пор воспринимает как временную разлуку, не в силах поверить в происшедшее. Я был убежден, что ограждаю жену от боли, занимаясь похоронами самостоятельно, но сделал только хуже. Надя так и не смогла смириться. И в этом полностью моя вина.

- Нет, там не она, - взмахивает волосами, отворачивается от меня.

- Я был на похоронах, Надь. Вместе с Викой, - записываю сестру в свидетели. Если мне не верит, то хотя бы ее должна послушать. - У меня на руках результаты экспертизы, в том числе и тест ДНК. Я показывал тебе все бумаги.

- Ложь. Тебя обманули, - твердит, как в бреду. Мне так жаль, что хочется выть. Я бы забрал ее боль, соединив со своей и взяв на себя двойную дозу, но не знаю, как это сделать. - Нас с тобой обманули, а ты даже не попробовал разобраться!

- Ты поэтому ушла? – сжимаю ее побитые колени. По-прежнему сижу у ног Надежды, готов всю жизнь так провести. - Потому что я тебе не верил?

Неопределенно качает головой, опускает ресницы, на миг закрывая глаза, а когда открывает их – на дне зрачков бушует ураган ненависти.

- Потому что ты не попытался мне поверить! Как и сейчас!

Жесткая фраза летит как пощечина. Бьет меня наотмашь вместе с хлестким порывом осеннего ветра, заставляет пошатнуться.

Я в ловушке! С одной стороны факты и здравый смысл, а с другой – вера моей любимой женщины. Однажды я сделал неправильный выбор и горько поплатился за это, поэтому сейчас… выбираю Надю.

- Хорошо, - четко произношу после паузы. – Пусть будет по-твоему. Прошло два года. Что ты хочешь, чтобы я сделал сейчас?

- Тест ДНК с Ангелиной, - выпаливает безапелляционно.

Наверное, это лучший вариант. Тогда Надя точно убедится, что она не наша дочь, но…

- Это невозможно без разрешения законного представителя ребенка. Если Евгения Климовна или кто-то из родни позволит… Только как мы объясним им, зачем?

- Господи, ты ни капли не изменился, - шумно выдыхает, пока я поднимаю руку и костяшками пальцев провожу по ее щеке, стирая слезы. – Забудь про ДНК, - подозрительно быстро сдается. – Выясни все о семье Ангелины, как ты обещал. Хочу знать, кто ее родители. Кто посмел… - всхлипнув, осекается и закусывает губу. Однако я и так догадываюсь, что она имеет в виду. Обвинение красной нитью проходит через всю ее путаную речь.

Я не разделяю Надиного мнения, однако, стиснув зубы, соглашаюсь.

- Сделаю, - киваю незамедлительно, и теперь ее очередь подозревать меня.

Давно мы так легко не шли навстречу друг другу. Забыли, каково это – смотреть в одном направлении. Будем заново учиться.

- А еще… перепроверь те документы, которые тебе всучили два года назад, - тянет с мольбой. – Ты же можешь получить доступ к базе данных клиники. Узнай, кто еще рожал в тот день вместе со мной. И если…

- Понял, - вновь ввергаю ее в шок своим согласием. – Думаю, я в состоянии выполнить твою просьбу. Что-то еще?

Долгий пронзительный взгляд ледяной лазурью проникает в самую душу. Надя размышляет, будто не решается озвучить свое предложение. Терпеливо жду приговора, молча и преданно.

Делает глубокий вдох, чтобы на выдохе обезоружить меня простой фразой:

- Мы с Назаркой готовы переехать к тебе.

- Ч-что? – заикаюсь на эмоциях.

В глубине души чувствую подвох, но нас радостях отгоняю от себя любые побочные мысли. Отмахиваюсь от них, как от назойливых мух. Не важно, какие мотивы у Нади. Главное, что она и сын будут рядом со мной!

- Если, конечно, твое предложение все еще в силе, - заканчивает сиплым шепотом. Нервно заламывает пальцы, облизывает внезапно пересохшие губы и, наверное, жалеет о том, что переступила через свою гордость.

- В силе! Да, – активно киваю. – Разумеется! Можем собрать вещи прямо сегодня.

Улыбаюсь, до конца не веря своему счастью. Наверное, это сон. И пока я не проснулся, поднимаюсь, быстро целую Надю в щеку и везу ее к своей машине, припаркованной на территории центра. Сердце колотится, как сумасшедшее, мозг отключается, рациональное мышление засыпает.

В голове бьется одна единственная мысль, которая заполняет светом и теплом все мое нутро.

Они возвращаются домой! Моя семья будет со мной – и теперь я ее точно не потеряю.