Бывший папа. Любовь не лечится

Глава 26

Назар

С трудом разлепляю глаза, смутно различаю расплывчатый образ Нади, успеваю лишь слабо улыбнуться, как свинцовые веки опять опускаются. Устало прикрываю лицо ладонью, стираю испарину со лба, тяжело вздыхаю.

- Назар, - нежный голос ласкает слух, но тут же по барабанным перепонкам бьет грохот открывающейся двери. Размеренные мужские шаги приближаются к моей койке.

- Одинцов, мать твою, ты чем меня накачал? – усмехаюсь, растирая щеки и пытаясь взбодриться.

Сажусь, несмотря на протесты Нади, и осматриваю палату. Мысленно восстанавливаю события последних часов. Черт, все как в тумане.

Машинально прижимаю руку к груди, прислушиваюсь к ощущениям… Противная давящая боль исчезла, дышать легче. Хм, и жить захотелось. Все-таки этот сердечный мастер знает свое дело.

- Вопрос не по адресу. Я использовал лишь местную анестезию, - Гордей берет стул, двигает ко мне и устраивается рядом, облокотившись о колено. Прикладывает палец к моему запястью, нащупывает пульс. – Видимо, это отголоски успокоительного, которое тебе вкололи в клинике, пока меня ждали. Ты же помнишь, что произошло? – с подозрением прищуривается он.

Как по щелчку, сознание проясняется. Хаотичные детали выстраиваются в ряд, составляя общую картину. В лаборатории у меня случился приступ, Надя в панике поставила всех медиков на уши и, пока они оказывали мне первую помощь, позвонила Вике. Сестра не растерялась и выдернула Одинцова из дома, оторвала от дочки, с которой осталась сама вместо няньки.

Кардиолог, собственно, меня и вытащил. И сейчас я «отдыхаю» в его клинике, хотя должен был за это время сравнять с землей роддом, который украл у нас с Надей дочь. Чертов слабак!

- Помню. Я же в сознании был, - яростно массирую пальцами переносицу. – Что ж, Гордей, ты все сделал? Когда я могу быть свободен? У меня дела…

Плеча невесомо касаются тонкие пальчики, ладонь скользит по напряженным мышцам вниз, накрывает мою кисть. Надя укоризненно качает головой, глядя на меня, как на непослушного ребенка. Мы будто вдруг поменялись ролями. Теперь я тот самый сложный пациент, мечтающий сбежать от врача, а она спасает меня…

- Назар, - мое имя в ее устах звучит строго, но с заботой и любовью.

Не понимаю, разве Надя может относиться ко мне так трепетно и ласково после всего, что я натворил? Не поверил ей, проигнорировал зов крови и предпочел лживые факты. Я лишил нас обоих дочери, даже шанса не дал найти ее и вернуть.

Надя отчаянно пыталась до меня достучаться, кричала о помощи, молила, а я… Не откликнулся. Не боролся. Еще и согласился на развод.

Надеюсь, я успею все исправить. Не к месту случился этот удар. Я теряю драгоценное время, прохлаждаясь в больнице.

- Стентирование прошло успешно, сосуды расширены, кровоток восстановлен, - сообщает Одинцов, прикладывая головку фонендоскопа к моей груди. Делает паузу, чтобы услышать сердечный ритм. Удовлетворенно кивает. – Вы вовремя обратились, - многозначительно, с уважением посматривает на Надю, а потом переводит взгляд на меня. – Восстановишься быстро. Два-три дня тебя понаблюдаю, и можешь отправляться домой. Возьми отпуск, выполняй мои рекомендации, не нервничай, принимай препараты – и скоро станешь, как новенький, - дружески пожимает мне руку и поднимается, чтобы оставить нас с Надей.

- Нет, Гордей, выписывай прямо сейчас, - жестко приказываю, не отпуская его ладонь.

- Под статью меня подвести хочешь? – хмурится он. - А если что-то случится? Я несу за тебя ответственность.

- Не преувеличивай, - хрипло смеюсь, покашливая. – Ты с врачом разговариваешь, так что твои уловки не сработают. Спасибо, коллега, но нам с женой домой надо.

- Не надо, - подает Надя голос. Командный, строгий, с налетом стервозности, которая ей совсем не свойственна.

- М? – удивленно оборачиваюсь.

Встречаюсь с ее напряженным взглядом, который буквально расстреливает меня острыми льдинками. Только сейчас обращаю внимание, что она сама на себя не похожа. Лицо бледное, обескровленные губы сжаты в прямую линию, брови недовольно сведены к переносице.

- Что я с тобой делать буду дома? Я сама хожу с трудом, у меня ребенок грудной, так еще за тобой присматривать? Не хочу, - ожесточенно выдает, скрестив руки на груди.

От холодного, чужого тона озноб по коже. Если бы я не знал жену, то поверил бы. Я и так на секунду теряюсь от ее воинственного, опасного вида. Успели бы мы расписаться – я бы испугался, что Надя опять подаст на развод. И на этот раз порвет со мной навсегда.

Но все же мелкие детали выдают ее истинное отношение. Влажные следы от слез, что предательски застыли на щеках, мокрые ресницы, сдавленные всхлипы, рвущиеся из самой души, волнение и страх на дне черных зрачков.

Я поглаживаю тонкое, хрупкое запястье, бережно сжимаю теплую ладонь, подтягиваю к себе и впечатываю в грудь.

- Мне не нужен уход, Надюш, - рискую поспорить, а она злится и расстраивается еще сильнее.

- Детям нужен здоровый отец, - тихой фразой бьет под дых.

Черт, моя школа! Научилась мотивировать через боль.

- Я оставлю вас наедине, пожалуй, - ретируется Одинцов, проглатывая смешок. - Меня другие пациенты ждут.

- Какие? Ты же из-за меня здесь, - напоминаю ему с сарказмом.

- Проведу обход, раз уж приехал, - парирует незамедлительно. – Вы поговорите пока, примите взвешенное решение, - подсказывает, чем нам заняться, а сам заговорщически улыбается Наде. – Я позже зайду. Если не забуду, - небрежно бросает напоследок, быстро покидая палату.

Некоторое время мы с женой молча смотрим друг на друга. Сидим неподвижно: я на своей койке, поясницей на тощей подушке и лопатками к железной спинке, Наденька – на неудобном стуле. Виновато ухмыльнувшись, подаюсь к ней, обхватываю за талию и одним рывком притягиваю к себе. Перемещаю опешившую жену на край своего матраса, отодвигаюсь, чтобы ей было комфортнее, и, наклонившись, импульсивно укладываю голову на ее колени. Неудобно, но плевать.

Крепче обнимаю Надю, накрываю ладонями поясницу, прохожусь пальцами вверх по позвоночнику. Вбираю носом ее запах, на миг блаженно опуская веки.

Не так все плохо, черт возьми. Не так все плохо.

Когда любимые живы и здоровы, остальные проблемы устранить не составит труда. Вопрос времени.

Жена права: надо успокоиться и перевести дух.

- Мстишь мне? – выдыхаю ей в живот и чувствую, как мелкая дрожь прокатывается по ее телу. - За то, что я был груб с тобой в период реабилитации?

- Ты все делал правильно, - сипло шепчет, запуская пальчики мне в волосы и нежно перебирая короткий ежик на затылке. - Мы с тобой одинаково невыносимые, когда болеем. Сегодня я будто на саму себя со стороны посмотрела. Кошмар, - нервно смеется, а я целую ее подрагивающие бедра и живот.

- Я так виноват перед тобой… - поднимаю голову. - Хочу быстрее все исправить.

- Несколько дней против двух лет. Для Ангелины они ничего не решат. Наоборот, мы должны действовать осторожно, чтобы не травмировать нашу девочку, - объясняет, машинально поглаживая меня по макушке. Как ребенка. Третьего, старшего и особенно трудного. – Назар, я взяла на себя смелость ответить Виктору с твоего телефона и перенести встречу. Он заверил, что готов тебя принять в любое время. Прости за самодеятельность, просто он позвонил неожиданно, а ты был не в состоянии поднять трубку…

- Все в порядке. Имеешь право. Ты же моя жена, - повторяю, словно гипнотизирую ее. Не спорит. Мило улыбается, взмахивает ресницами. – У Ангелины занятие на следующей неделе, - мрачно вспоминаю.

- Нормально, - кивает задумчиво. – Пока придется делать вид, что все по-прежнему, и собирать факты. Ты был прав, без доказательств нам дочку никак не вернуть. Лишь бы Егор Натанович не вмешался…

- Да, никаких поспешных действий и паники, - соглашаюсь, а сам испытываю легкий шок от поведения жены. И это ее я гонял по психологам? Она сейчас полностью меня заменяет, приятно удивляя сознательностью и стальным характером.

- Значит, отдыхай, - командует, довольная собой.

- Победила. Сдаюсь! – приподнимаю один уголок губ, и она тут же касается их пальцами, невесомо порхает по моему лицу.

- Мама готовит тебе овощной бульон и кашу, папа вечером привезет ужин, - чеканит так, будто заранее знала, что сможет меня убедить. – У тебя есть пара часов на отдых, - поглядывает на циферблат настенных часов.

- Не ожидал от тещи и тестя такой заботы, - хмыкаю настороженно.

- Зря, Назар, - важно отчитывает меня, обиженно поджимая подбородок. – Они никогда не относились к тебе плохо. Просто хотели, чтобы я была счастлива…

- Со мной не была, - не спрашиваю, а констатирую факт.

Заранее знаю ответ. Я отвратительный муж, невнимательный и жесткий.

- С тобой было... по-разному, - честно выдает на рваном выдохе, и я благодарен ей за правду. Она сближает нас. – Но без тебя гораздо хуже. Хочется умереть, - добавляет едва различимо.

- Хм, взаимно. Я почти сдох, - грубо выплевываю.

Это не признание в любви, зато от чистого сердца. Как есть.

- Значит, лучше нам быть вместе.

- Согласен, но не сейчас… Милая, когда Геннадий Андреевич появится, ты лучше езжай с ним домой. Побудь с сыном и родителями, - нехотя отстраняюсь от нее, обессиленно падая на подушку. Проклятое успокоительное! – Обещаю, я не сбегу.

- Нет, доктор разрешил мне остаться. Я буду с тобой, - упрямо фыркает, а я вместо ответа невольно зеваю. Черт! Совсем расклеился. – Опять отключаешься? – снисходительно хихикает Надя и ласково гладит меня по плечу. Наклоняется, целует в уголок губ, который тут же тянется вверх. Ведет своим носом вверх по моему, чмокает в лоб.

Согревает. Ласкает. Убаюкивает.

Глаза слипаются от ее тепла и нежности. Разум плывет.

- Лошадиная доза транквилизаторов, - хрипло рычу в свое оправдание, не в силах бороться со слабостью. Когда-то в таком же состоянии была Надя. Засыпала в палате реабилитационного центра, а я сидел рядом, держал за руку, охранял ее сон, чтобы не вернулись ночные кошмары. – Милая, не жалей меня.

- Это не жалость, Назар, ты ошибаешься, - вздыхает она и ложится со мной. Устраивается на моей груди, словно мы дома. Как же хорошо с ней. Она и есть мой дом. – Это любовь, - чуть слышно признается, крепче обвивая меня руками.

- Наденька… - зову слабо, с закрытыми глазами, а она прикладывает палец к моим губам.

- В горе и в радости, - возвращает мне мою же фразу, сказанную тогда…