Бывший папа. Любовь не лечится

Глава 33

Отец застывает от неожиданности, превращаясь в каменную глыбу, а в следующую секунду я чувствую прикосновение широкой ладони к своей спине, слабое и неуверенное. Слышу тихий, виноватый голос:

- Сынок… Прости меня за все.

- И ты меня, - отвечаю так же коротко и сдержанно.

В нашей семье мужчинам не свойственно проявлять эмоции. У нас не приняты объятия, ласковые слова и прочие телячьи нежности. Недаром Наде так сложно со мной. С раннего детства я воспитывался в строгости и по четким правилам. Отец был для меня наставником, примером для подражания. Это не значит, что он не любил меня, но… выражал родительские чувства по-своему.

Поэтому этот порыв непривычен для нас обоих. Мы будто прощаемся, к чему я совсем не готов. Ослепленный яростью, я подумал, что смогу вычеркнуть папу из жизни навсегда, но стоило ему загреметь на больничную койку, как вместо гнева в моей груди поселился дикий страх потерять родного человека.

Зов крови вытеснил все негативные эмоции. А теперь еще и оказалось, что я обвинил его несправедливо. Поторопился сделать выводы, не хотел вникать и разбираться. Мне нужен был преступник, на которого я бы направил вендетту, и я нашел его в лице отца. Если бы с ним что-то случилось из-за меня, я бы себе этого никогда не простил.

- Зачем ты солгал? Почему взял на себя ее вину?

Мои вопросы звучат с претензией и обидой, а я сам не спешу размыкать рук и отстраняться от папы. Как недолюбленный маленький мальчик, наслаждаюсь нашим теплом и прячусь от невзгод в родительских объятиях. Мне не хватало этого контакта. Всегда не хватало. И, судя по тому, что отец меня не отталкивает, ему - тоже.

- Так будет лучше для нашей семьи, Назар, - убедительно произносит, слегка похлопывая меня по спине. По-мужски, не пересекая Богдановский барьер. Подумав, уточняет: - Для твоей семьи, для будущего, для внуков… Так будет лучше, - повторяет как мантру.

- Не надо прикрывать мать. Хватит! – невольно перехожу на грозный рык. - Она должна получить то, что заслужила.

- Нет, остановись, - упрямо качает головой. – Не смей.

Делаю глубокий вдох, чтобы остыть. Отстраняюсь, беру отца за плечи, чтобы посмотреть в потухшие, обрамленные морщинами глаза.

- Почему?

- Все гораздо сложнее, - пространно отвечает, не вдаваясь в детали. Каждое слово приходится вытаскивать из папы клещами.

Меня раздражает сложившаяся ситуация и добивает его молчание. Я опять на грани срыва, но на помощь приходит Надя. Ее ласковый голос мелодией разливается по палате, утихомирив бурю внутри меня.

- Егор Натанович, расскажите, как это произошло, - мягко просит, хотя в ее состоянии должна кричать, истерить, ненавидеть все, что связано с моими родителями. Но она другая. Ангел в нашей грешной семье. – В свою очередь, обещаем пойти вам навстречу.

- Надя! - укоризненно прикрикиваю на нее, но командный тон барахлит. Я не могу ругать жену или отчитывать, не умею. Она знает, что я никогда не пойду против нее. – Вот уж не думал, что вы сговоритесь и окажетесь в одном лагере, - обреченно усмехнувшись, я накрываю лоб ладонью, пальцами надавливая на виски.

Подсознательно сдаюсь.

Устал… Внутри меня выжженная пустыня. И если мой единственный оазис хочет выслушать правду, то мне остается лишь подчиниться.

- Егор будет молчать, вы же его знаете, - доносится женский голос со стороны входа. - Лучше я сама все объясню…

Сажусь вполоборота, испепеляя взглядом возникшую на пороге маму. Наблюдаю, как она подходит ближе, оставляет пакет с лекарствами на тумбочке у кровати. Косится на Надю, приветствует ее скупым кивком – и прячет глаза.

Стыдно?

Поздно…

Мать работает в клинике вместе с отцом, а в свое время настойчиво убеждала Надю наблюдать здесь беременность. Теперь ясно, почему… Недаром жена категорически отказалась от ее помощи, самостоятельно выбрав роддом. Как же она была права… Только мы не учли мощные, разветвленные связи Богдановых. Точнее, я все прекрасно понимал, но думал, так будет лучше. Надеялся, что друг семьи, заслуженный акушер-гинеколог с опытом работы не причинит вреда Наденьке и ребенку. Наоборот, профессионально примет роды, будет предельно внимательным, позаботится о них двоих. Как же я ошибался! Он был озабочен лишь тем, чтобы угодить моей матери.

Смотрю на нее, а в душе пустота. Даже злости не осталось. Ничего.

От белоснежной медицинской формы рябит в глазах.

- Постыдилась бы халат носить после того, что сделала с нами, - бросаю холодно, игнорируя нервное покашливание отца. – Как же клятва Гиппократа? Не навреди… - повторяю наш главный принцип. - Помнишь?

- Внимательно и заботливо относиться к пациенту, действовать исключительно в его интересах, - цитирует присягу врача, не прерывая зрительного контакта со мной, и акцентирует на последних словах, словно ищет союзника в моем лице. Пытается достучаться. Но врач Богданов сегодня окончательно умер – остался лишь разбитый горем и несправедливостью отец, у которого цинично украли дочь.

- Хочешь сказать, что ради нас от ребенка избавилась? – грубо перебиваю ее. – Кто тебя просил об этом?

Стремительно достигаю точки кипения и, когда чувствую, что вот-вот взорвусь, я резко подрываюсь на ноги. Запустив пятерню в волосы и небрежно взъерошив их, нервно меряю шагами пол, стараясь не смотреть на женщину, которая считалась моей матерью. Я ведь боготворил ее, а она разбила мой брак и отняла самое дорогое. За что?

- Назар, - взволнованно окликает меня Надя, и я мгновенно реагирую на ее сиплый зов.

Тянусь к ней, как заблудший корабль к маяку. Не замечаю, как оказываюсь рядом, сажусь на диван и обнимаю жену за плечи. Ее близость исцеляет, успокаивает, затягивает раны. Она моя семья – и точка.

- Вы с Надей не понимали, на что шли, хотя оба с медицинским образованием, - словно сквозь вакуум, мамины слова едва пробиваются в мой расплавленный гневом разум. - Даже Егор не смог вас образумить, - косится на отца, который становится мрачным и хмурым. Он выпрямляется на постели, скрещивает руки перед собой, напряженно смыкает белесые губы. Ничего не комментирует.

- Это наше решение и наша жизнь, ты не имела никакого права вмешиваться, тем более, так подло и жестоко, - с трудом выжимаю из себя.

Я не хочу слушать материнский бред, но делаю это ради Нади, которая сейчас крепко сжимает мою ладонь.

- Я испугалась, - произносит неожиданно родительница, ввергая нас в шок. Врач до мозга костей, она никогда ничего не боялась, но сейчас выглядит растерянной. - Вы понятия не имеете, что значит растить безнадежного больного ребенка, а я знаю об этом не понаслышке. В моем роду был такой. Когда мне исполнилось четырнадцать, у меня появился брат...

- Я всегда думал, что ты единственный ребенок в семье.

- Никто не знает, кроме Егора. Мы намеренно скрывали такой нелицеприятный факт моего прошлого, - вновь смотрит на него, но не находит поддержки. - В то время не было скрининга, поэтому мать не подозревала, что носит ребенка с серьезными отклонениями. Когда он появился на свет, врачи поставили страшный диагноз и предложили оставить его в роддоме, но она не послушала. С того дня наша обычная жизнь превратилась в настоящий ад. Отец, не выдержав, бросил нас через полгода, и дальше мать тянула больного сына сама. Постоянно пропадала по больницам, занимала деньги на лечение, выбивала какие-то квоты, не отходила от него ни на шаг, постарела и поседела от нервов. Но все оказалось зря. После нескольких лет мучений брата просто не стало. Он был обречен, как и прогнозировали врачи… Мама больше так и не вышла замуж, папа не вернулся, потому что успел обзавестись другой женой и здоровыми детьми. На меня в маленьком городке, где быстро распространяются слухи, все парни смотрели косо, опасаясь плохой наследственности. Пришлось переехать, - тяжело вздыхает, выдерживая паузу. Когда устремляет взгляд на нас, я замечаю слезы в ее глазах, но не чувствую ровным счетом ничего.

Она собственными руками уничтожила во мне жалость и сопереживание. Своим ужасным поступком перечеркнула все. Наши отношения больше не станут прежними. Точка невозврата.

- Хм, стоп-стоп! – хмыкаю с жестокой, ехидной насмешкой и поднимаю одну ладонь. Вторую по-прежнему держит Надя, оберегая меня от срыва. - То есть все эти заморочки по поводу чистоты рода Богдановых были обусловлены тем, что у нас в семье, как вы любите выражаться, дурная кровь? Вы изводили беременную Надю, в то время как у матери самой бракованные гены?

- Назар, прекрати! – осекает меня отец, с ошеломленным выражением лица повернувшись в мою сторону. – Ты же не был таким черствым.

- Вы меня таким сделали, теперь пожинайте плоды своего безупречного воспитания.

- Давай дослушаем, пожалуйста, - ласковый шепот касается слуха, перещелкивая тумблер внутри меня. Тонкие пальцы проходятся по предплечью.

Скрипнув зубами, нехотя киваю.

- Когда я увидела результаты Надиного скрининга, я побоялась, что история повторится, только теперь с тобой, Назар. Я не могла этого допустить. Процент риска был слишком высоким.

- И вы подменили детей? – всхлипывает Надя, а мне опять хочется крушить все вокруг. Мстить за нее, за Ангелину… За нас всех!

- Да, - бесстрастно подтверждает мать. – Я не хотела обрекать вас на мучения, через которые сама прошла вместе с мамой. Лучшим исходом стал бы аборт, но ты отказалась, - покосившись на Надю, отворачивается. - Главный врач, который принимал роды, вошел в положение и согласился помочь, выдав умершего накануне младенца за вашего. В той семье разборки было устраивать некому, а в нашей… он сделал все необходимое, чтобы вы поверили.

- Неужели по доброте душевной? – ядовито цежу.

- За большие деньги и обещание устроить его сына в мединститут на самую престижную специальность.

- Вот, значит, какова цена нашей дочери, - выдыхаю, обреченно качая головой. Как дико и жестоко. Не укладывается ни в голове, ни в сердце.

- Я не хотела, чтобы беда, которую я испытала на себе, коснулась и вас. Тогда мне показалось это оптимальным решением. Моя ошибка в том, что я не проверила лично состояние новорожденной и не проследила за ее дальнейшей судьбой. До недавнего времени я была убеждена, что она родилась с диагнозом…

- Диагноз не подтвердился, - грубо перебиваю ее исповедь. Я не священник и не собираюсь отпускать грехи. Бог ей судья. И закон… - По факту, ты отказалась от ослабленной, нуждающейся в помощи внучки. Сейчас Ангелина в порядке. Это обычный, здоровый, жизнерадостный ребенок. Но не благодаря тебе, а вопреки. У нее другая бабушка, а ты так и останешься никем.

- Назар, прости, я не могла предположить, что все так обернется, - умоляет сиплым шепотом. - Я сожалею…

- Ты сожалеешь только о том, что твое преступление вскрылось, - гаркаю зло. - Два года ты жила спокойно. Невозмутимо наблюдала, как мы с Надей страдаем, как разводимся, как я посещаю могилу чужой дочери. Все это время ты комфортно себя чувствовала. Чтобы усыпить свою совесть, подкладывала под меня разных блондинок, похожих на мою жену, - осекаюсь, почувствовав Надино напряжение и услышав учащенное дыхание. Накрываю ее ладонь своей. - На этом твоя неадекватная материнская забота заканчивалась.

- Это от безысходности… Я желала тебе лучшего, сыночек, - обращается с нежностью, но меня передергивает от ее лицемерия. - Честно говоря, я вообще не ожидала, что Надя подаст на развод. Думала, вы вместе преодолеете горе, смиритесь, а потом родите ребеночка… здорового. В итоге, почти так и получилось. Егор обмолвился, что у вас есть сын.

- Не смей даже приближаться к нему! – угрожающе взмахиваю пальцем. - Наших детей ты не увидишь. А ты, отец… - с укором и разочарованием смотрю на него. - Как ты мог выгораживать ее даже после того, как выяснил правду? Еще и себя поставил под удар! Неужели такая слепая любовь?

- Я узнал обо всем слишком поздно… - обреченно отвечает, подперев подбородок стиснутым кулаком. - Столько дров наломано, и нам важно сохранять холодный рассудок. Прежде всего, мы должны вернуть Ангелину в семью…

- В этом вопросе без вас обойдемся, - отмахиваюсь небрежно. - Дочка уже живет в нашем доме, а скоро станет Богдановой официально.

- …и не испортить внучке жизнь историей ее рождения, - отец настойчиво заканчивает свою фразу, которую я в гневе прервал. – В ходе расследования всплывет масса противоречивой, грязной информации. Семейные тайны станут достоянием общественности. Неизвестно, как это отразится на тебе, на Вике и на моих внуках. Поэтому я не хотел торопиться, а сначала все обдумать и просчитать, но ты сделал по-своему.

- Я должен был скорее вернуть дочь, которую мы потеряли из-за нее! – указываю рукой на мать, не удостоив ее взглядом. – Она во всем виновата!

- Согласен, - коротко кивает папа. - Но в нашем роду за ошибки слабых членов семьи отвечают мужчины. Так было принято всегда.

- Предлагаешь замять дело и отпустить с миром всех причастных? Особенно… эту, - морщусь, потому что язык не поворачивается назвать ее матерью.

- Я очень раскаиваюсь, Назар, - жалобно тянет она и переводит взгляд на мою притихшую жену. - Надя! Прошу вас…

- Да насрать нам на твои раскаяния! – чеканю громко и яростно. Закашливаюсь от нервов, машинально прижав руку к груди. Боли нет, если не считать душевную, но привычка осталась.

- Не ссорьтесь, умоляю. Тише! – ласково поглаживает меня Надя по плечу. Поворачиваюсь и только сейчас замечаю, что все это время она безмолвно плакала. - Прекратите добивать друг друга! Егор Натанович на больничной койке, а Назар… не так давно перенес приступ.

- Как? – хрипит отец, и красные пятна проступают на его лице и шее. - Что случилось?

Выдыхаю, стараясь остыть. Жестом прошу его тоже успокоиться. Жена не зря нас останавливает, иначе мы друг друга до могилы доведем.

- Ничего страшного. Поставили стент и отправили в отпуск. Не спешите меня утилизировать, как бракованный товар, - с намеком ухмыляюсь матери. - Я еще поживу.

- Господи, - папа прижимает ладонь ко лбу, растирает, прикрыв глаза, а потом хмуро зыркает на свою жену. - Смотри, до чего ты довела нашего сына…

- Я… не хотела. Простите… Я готова ответить за то, что сделала.

- И ответишь, я прослежу, - перебивает ее отец, взглядом приказывая заткнуться. - Однако, Назар, подумай о последствиях в случае огласки. Ты спровоцируешь большой скандал, в результате которого обязательно вскроется прошлое. Поступок Кристины пятном ляжет на всех нас. Одно дело наказать виновных, но совершенно другое – разрушить жизнь собственным детям. Слепая месть еще никого ни к чему хорошему не приводила.

- Ты просто хочешь спасти мать, - устало повторяю.

- Назар, Егор Натанович прав, - нашептывает Надя, как ангел на моем плече.

- Ты готова простить ее? – прищурившись, рассматриваю ее с недоумением и шоком. – После всего, что мы пережили?

- Нет, никогда, - отрезает твердо и поджимает губы. - Но будет лучше, если вся эта грязь останется внутри семьи. Никто не должен узнать о том, что произошло на самом деле.

- Предлагаешь просто забыть?

- Пусть лучше спишут все на халатность медиков, чем обнародуют информацию, которая может навредить нашим детям. Я не хочу, чтобы звучали диагнозы. Не хочу, чтобы на наших детей указывали пальцами. Не хочу, чтобы у тебя, Назар, были проблемы в карьере. То, что произошло, само по себе дико, подло и ненормально. В голове не укладывается! Родные люди так не поступают, - со слезами поглядывает на мать, которая похожа сейчас на мраморную статую, бездушную и неживую. - Но если впоследствии эта правда отразится на благополучии Назарки и Ангелины, если станет их клеймом, то я предпочту похоронить ее – и жить дальше.

- Позволить этой женщине дальше носить гордое звание врача? А если ей опять взбредет в голову нечто подобное?

- Сынок, нет, больше никогда… - пытается достучаться до меня мать. Напрасно! Ненависть затмила любые родственные чувства.

- Заткнись! – цежу сквозь зубы. - Ни одному слову не верю.

- Назар, в течение последней недели я много размышлял об этом, - с суровой холодностью говорит отец. – Соглашусь, что таким врачам не место в медицине. На днях я переписал на тебя клинику. Возглавишь ее вместо меня, если захочешь, или закроешь к чертям. Сам решай, теперь это все принадлежит тебе.

- Пытаешься откупиться?

- Нет. Мы с Кристиной уйдем из медицины, а наш давний знакомый, который участвовал в подмене, лишится должности главного врача и аккредитации. В свою очередь, я проконтролирую, чтобы он не озвучил в суде нашу фамилию. Знаю, как надавить… Все получат по заслугам, как ты и хотел.

- Малой кровью, - горько бросаю.

- Для всех нас…

- Я подумаю, - поднимаюсь с дивана и подаю руку жене, помогая встать. - Идем, Наденька. Выздоравливай, отец, - отрывисто кидаю.

Понимаю, что мне нужна пауза. Собраться с мыслями, обсудить все с моей настоящей семьей. Дома. В уюте и спокойствии.

Крепче обнимаю Надю и веду ее к двери. Она единственный человек во всем мире, которому я могу доверять.

- Сынок, прости меня, - доносится еле слышно, когда мы проходим мимо женщины, что носит такую же фамилию, как у меня. Не более того.

- Нет у тебя больше сына, а моя мать осталась где-то там, в могиле рядом с чужой дочкой, - жестоко выдаю, не оглядываясь. Даже шага не замедляю. - Ты для меня умерла в тот день, когда украла нашего с Надей ребенка. И уже не воскреснешь.